Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник) - Эдуард Асадов

О писателях и вещателях

Кто, рождая искусство, несет культуруПрямо к солнцу, как звездные корабли?Кто творит настоящую литературу?Да таланты! Как истая «соль земли»!

Почему же вдруг словно бы недолетОщущается часто в трудах создателей,Ведь творений, которые чтит народ,Много меньше, чем жаждущих тех высотКомпозиторов, скульпторов и писателей.

Те – горят и творят. Эти – громко вещают,Только есть тут суровый один секрет,Что творящих и слушают, и читают,А вещающих будто и в мире нет.

Только нет их, увы, для одних читателей,А для всяких чинов они ой как есть.Для наград, для трибун и любых издателейНевозможно их даже и перечесть!

Почему же порой и одной страницыНе сыскать, если даже перевернутьКниг с десяток. А надо ли тут дивиться?!Потому что писателей – единицы,А вещателей – тысячи, в том и суть.

А причины бездарных своих «удач»Объясняли они с трагедийным пылом:Что работать талантливо с полной силойНе давала система им. Просто плачь!

– Что напишешь, придумаешь, напророчишь?Разве сделать тут что-нибудь от души?!Вот легко было классикам: все, что хочешь,Критикуй, обмозговывай и пиши! –

Все просчеты чванливо именовали,Как гоненья на гениев божьей милостью,А успехи других называли хитростьюИли просто случайностью объясняли.

Но ударили ветры над всей страною.Как угодно, кидайся в роман иль стих,Время новое, бурное, огневое:Демократия, гласность и все такое,И запретов фактически никаких!

Ну, а если препонов отныне нету,Рвите, гении, старые берега,Удивляйте творениями планету,Создавайте шедевры на все века!

Но – «успех» у вещателей лишь в газетах.Над Парнасом же прежний спокойный свет.Ни Толстых там, ни Чеховых новых нету,И давайте признаемся по секрету,Что пока и намеков на это нет…

Переводчик

Памяти Наума Гребнева

Он всегда относился к себе вполсердца,Вполтепла, вполвнимания, вползаботыИ, в других открывая все время что-то,Очень редко в себя успевал вглядеться.

Всю войну – от доски и почти до доски.Ранен был, только выжил – и вновь сквозь годы…И вернулся домой, и пустил росткиТам, где сложно порой вызревают всходы.

В институте средь шумных и молодыхБыл он скромным и больше всего стеснялсяНе того, что отчаянно заикался,А иного: быть чем-то видней других.

Как он к славе всю жизнь свою относился?Да никак! Не искал ее, не ловил,А, по-моему, больше всего стремилсяПодружить ее с теми, с кем сам сроднился,С кем работал, чьи строки переводил.

На иных языках те стихи писались.И чадило в них многое, и сверкало,А затем на подстрочники рассыпалисьИ в душе переводчика вновь рождалисьИногда даже хлеще оригинала.

Переводчик порой вдохновеньем дышит,Превращая подстрочник в победный звон.Он фактически заново строки пишет,И пускай он хоть весь небосвод всколышет,Только автор стихов все равно не он.

Знаю, сам сквозь подобное проходил,Испытав ради ближних все муки творчества.Сколько раз я с печалью ему твердил:– Уважаю и душу твою, и пыл,Труд твой светел, и все-таки это – донорство!

Улыбнется, застенчивым вспыхнув светом:– Что ж, у каждого, видно, стезя своя.Донор? Ладно, пусть донор, но только яНикаких огорчений не вижу в этом.

И, сближая сердца над тщетой границ,Так и жил, не меняя свою натуру.Сколько, сколько же окон для звонких птицРаспахнул он в родную литературу!

И, не ждя для себя никаких похвал,Чуть хмельной от духовного изобилья,Он талантливым делал длиннее крылья,А ослабшим взволнованных сил вливал.

Вижу: вот он склоняется над подстрочником,Озарен изнутри очень добрым светом.Весь свой век он считал себя переводчиком,Оставаясь, быть может, сто раз поэтом.

Слово и дело

Его убийца хладнокровноНавел удар. Спасенья нет.Пустое сердце бьется ровно,В руке не дрогнул пистолет……Но есть и божий суд, наперсники разврата…

Я тысячи раз те слова читал,В отчаянье гневной кипя душою.И автор их сердце мое сжигалКаждою яростною строкою.

Да, были соратники, были друзья,Страдали, гневались, возмущались,И все-таки, все-таки, думал я:Ну почему, всей душой горя,На большее все же они не решались?

Пассивно гневались на злодеяАпухтин, Вяземский и Белинский,А рядом Языков и БаратынскийПечалились, шагу шагнуть не смея.

О нет, я, конечно, не осуждаю,И вправе ль мы классиков осуждать?!Я просто взволнованно размышляю,Чтоб как-то осмыслить все и понять.

И вот, сквозь столетий седую тьмуЯ жажду постичь их терпенья меруИ главное, главное: почемуРешенье не врезалось никому –Сурово швырнуть подлеца к барьеру?!

