Как организовали «внезапное» нападение 22 июня 1941. Заговор Сталина. Причины и следствия - Борис Шапталов

Налицо подстава. И документы на сей счет есть. Многие из них приведены в предыдущей книге «Военный заговор Сталина». Появляются новые.

М. Солонин своим энтузиазмом исследователя, заменяющего Институт военной истории при Министерстве обороны РФ, приводит следующий документ со своим публицистическим комментарием: «…с предпольем Ковельского УРа связана одна из весьма распространенных легенд. Якобы инициативные командиры на месте в середине июня распорядились занять предполье УРа, а глупый Сталин (по другой версии – подлый сатрап Берия) распорядился войска вывести, а командиров наказать. К счастью для историков, уцелела телеграмма Военного Совета Киевского ОВО, направленная в Москву 10 июня: «Начальнику Генерального штаба Красной армии тов. Жукову. доношу, что железобетонные сооружения и часть ДЗОТов… заняты кадрами двух батальонов Ковельского УР согласно шифротелеграмме за подписью тов. Ватутина. Во всех остальных УРах полевые сооружения пока не заняты. Прошу указать – продолжать ли занимать гарнизонами основные сооружения по переднему краю Владимир-Волынского, Струмиловского, Рава-Русского и Перемышльского УРов» (далее следуют номера архивного дела)[179].

По-моему, М. Солонин зря привел эту телеграмму, ибо она не подтверждает его скепсис в отношении критиков центральной власти, а, наоборот, дает дополнительный материал для размышлений.

Во-первых, два батальона – это максимум 1,5 тысячи человек. Не бог весть какие силы, чтобы остановить наступление войск лучшей армии Европы. Но речь не идет даже о таком числе бойцов, а о «кадрах двух батальонов». Это сколько человек? 100? 200? 300?.. Такое занятие предполья больше напоминает имитацию, чем реальное создание линии обороны.

Во-вторых, Ковельский УР был расположен на второстепенном участке вне ожидаемого главного удара противника. В соответствии с «Соображениями стратегического развертывания…» Красной армии 1940 года главный удар немцев ожидался с Люблинского выступа. Именно там строились перечисленные в запросе Военного совета округа Владимир-Волынский, Струмиловский, Рава-Русский УРы. А их предполье почему-то не обеспечивалось даже «кадрами батальонов». Отсюда и телеграмма командования КОВО. В сущности, в ней спрашивалось: надо ли обеспечивать оборону на главном направлении ожидаемого удара? К сожалению, Солонин не приводит ответ Генштаба, но, судя по Директиве № 1 от 21 июня 1941 года, в которой предписывалось в течение ночи занять укрепрайоны, и по тому, что УРы не сыграли предназначенной им роли, ответ на запрос был убийственно прост – не надо.

Кстати, постепенно подбираются все новые документы, которые можно охарактеризовать как «странные». Учитывая, что под углом «подстава» работа с документами первого полугодия 1941 года ведется лишь относительно недавно, можно смело ожидать новых архивных открытий, пополняющих коллекцию малопонятного поведения командования Красного армии.

Итак, вопрос вопросов: накануне 22 июня 1941 года руководство государства и Красной армии исходило из плана «Гроза» или «Подстава»? Все больше фактов говорят в пользу версии о последнем варианте.

Независимо от того, кто на кого хотел нападать – Сталин на Германию или Гитлер на СССР, порох, по логике событий (в Европе второй год идет война), приграничным войскам надо было держать сухим. Лето – идеальное время для войны. Значит, дивизии в Особых (как они именовались официально) военных округах должны были быть готовы к любому повороту событий. А вот в сентябре можно было расслабиться. Нападать Гитлеру в преддверии осенней распутицы вряд ли было бы с руки. На Англию – тоже – наступало время осенних штормов. Держать войска в боеготовности три месяца – срок вполне посильный. При желании, конечно. На деле же была создана ситуация «ни войны, ни мира». Армия не знала, к чему готовиться: к обороне или нападению?

Хотя понятно, что командиры приграничных округов не должны играть в орлянку: «Что будет, если будет…» Нужно было очень постараться, чтобы почти двухмиллионная армия на границе оказалась совершенно неготовой к войне, которая шла к этим границам уже полтора года. И командование старалось.

Вот описание наличия сил 5-й армии Киевского ОВО и дислокации ее дивизий, приведенное заместителем начальника оперативного штаба армии А. Владимирским:

«В состав 5-й армии входили. пять стрелковых дивизий (45, 62, 87, 124 и 135 сд); два механизированных корпуса (22 и 9 мк), включавшие в себя четыре танковые и две моторизованные дивизии.

