Как организовали «внезапное» нападение 22 июня 1941. Заговор Сталина. Причины и следствия - Борис Шапталов

Что, собственно, тогда произошло?

Риббентроп прибыл в Москву с текстом договора о ненападении. Сталин согласился с идеей, но связал подписание с дополнительным секретным протоколом. По нему к СССР переходили западноукраинские и западнобелорусские территории. Руководство Германии с этим требованием согласилось. Именно это решение критики пакта называют «разделом Польши» и ставят его в вину Сталину.

Почему Сталин потребовал подписания отдельного протокола? Он понимал, что немецкие войска имеют возможность выйти на советско-польскую границу, создав тем самым благоприятный плацдарм для вторжения в Советский Союз. При этом Литва автоматически «уходила» бы к Германии, а Латвия с Эстонией «зависали» бы в промежуточном состоянии. С учетом тогдашних границ с Румынией и Финляндией, СССР в случае войны оказывался в крайне невыгодном положении. Под ударом были Ленинград, Минск, Киев, промышленные районы Днепропетровска – Запорожья – Никополя, а Москва – в зоне действия бомбардировочной авиации. И Сталин решил, что это ни ему, ни стране не нужно, потому потребовал от Берлина согласия на новые, более выгодные границы. В разгар начавшейся европейской войны Сталин посчитал подписывать официальный договор о границах преждевременным. Можно оспорить такое мнение, но в данном случае не в этом суть.

Критики секретного протокола обстоятельством территориальных изменений крайне недовольны. По их мнению, Москва должна была строго придерживаться границ, сложившихся в результате Гражданской войны (а как показала политика Беловежского соглашения, можно их отодвинуть еще дальше на восток). Недовольны они и самим договором, считая, что Сталин должен был полностью полагаться на западные державы и не идти на сепаратные сделки, тогда не пришлось бы мудрить с границами и «обниматься» с Гитлером. История выдала и такой вариант. В 1990-х годах российское руководство так и сделало – полностью доверившись западным политикам. И что из этого получилось?..

В августе 1939 года решался вопрос не о том, чтобы оттянуть войну, а о том, чтобы ликвидировать опасность войны для Советского Союза на два фронта – на западе и на востоке, при третьей радующейся стороне – Англии и Франции.

В. Суворов неоднократно писал в таком духе: «Еще в 1927 году на закрытом заседании ЦК Сталин высказал мысль о том, что необходимо в случае войны сохранять нейтралитет до момента, пока «враждующие стороны не истощат друг друга взаимной борьбой, которая им не по силам». То есть по логике В. Суворова получается, что Сталин должен хотеть первым влезть в намечавшуюся войну, истощить народ и государство, чтобы другие державы затем продиктовали СССР свои условия. Мысль для гражданина Великобритании понятная, только заодно надо объяснить, почему Сталин как руководитель государства должен выступить в качестве глупца? Кроме того, обвинители Сталина должны идти до конца и осудить его «сговор» с Японией. Заключив в апреле 1941 года договор о нейтралитете, разве Сталин не понимал, что тем самым развязывает руки Токио для «броска на юг» – удару японской армии по колониям Великобритании, Нидерландов и Франции? И то, что это делало неминуемой войну с Соединенными Штатами? Должен понимать. Какой коварный! Нет чтобы вызвать огонь на СССР и тем спасти западные державы от войны.

Почему Сталин не был дурачком, таскающим каштаны из огня для других, мы разбирать не будем. Будем считать, что на то у него были веские причины. Для нашей темы важно другое: новая граница СССР почти совпадала (за исключением Польши) с границами Российской империи. Особенно учитывая, что княжество Финляндское было полунезависимым со своим парламентом, законами, полицией. Сталин попытался повторить с ней тот же вариант («правительство в Териоках»). Не получилось, и больше к социализации Финляндии он не возвращался, даже в период победоносного наступления Красной армии в 1944 году. В действиях Сталина не просматривается желание совершать «мировую революцию». Он, что говорится, брал свое. То, чем владело государство прежде. Иные планы были у Гитлера. Он не хотел оставить Советский Союз в покое, и Сталин прекрасно понимал, что, хотя все его территориальные желания были удовлетворены, воевать все равно придется. И каких тогда рубежей должна была достигнуть Красная армия? Ну конечно, атлантического побережья, считают те, кто продолжают думать о Сталине как революционере и коммунисте. А вот чего хотел сам Сталин?

