Каменный пояс, 1976 - Александр Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, будет гореть вечно! Пока бьется сердце народа. А сердце это — бессмертно.
г. Курган — Дзуун-Мод
Борис Клейменов
СОЛНЕЧНАЯ КАПЕЛЬ
У Людмилы Тумановой есть давний снимок. На нем Алексей Елисеев, Евгений Хрунов, Владимир Шаталов, Борис Волынов. Космонавты в белых шлемах — перед полетом, в день старта корабля «Союз-4». Наискосок по снимку бежит надпись:
«Люде Тумановой в память о космическом полете с большим восхищением твоим мужеством, упорством и пожеланиями самого доброго в жизни. Летчик-космонавт СССР, полковник В. Шаталов. 22.04.69 г. г. Курган».
Кто-кто, а космонавты знают цену этому слову — мужество…
Настоящее мужество жизнедеятельно. Это не просто терпение, а умение даже в тяжелых условиях радоваться жизни. Умение жить и работать.
Уже минуло более десяти лет, как после трагического случая мир для Людмилы Тумановой сузился до стен комнаты. Бывает всякое. Но тяжелые минуты преодолеть ей помогают друзья.
— Песни — лишь частичка моей большой благодарности им, — говорит Люда.
Ее песни не раз звучали по Всесоюзному радио. Фирма «Мелодия» выпустила пластинку. Триста тысяч экземпляров разошлись мгновенно. И принесли сотни писем. А это значит — сотни новых друзей.
Она подставила лицо к солнцу. И долго сидела не шелохнувшись. Сидеть так было приятно, глаза были полуприкрыты, и узкая полоска неба была похожа на серебряно-синюю иглу моря, если смотреть на него издали. А может, и на что-нибудь другое. Море она видела лишь однажды. На берегу они старались занять широкий деревянный лежак, потом подтаскивали его ближе — так, чтобы брызги опрыскивали горячие спины, а волна касалась пяток. Но лежала чаще мама, а она копалась в песке или бродила, отыскивая ракушки. Когда же в воду вступала сама мама, Люда следила, любуясь, как та плыла — легко и быстро, незаметно достигая яркого, словно пожарное ведро, буя. Там мама переворачивалась на спину и отдыхала, а Люде делалось одиноко, и она громко звала ее.
В раскрытое окно наплывали теплые запахи.
— Ну, что, Дымка, скучно тебе, может, попоем…
Птичка в голубой клетке с трогательным балкончиком встрепенулась, черное, как беретик, пятнышко на голове будто сдвинулось, ожил черный хвостик. Люда стала называть ее так совсем недавно: за серые дымчатые перышки на груди и на спине. Сейчас она смотрела на птичку и думала о сказке, в которой та станет главной героиней. У Люды уже было в запасе несколько заготовок, такие фразы (их мог бы сказать мальчуган): «А у птички есть ушки?» или «Мама, убери клетку с подоконника, а то птичка простудится…» И было еще начало действительной истории этого маленького существа, вызволенного (со сломанным крылом) из зубов кошки. Но подавалось трудно. Она вздохнула, пододвинула объемистую конторскую книгу и попробовала продолжить…
В клинике сончас нарушал летчик Ренальд. Он надевал аппараты, ботинки и ходил, ходил по длинному коридору. Все скрипело, лицо было залито потом, но он ходил. «Как Маресьев», — думала Люда и училась у него упорству.
Упражнения были трудны, после нескольких движений силы покидали ее, впечатление было такое, будто «пароход разгружала».
— Сначала, когда я лежала неподвижно, мне хотелось сидеть. Хоть чуточку. Потом, когда стала сидеть, мне хотелось встать. Думаю, вот встать бы и больше ничего не надо. Когда начала вставать, хотелось пройти. Хоть чуточку.
В обед пришла мама, принесла свежую почту и сразу скрылась На кухне, позвякивая посудой.
Писем не оказалось. Люда полистала газеты, поглядела журнал, затем потянулась к магнитофону. В комнате таяли знакомые звуки. Песня была о том, как шел по улице симпатичный парень, и все оглядывались на него, и женщины замедлили шаги, но он пел «Я хочу кричать лишь твое имя». Это была песня Адамо. У него необычный голос, просторный такой.
Она знала, что у Сальвадоре простое лицо, он скромен, не любит позировать, давать интервью, живет в тихом городе в Бельгии, недавно купил дом и перевез семью из Сицилии.
Из-за его песен полюбила французский язык, начала учить и путала произношение, сдавая зачеты по английскому.
