Хроника № 13 (сборник) - Алексей Слаповский

И она понемногу начала подсказывать, как можно пространство сделать уютным, светлым и своим.

Я решился на ремонт.

Вскрыли пол – паркетную доску квадратиками, такая была в ходу, когда строились эти дома, в конце шестидесятых – начале семидесятых годов.

Я наблюдал – не ради контроля, а ради интереса. Чтобы когда-нибудь это описать. Для чего-нибудь.

И увидел какую-то блестяшку, когда отодрали очередной кусок пола.

Увидел и ремонтник-молдаванин, поднял, потер, дунул.

– Серьга! – сказал он.

И подал мне – как хозяину.

Я повертел в пальцах.

Золотая сережка. Недорогая, с маленьким камешком. Ничего особенного. Но, может, кто-то ее искал, огорчался? Я позвонил бывшим хозяевам (мы обменялись телефонами), спросил, они сказали: да нет, вроде никто ничего такого не терял. А если и терял, то в незапамятные времена.

– Оставьте себе, все равно она одна, куда ее…

– Можно сдать.

– Было бы из-за чего суетиться, это сейчас копейки стоит.

В самом деле, по сравнению с дороговизной остального, золото стало дешевым – для людей, у которых не последний рубль на счету.

И я отдал сережку рабочему. Он не ожидал такой щедрости, радовался, как настоящему счастью, благодарил. Мне даже совестно стало.

Именно с этого момента, будто сережка была включателем в прошлое, я заинтересовался историей и своего дома, и района, который, находясь от центра на таком же расстоянии, как, к примеру, Сокольники, был раньше подмосковным дачным местом, вокруг расстилались обширные поля и лесные угодья Петровской земледельческой академии (ныне им. Тимирязева), метро же сюда провели только в начале девяностых годов; еще интересно то, что напротив моего дома был детский сад «Литературной газеты» (сейчас частный, как, впрочем, и сама «Литгазета»), что в окно восточной стороны я вижу Останкинскую башню, а в противоположное – луковки деревянного храма Святителя Николая у Соломенной Сторожки, спроектированного Шехтелем, в советское время разрушенного, но в конце века восстановленного по авторскому проекту. Кому захочется, может легко найти символичность существования между храмом и останкинской иглой. Еще мне любезно то, что по соседству жил друг мой Немзер, живет также неподалеку большой писатель Найман, с которым мы изредка встречаемся на улицах, и, если поискать, наверняка обитает множество других замечательных людей, о которых я не знаю, но они обязательно есть.

Ремонт был закончен, я зажил в благоустроенном одиноком пространстве, но недолго радовался: мне было хорошо, пространству плохо. Оно привыкло к семье, оно внушало мне неотвязные сны и мысли, я слышал голос женщины и смех ребенка. Я думал по привычке, что это галлюцинации из прошлого, ведь все это здесь было, вот теперь и чудится. Время показало, что, наоборот, это были звуки из будущего. То есть теперь – настоящего.

4

А дом на Мичурина снесли, на его месте построили здание современного типа, невысокое, с просторными квартирами, в одной из них поселились моя хорошая знакомая по имени Лена. Недавно я приезжал в Саратов и зашел к ней в гости. Похвалил расположение комнат, интерьер, дизайн и все остальное. И сказал:

– Между прочим, ты живешь там, где я жил. Ты ходишь сквозь меня тогдашнего, занятно, правда?

– Вот я почему иногда спотыкаюсь, вот мне почему иногда плохо бывает! – засмеялась она. – Твой дух тут бродит!

– Не клевещи, это дух добрый. Если не с похмелья, конечно. Но я и сам, ты подумай, стою в том месте, где стоял пятнадцать лет назад! В самом себе!

– И что?

– Да так… Как-то это… странно. Объема добавляет.

– Чему?

– Да всему.

Я не сумел объяснить, что я чувствую и как чувствую.

И сейчас не сумею, могу только рассказать, связать воедино воспоминания разного времени. Что и сделал.

5

А сделав это, неожиданно вспомнил еще одно событие, совсем давнее: как нашел в овраге возле поселка Разбойщина под Саратовом, где мы тогда жили, несколько продолговатых, сужающихся на конус предметов. Я обрадовался, решив, что это окаменевшие патроны от войны, но, постучав ржавой железкой и разбив один из них, понял, что нет, не патроны. Что-то непонятное. И почему такие одинаковые? Отнес домой, показал. Мама сказала, что это чертов палец, если присыпать им рану, она быстрей затянется. А отец сказал:

– Это остатки морских животных каких-то. Еще бывают всякие ракушки-завитушки – видел?

– Видел. Там их полно. А откуда морские тут у нас?

– Оттуда, что здесь когда-то было море.

– Где?

– Везде. Был такой период, почти везде была вода.

