Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я боялась, что он снова начнет защищаться, но его лицо расслабилось, как будто ему удалось выдохнуть впервые с тех пор, как я его встретила.
– Нет, вряд ли, – тихо сказал он.
– Милый, если ты не уверен, значит, не уверен. Я могу не знать много о чем, но вот в этом я уверена, – я подняла свою рюмку, и мы залили в себя последнюю порцию ракии. – А теперь давай поедим.
– Я слышал, что в одном местечке, – сказал Стелиос, бросая мне толстовку блевотно-зеленого цвета с принтом, – сегодня вечером будет звучать музыка в старогреческом стиле. Я не знаю точно, где оно, где-то в горах, но мы найдем его.
Я забралась на заднее сиденье скутера и прижалась к Стелиосу всем телом. Прошло уже много времени с тех пор, как я прижималась к мужчине, наверное, целый год, и я закрыла глаза и опустила голову к его спине, которая пахла весной. Мы ехали все дальше по узким горным дорогам, воздух становился заметно прохладнее по мере нашего подъема, и, хотя нам пришлось пару раз спросить дорогу, в конце концов мы отыскали маленькую таверну, которая явно не желала быть замеченной туристами.
Посетители сидели на улице за железными столами в тени деревьев, таких низких и плакучих, что казалось, будто мы забрели в тайный сад. Крупные плитки, некоторые с трещинами, устилали площадку от улицы до сцены, которую обрамляла резная деревянная арка. На полу мягким янтарным светом горели лампы, освещая музыкантов, и все заведение слабо светилось посреди древесной тени. Я сделала тусклые, размытые фотографии мужчин – тот, кто играл на лире, был похож на греческого Майкла Макдональда из 1978 года и играл самые заунывные ноты, каждая из которых была длиннее и печальнее предыдущей. Стелиос заказал бутылку вина и слишком много еды – там были теплые долмадес в лимонном соусе, фава, жареный картофель, курица, дакос. Тут я впервые попробовала дакос, критский салат из ячменных сухарей, помидоров, феты и зелени. Вернувшись в Штаты, я ела его почти каждый день целый год.
Мы вели очень непринужденный разговор, который почти полностью был посвящен отношениям. Разговор прерывался, только когда Стелиосу нужно было спеть, и его громкое вибрато сопровождалось улыбкой во время тех песен, которые он знал так же безошибочно, как и свой алфавит. Он позвал меня на танец, практически умоляя, но я смутилась и отказалась, плотнее усевшись на свое место. Я пожалела, что не запомнила танцы, которые учила в греческой школе.
Стелиос танцевал один, сигарета свободно свисала у него с губ, его движения были грациозными и уверенными, а я отбивала такт, и меня подгоняли песни, которые звучали как само воплощение Греции и моего отца. Хотя почти во всех других местах на Крите звучала поп-музыка, та первая ночь, проведенная в горах, со всей этой едой, вином и песнями, с пологом листвы и огненными звездами, как будто это были дыры в холсте над нами, стала именно тем, что я и надеялась отыскать на Крите.
Во время зябкой поездки на скутере домой я крепко обняла Стелиоса и вдохнула его запах. Я прошептала: «Ты так хорошо пахнешь», – и тут же поняла, что у меня проблемы. Мы продолжали разговаривать, не делая пауз за все сорок пять минут езды, и он постукивал по тыльной стороне моей ладони, чтобы заверить меня в том, что я в безопасности. Той ночью я спокойно спала на диване, уверенная, что нашла правильного проводника.
Перед тем как я отправилась в путешествие, мой психотерапевт в Таллахасси сказала, что я застряла между двумя личностями – одна чересчур ответственная, другая – саморазрушительная. Она была права. Много раз за эти годы я входила в режим веселья и с трудом выходила из него, когда сталкивалась с чем-то трудным. Неудивительно, что я напилась, приехав на Крит. И очень сильно. Стелиос был идеальным собутыльником: молодой возраст позволял ему предаваться загулу, не задумываясь об излишествах. Годы, проведенные за барной стойкой, только способствовали тому, что мои пьянки казались все более обыденными. Я полагалась на оправдание, что, по крайней мере, я не такая, как те завсегдатаи, которых я обслуживала в течение многих лет, или те, кто потерял из-за алкоголизма лицензию, работу, детей. Я успокаивала себя, что, может, и пью, но я не алкоголичка. И конечно, в этом была какая-то доля правды, но еще бо́льшая правда заключалась в том, что я пила слишком много, особенно когда чувствовала тревогу, а Крит – несмотря на то, что я тут же полюбила его – представлял из себя троянского коня, полного проблем.
На второй день в Ираклионе, городе с красивыми граффити, спешащими людьми и уличными артистами, я поехала на автобусе посмотреть дворец в Кноссе, там была древняя минойская столица, где Минотавр якобы бродил по лабиринту, пока Тесей, наконец, не убил его. В детстве я много раз разглядывала это существо на пляжном полотенце отца, висевшем на стене, и была одержима чертами этого человеческого торса, увенчанного огромной головой быка.
Приехав к разрушенному дворцу, я ожидала увидеть нечто огромное и высоченное, ведь мое представление о дворцах, к сожалению, взято в основном из диснеевских мультиков, но Кносс сегодня – это плоская каменная кладка, окруженная россыпью колонн и отверстий, которые вырезаны в потрескавшихся и разрушающихся полах. Трудно было представить себе это место как лабиринт, настолько запутанное пространство, что даже такое чудище, как Минотавр, не могло его покинуть. Невозможно было не удивиться возрасту этих руин – ведь Гомер упоминает Кносс в (гребаной)«Одиссее». Я как раз погрузилась в эту мысль – здесь мог бывать Гомер – и тут услышала звук, не похожий ни на что, слышанное раньше. «Там какое-то животное», – подумала я и пошла на звук через толпу других туристов, которые, казалось, ничего не заметили. Высоко на дереве над входом во дворец сидел павлин с расправленным оперением, десятки глаз на его хвосте смотрели на меня, пока он издавал этот звук. Позже Стелиос сказал мне, что это редкое зрелище, счастливый случай, потому что павлин в Кноссе считается реинкарнацией царя. И это был драгоценный момент, в котором я, впрочем, снова поучаствовала себя одиноко среди людей.
* * *
Когда я вернулась в квартиру, Стелиос сидел на диване за ноутбуком, на нем была обычная повседневная одежда, которую он носит, когда не на работе: одни только длинные шорты. Он сказал, что сейчас слишком жарко, чтобы носить что-либо еще, и это правда, но я не могла