Вернемся к сложной проблеме загадочных действий вождя накануне войны. А именно: почему он проворонил нападение Германии?

Про непонимающего Жукова и все понимающих преподавателей

В истории нашего государства есть одна повторяющаяся странность. Время от времени низы начинают осознавать происходящее правильно, а верхи перестают понимать очевидные вещи. Так было при Хрущеве, Брежневе, Горбачеве… Но эту ситуацию в советское время можно было объяснить отсутствием свободы слова. Но когда пришла долгожданная свобода, то ничего не изменилось. Ельцин как не понимал очевидных вещей, например что не надо разрушать собственную промышленность и сельское хозяйство даже во имя «свободы торговли», так в трех соснах и проплутал. Так мы получили интересную национальную игру. «Низы» в виде экономистов, производственников и просто болеющих душой за страну неустанно объясняют верхам очевидные вещи, а те то ли правда не понимают, то ли делают вид, что не «копенгаген». Уж сколько писалось и говорилось о так называемом пороге продовольственной безопасности. Что не надо импортом вытеснять собственное производство сельхозпродукции, но правительство уперто не понимало, о чем идет речь. Надо же было добиться, чтобы 90 процентов семян для основных культур ныне закупается за границей! Но вот западные державы ввели санкции, и оно прозрело. «Мы поняли, что такое таблица умножения!» – объявило руководство, провозглашая политику импортозамещения. Ну слава богу. Недаром иные экономисты обрадовались санкциям («Лишь бы они были всерьез и надолго»). Причем под импортозамещением понимается восстановление разрушенного прежде, что придает процессу особую пикантность. А с другой стороны, если не создавать себе трудности, то как их преодолевать? Итак, просветление наступило, однако недоумение осталось. Представлять, что «наверху» люди глупее, чем «внизу», несерьезно. Это не монархия, когда вершину социальной лестницы занимают по факту рождения, а там уж как повезет с интеллектом. Логичнее предположить, что дело идет о групповых интересах. А как они сформировались и почему разошлись с национальными интересами – тема для исследователя. Так и со Сталиным. Если судить по мемуарам, то накануне войны советское высшее руководство заразилось странной болезнью, которую можно назвать «непонимайка». Про непонимание ситуации Сталиным уже говорилось. Непонимание естественным путем пошло сверху вниз (закон бюрократии: подчиненный не должен по уровню понимания превосходить начальника). Вот некоторые цитаты на сей счет.

Ф.И. Голиков[167] в докладе ЦК и правительству от 20 марта 1941 года записал: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весною этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию»[168].

Г.К. Жуков в мемуарах констатировал: «Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен. Ни нарком, ни я… не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях»[169].

Итак, Сталин не понял, что происходит на границе с Германией. Начальник ГРУ Голиков заблуждался насчет планов Гитлера. А Жуков с Тимошенко и Генштаб в целом никак не могли уяснить опыт начавшейся мировой войны. Мало что понимали, судя по мемуарам, и командующие западными округами – Кузнецов, Павлов, Кирпонос. Но не все было так плохо. Оказывается, нашлись в Москве люди, которые все понимали. Имена этих гениев история не сохранила. О них стало известно благодаря мемуарам Жукова. То были безымянные преподаватели Академии Генерального штаба. Вот что написал о них маршал: «Бывая в Академии Генерального штаба, которая находилась в моем ведении, я лишний раз мог убедиться в том, что накануне войны на военных кафедрах, в литературе, учебных планах и разработках слушателям преподносилась современная военная теория, в значительной степени учитывавшая опыт начавшейся Второй мировой войны. Учащимся привилась мысль, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения. Принималось как должное, что с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников со всеми вытекающими отсюда стратегическими оперативными особенностями»[170].