– То есть прямо вот над нами?

– Прямо вот над нами.

Я посмотрел вверх, в небо.

Но во дворе дома представить море было трудно, я пошел опять в овраг, сел на склоне и стал смотреть вокруг, воображая себя под водой, на дне моря.

Я тогда еще не знал, что такое Юрский период, кто такие белемниты и трилобиты, не знал, что так называемые чертовы пальцы – остатки этих самых белемнитов, похожих на кальмаров. Я не видел тогда красивых фильмов ВВС и «National geographic» о подводном царстве юрской эпохи с его фантастически причудливым разнообразием. Но, помню, тогда, в овраге, перед моими глазами поплыли неведомые существа, яркие, как стекла калейдоскопа, а я чувствовал себя утонувшим, но живым, и мир, в котором на одном и том же месте есть я, маленький, вот тут вот сидящий, и море, я его вижу и слышу, а его обитателей держу в руке, и они мне сейчас ближе, чем караси в соседнем пруду, этот мир невообразимо огромен и при этом поразительно мал – все страшно далеко, и все соседствует.

И я тогда наткнулся на странную для ребенка мысль – что я, конечно, умру, но при этом не умру никогда.

С тех пор так и живу – хожу по водорослям древних морей, мимо проплывающих равнодушных акул-мегалодонов и мелких усоногих рачков, сквозь людей, живших до меня, – кто в звериных шкурах, а кто в мундирах и на конях, и даже сквозь тех, кого еще нет и кто пройдет сквозь меня через пару-другую миллионов лет.

Хроника. Октябрь

Из новостей

Президентские выборы в Грузии. Победу одержал представитель партии «Грузинская мечта – Демократическая Грузия» Георгий Маргвелашвили.

(Сколько себя помню, хочу побывать в Тбилиси, в Грузии – она началась для меня с чудеснейшей книги Ладо Мрелашвили «Мальчики из Икалто». И в Армении. И в Баку. И в Самарканде. Далее везде. И все сижу, не еду. Вот закончу еще 1001 дело, и уж тогда…)

Из журнала

ТВ третий день показывает Евтушенко в передаче типа «Пусть говорят», только ведет ее почему-то не Малахов. Но стилистика соблюдена, режиссер знает свое дело. Раньше, кстати, передача называлась «Большая стирка». Это ей больше шло.

Комментарии:

Г.Р. А какие глаза у Евтушенко! Сохранить такой живой взгляд, страстность, силу… Этому бы как-то научиться!

А.Б. Разборки поэтов неприятно поразили…

М.И. Может показалось, но у Евтушенко страшные глаза! А если учесть, что это «зеркало души»…

Ал. Сл. Это возраст.

К.Д. Вот и посмотрим, какими мы-то, красавцы, будем в наши восемьдесят, коли дотянем с Божьего соизволения.

Н.К. К., ты точно не менее прекрасной!

К.Д. Я уже сейчас сумасшедшая рыжая старуха.

И.В. Вот этот диалог уже куда интереснее)

М.Ш. Там, где Бродский подозревал в Евтушенко подлость, была одна только глупость. Глупость вполне наивная, типа: «не понимаю, почему это плохо, если чувствую, что мне – хорошо?!» Бродский не верил в искренность наивной глупости, потому что сам наивным никогда не был. И в искренность колебаний «вместе с линией партии» Бродский тоже поверить не мог – принимал за расчет и продажность.

Ал. Сл. Возможно, Бродский был, как человек, лучше, но хуже относился к людям. У Евтушенко наоборот.

М.И. А Вам не кажется, что Бродскому не было необходимости скрывать свое отношение к людям! Да и вообще, что такое «отношение к людям»? К каким людям? А Евтушенко, по моему, на «людей» вообще насрать! Вот БАМ, Андропов… Фабрика, огромная, «по воспроизводству самого себя!»

М.Ш. Нет, Евтушенко не было насрать на людей – освежите память! Многое можно поставить ему в упрек, но не это. А Бродский, конечно, имел право не скрывать свое отношение. Он и не скрывал.

И.В. или ты якшаешься с ними и считаешь ленина гением, получая за это дивиденты, или не якшаешься, считаешь ленина говном и получаешь за это в лучшем случае эмиграцию. и какая разница, кто кому помогал и у кого какой был характер.

Ал. Сл. Благодать – на рано прозревших. Но были те, кто считал Ленина гением задаром. А якшались так или иначе все, кто оставался здесь. Безотносительно к Ленину. Евтушенко многое делал без шкурного расчета, во что, согласен с Мариной, Бродский не верил, т. к. не хотелось верить.

В результате, я вижу, неудачная ТВ-«исповедь» Евтушенко превратилась в массовую исповедь других о Евтушенко. И о Бродском заодно)))