Где-то она читала, как Адамо говорил:
«Дружба — это дополнение одного человека другим. Это полное понимание друг друга и умом, и душой… Любовь — это та же дружба, но это касается женщины. Настоящая дружба женщины превращается в любовь… Песня — это общее. Дружба и любовь сходятся в песне, как будто женятся».
Это были хорошие слова, очень верные, и если бы спросили ее, она ответила, пожалуй, так же. И про любовь, и про дружбу. И про песню.
Однажды вспыхнул гром и пролился дождь. Капли падали в форточку и оставляли влажные следы на белой наволочке, потянуло свежестью. А дождь дробил и дробил по лужам, которые от удовольствия пускали пузыри.
Строчки появились сами: «А дождь-озорник по асфальту бредет…» Она представила, как ходят под этим дождем двое — «ОН» и «ОНА». Ему хочется сказать ей самое заветное, но «ОН» не решается, а «ОНА» ждет, и потом, наконец, «ОН» произносит, только так тихо, что «ОНА» думает, будто это сказал дождик.
Это была самая, самая первая песня.
Мелодия возникала всегда почти вместе со стихами, а темы — их подсказывает жизнь.
Как-то Люда смотрела фильм «Стюардесса». Ее потрясла любовь. Настоящая. О такой, наверное, тоскуют многие.
Через три месяца кадры фильма по-прежнему были отчетливы. Снова получилось все сразу — и музыка, и слова. Она решила отослать песню Алле Демидовой. Немного сомневалась: удобно ли, но ведь хотелось просто поблагодарить, сделать подарок. Записала на пленку и отправила. Неожиданный ответ актрисы порадовал, завязалась переписка.
Впрочем, у любой из ее песен есть хотя бы крохотная предыстория. Малиновый песик из поролона (его привезли из Тюмени) попал в шуточную песню «Ко мне, Мухтар!»
Листом кленовым хвостик,И борода метлой.Ко мне пришел не в гости,Останешься со мной.Пусть задран кверху носик,Понятно мне вполне:Ты очень добрый песик.Ко мне, Мухтар, ко мне!
Событиями на острове Даманский навеяна другая песня — «КПС». Контрольная следовая полоса. Ею отмечена граница. Последние строчки подводили черту:
…КПС — земли большойГлавная частица.
На розовой стене висит эстамп — еще один подарок. Два фонаря, припущенные снегом, тонкое дерево, звездная ночь, и снег, снег, снег. Крупный и яркий, как звезды.
Иней звездным ковромОблепил все дома.Лужи стали стеклом,Провода, как тесьма.Посмотри, снег летит!Дай же руку скорей!Пусть зима посидитНа ладони твоей.Пессимисты твердят:— Что впустую мечтать?Голубой звездопадВсе равно буду ждать…
После неудачной операции в Иркутске шансы уменьшились. Отчаивалась ли она? Да. Но была непреодолимая вера.
— Если бы мне кто-нибудь сказал, что не пойду, я бы ему не поверила. Все равно я пойду когда-нибудь.
И еще была жажда действий. Для телевидения она написала сценарий «Праздник букваря», была поставлена музыкальная сказка «Жили-были семь сестричек», подготовлена передача «Необыкновенный сон Вовки Василькова». Она сдавала зачеты за десятый класс и много работала над песнями.
Память — крепчайшая из нитей жизни. Если собрать все впечатления, то у Люды тоже наберется целая горсть. Разноцветных, как морские камушки.
…Все отдыхают после обеда, а она идет к омуту у поваленной березы, становится на обрыве и «входит в образ» — теперь она Катерина из «Грозы».
На вступительном экзамене в студию при областном театре ее попросили еще и спеть. Все, как нарочно, вылетело из головы, а осталась одна «Ой, ты, рожь…» — любимая песня соседей. Ее она и пропела дрожащим голосом.
В «Ермаке» у нее была безмолвная роль рынды при царском троне. Но это уже была роль.
Затем начало работы на телестудии. Приглашение участвовать в документальном фильме о докторе Илизарове. Попытки понять чувства и мысли больной девушки («если бы сейчас»), героини фильма.
…Осенний день — день рождения. И ребячья разноголосица «поз-драв-ля-ем!»: всю свою группу из детского сада привела под окно Нина.
Но самым счастливым был один январский вечер. Помнится мельчайшая подробность.
Они заказали такси. Водитель плотно прихлопнул дверцу, и машина тронулась. На улице Пролетарской поразило облако света, пеналы девятиэтажных домов были величественны. А вот кинотеатр «Звездный» показался низеньким: на фотоснимке он был более впечатляющим. Свернули к Дворцу машиностроителей. За огромными стеклами кружились пары, такие близкие и далекие, электрический свет рассыпался на мириады снежинок. Захотелось танцевать, танцевать.