И, кинув все бренное на весы,От мести святой замирая сладко,В надменно закрученные усыСо злою усмешкой швырнуть перчатку!

И позже, и позже, вдали от Невы,Опять не нашлось смельчака ни единого,И пули в тупую башку МартыноваНикто ведь потом не всадил, увы!

Конечно, поэт не воскрес бы вновь,И все-таки сердце б не так сжималось,И вышло бы, может быть, кровь за кровь,И наше возмездие состоялось!

Свершайся, свершайся же, суд над злом!Да так, чтоб подлец побелел от дрожи!Суд божий прекрасен, но он – потом.И все же людской, человечий громПри жизни пускай существует тоже!

Финал

Мой друг, что знал меня в бою,Среди пожаров, бурь и грозИ знал потом всю жизнь мою,Однажды задал мне вопрос:

– Прости, скажи мне откровенно,Коль весь твой дом – сплошная ложь,Зачем же ты живешь с изменой?К чему с предательством живешь?

Он прав. Он абсолютно прав.Ведь если быть принципиальным,То глупо в мусоре банальномЖить, счастье напрочь растеряв.

Пора! И все же как же так:Годами в звании поэтаЯ столько раз давал советы,А нынче сам спускаю стяг…

И нет трудней, наверно, темы,Ведь как-никак других учитьНамного проще, чем лечитьСвои нелегкие проблемы.

А впрочем, нет. Ведь дело шлоДавно к развязке. И решеньеВ душе созрело и ждалоЛишь своего осуществленья.

Одно обидно, что не рань,А поздний вечер смотрит в воды.И жаль почти до слез на дряньЗазря потраченные годы.

Сомнений нет, что злая дрожьПронзает даже эти стены,Всю жизнь взиравшие на ложь,Хищенья, подлости, дебошИ бесконечные измены.

При этом мучило одно:Что имя Лидия судьбою,Бог знает прихотью какою,Столь разным женщинам дано.

Одно – как горная водаЗвенит о маме, той, чьи взорыС любовью, лаской и укоромСияли мне сквозь все года.

Зато другая много летХоть и звала себя женою,Была холодной и чужою,С такой бесчувственной душою,Что и сравнений даже нет.

Мне скажут: «В чем тогда причина…»Стоп! Понял! Сразу говорю:Я все терпел во имя сына,За эту глупость и горю.

Ведь где любви ни грана нет,То все – и взрослые, и дети –Страдают на земной планетеНаверно, миллионы лет.

И, накипевшись в душном мраке,Я обращаю к миру глас:Какие б ни велись атаки,Не соглашайтесь, люди, в бракеБез чувства жить хотя бы час!

И в лжи, в неискренних улыбкахНе будет счастья, хоть убей.Умнейте ж на чужих ошибках –Свои намного тяжелей!

Коль есть большое – берегитеОт лжи и пошлого житья.А счастья нету – не тяните,А рвите, беспощадно рвитеВот так, как это сделал я.

Хотя и с большим опозданием…

«Верховный суд»

Я окончил новые стихи,Только в сердце – никакого счастья.За какие новые грехиБуду взыскан я «верховной властью»?

Вот она к машинке подойдет,Вынет лист. Потом, за словом слово,Трижды все внимательно прочтетИ затем произнесет сурово:

– Любопытно было бы узнать,Кто эта загадочная дама,Что тебя жестоко и упрямоСтолько лет заставила страдать?

– Нет, – скажу я, – что ты, дорогая!Не меня, героя моего.– Вот, вот, вот! Выходит, ничегоЯ уже в стихах не понимаю?

Вон, смотри: в предутреннюю раньГероиня над письмом склонилась.Кто эта бессовестная дрянь?И к кому душою устремилась?!

– Да пойми, что это же не я.Просто людям вздумалось влюбляться…– Я – не я и лошадь не моя?Полно! Хватит, друг мой, завираться! –

И вздохнет загадочно и хмуро:– Весь сюжетец для отвода глаз!Я ж прекрасно знаю эту дуру,Слава богу, видела не раз!

– Кто она? Откуда и какая?Я могу поклясться хоть венцом!..– А такая, милый, а такая –С самым пренахальнейшим лицом! –

Я вскипаю: – Спор наш, как для рынка!Ты же не больна и не пьяна!– Не пьяна. Но если я жена,То отнюдь не значит, что кретинка. –

И вот так мы можем препиратьсяГод, и два, и до последних дней.Что мне делать с лирикой моей?!И куда несчастному податься?!

Может, вправду, как иную веру,Выбрать новый и спокойный путьИ, забросив лирику, шагнутьВ детскую поэзию, к примеру?

Только кто мне все же поручится,Что жена, сощуря мудрый глаз,Не вздохнет: – Задумал притвориться?Я ведь знаю, кто эта лисица,И встречала дрянь эту не раз!

Властной женщине