Войска 5-й армии к 4 часам 22 июня располагались рассредоточенными полками и батальонами на площади до 170 км по фронту и 100 км в глубину.

В первом эшелоне армии находились четыре стрелковые дивизии. части которых, будучи удалены от государственной границы на расстояние от 10 до 65 км…»[180]

И это дислокация армии прикрытия?! Издевка над мыслью Тухачевского и форменная имитация обороны.

По уставу, стрелковая дивизия могла занимать полосу обороны максимум в 20 километров, да и то на спокойных участках. Полоса обороны 5-й армии составляла 170 километров, то есть 70 километров были «лишними». Чтобы прикрыть границу, ей нужно было придать по меньшей мере еще четыре стрелковые дивизии или сократить фронт. Правда, помимо стрелковых были еще танковые и две моторизованные дивизии, но они предназначались не для стояния в обороне, а для контрударов. Как были использованы эти силы, скажем ниже, а пока остается констатировать: пехоты 5-й армии хватало лишь для образования завесы. Посопротивляться несколько часов и со спокойной совестью начать отступление под напором превосходящих сил врага. Тем более что примерно половина полосы обороны 5-й армии приходилась на Люблинский выступ. Сама конфигурация границы указывала на то, что оттуда будет наноситься главный удар противника. В таком случае 40 километров на дивизию – это оперативная насмешка и горе для солдат, обреченных на заклание.

Показательна и дислокация частей. А. Владимирский подробно расписал места расположения. Получилась следующая картина:

45-я стрелковая дивизия – удаление от границы 20–65 км;

62-я стрелковая дивизия – удаление частей дивизии от границы от 1 до 12 км;

87-я стрелковая дивизия – удаление от границы 25 км;

124-я стрелковая дивизия – удаление от границы 10–35 км;

135-я стрелковая дивизия – удаление от границы 100 км.

Такое расположение сошло бы для монгольской границы, но не для советско-германской. Отсюда вопрос: а кто, собственно, собирался обороняться? Иные историки объясняют поражение Красной армии в приграничном сражении тем, что ее застали в «стадии развертывания». Ну и где видно по этим примерам это самое развертывание? Перед нами типично мирная картина разбросанных по военным городкам армейских частей. Об этом свидетельствуют и данные о численности стрелковых дивизий. «Укомплектованность этих дивизий начальствующим составом в среднем составляла 68–70 процентов, сержантами – 70–72 процента и рядовыми – 66 процентов»[181]. Как будто рассказывается об Уральском округе, а не о приграничных частях!

Итак, шла обычная гарнизонная жизнь, характерная для мирного времени, а тут – кто бы мог подумать – война! И как на нее среагировали в Москве?

Война под девизом «На провокации не поддаваться!»

О том, как писалась Директива № 1 и вообще что делалось в кабинете Сталина вечером 21 июня 1941 года, известно из мемуаров Жукова. Долгую жизнь прожили и другие участники того совещания – Маленков, Молотов, Тимошенко, но воспоминаний об этом вечере не оставили. Хотя Молотов охотно делился пережитым с писателем Феликсом Чуевым («140 бесед с Молотовым»), но поведать о таком историческом событии, как заседание 21 июня 1941 года, не захотел. Надо полагать, Жуков так точно изложил события, что добавить было нечего. Или, наоборот, жуковская версия, ставшая официальной, настолько отличалась от действительности, что оспаривать ее, а фактически – официально-партийную линию Молотов не решился.

Что перво-наперво удивляет в тогдашних событиях, так это неспешность. Неспешно писалась директива, неспешно передавалась, и никому в голову не пришло позвонить командующим западными округами и в трехминутном разговоре изложить суть принятых решений и потребовать начать действовать незамедлительно, ведь рано утром должна была начаться война и каждый час для войск был, как говорится, на вес золота. Лишь командующий ВМФ адмирал Кузнецов отяготил себя звонком на флоты, и там успели приготовиться к отражению воздушных атак противника.

И второе обстоятельство удивляет – упорство, с каким Сталин не верил в возможность нападения Германии. Разведка несколько месяцев сообщала о сосредоточении немецких войск. На Заявление ТАСС от 13 июня германская сторона ответила гробовым молчанием. Два немецких солдата-перебежчика сообщили точную дату и час удара. И все равно Сталин уперто до последнего тянул с приказом о приведении войск в боевую готовность. Официальная версия гласит: будущий генералиссимус настолько уверился в невозможность Гитлером пойти на открытие второго фронта, что все другие варианты возможных событий им отвергались. Вот такой узколобый доктринер сидел в Кремле!