Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Нет, но я трепещу. К счастью, было уже очень поздно.

— Это не имеет значения: ночь — прекрасная пора для мести.

— Так что же вы предприняли? Посмотрим!

— То же, что моя тайная полиция, ведь и в моем распоряжении есть ужасные писаки, грязные, как старые лохмотья, и голодные, как бездомные псы.

— Вы их плохо кормите?

— Я их совсем не кормлю. Если они растолстеют, они станут столь же глупыми, как господин де Субиз; как известно, жир убивает желчь.

— Продолжайте, вы заставляете меня трепетать.

— Я вспомнила о тех гадостях, которые вы спускаете с рук Шуазёлю и которые направлены против меня. Меня это задело, и я предложила своим аполлонам следующую программу.

Во-первых, переодетый прокурором господин де Сартин, посещающий на пятом этаже одного дома на улице Сухого Дерева юную особу, которой он не стыдится отсчитывать жалкую сумму в триста ливров; это бывает третьего числа каждого месяца.

— Сударыня! Вы собираетесь очернить благородное дело.

— Подобные дела очернить невозможно. Во-вторых, переодетый отцом-миссионером господин де Сартин, проникающий в монастырь кармелиток на улице Сент-Антуан.

— Я должен был передать святым сестрам новости Востока.

— Малого или Великого? В-третьих, одетый в костюм начальника полиции господин де Сартин, разъезжающий по ночным улицам в фиакре наедине с герцогиней де Грамон.

— Ах, сударыня! — не на шутку испугался г-н де Сартин. — Неужели вы готовы подорвать уважение к моему ведомству?

— Вы ведь закрываете глаза, когда подрывается уважение ко мне! — рассмеялась графиня. — Впрочем, погодите.

— Я жду.

— Мои шалопаи уже взялись за дело и, как ученики коллежа, что пишут и переписывают сочинения и переводы, накропали эпиграмму, куплет и водевиль, которые я получила утром.

— О Боже!

— Все три сочинения отвратительны. Я угощу ими сегодня короля, а также предложу его вниманию новый «Pater noster»[12], который порочит его и распространяется при вашем попустительстве, помните:

«Отче наш, сущий в Версале! Да осрамится имя твое, как оно заслуживает того; да поколеблется царствие твое; да не исполнится воля твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный, отнятый твоими фаворитками, верни нам; и прости парламентам, что блюдут твои интересы, как и мы прощаем твоим министрам, предавшим их; и не введи себя в искушение Дюбарри, но избавь нас от твоего лукавого канцлера. Аминь!»

— Где вы это нашли? — спросил г-н де Сартин, со вздохом складывая руки.

— О Господи! Да разве мне нужно искать? Мне любезно присылают каждый день лучшие из произведений такого рода. Я отдаю вам должное за эти регулярные посылки.

— О сударыня!..

— Итак, в ответ вы получите завтра упомянутые мной эпиграмму, куплет и водевиль.

— Почему бы вам не передать мне их сейчас?

— Потому что мне еще нужно время для того, чтобы их размножить. Уже стало привычным, что полиция узнает о происходящем в последнюю очередь, не так ли? Нет, правда, это вас развлечет! Утром я сама над ними смеялась чуть не целый час. А король смеялся до слез и даже заболел от смеха. Вот почему он запаздывает.

— Я пропал! — вскричал г-н де Сартин, обхватив руками парик.

— Нет, еще не все потеряно, вас высмеяли — только и всего. Разве я погибла оттого, что меня прозвали «Прекрасной Бурбоннезкой», а? Нет, я в бешенстве, только и всего. Теперь я хочу заставить беситься других. Ах, до чего хороши стишки! Я была так довольна, что приказала подать моим писакам-скорпионам белого вина: должно быть, сейчас они уже мертвецки пьяны.

— Ах, графиня, графиня!

— Я вам сейчас прочту эпиграмму.

— Помилуйте!..

О Франция! Ужель твоя судьба —Служанкой быть у похотливой шлюхи?![13]

Ах, нет, я ошиблась: эту эпиграмму вы пустили против меня. Их так много, что я путаюсь. Погодите-ка, вот она:

Чудну́ю вывеску, друзья, вы б не забыли:Воспитанник Луки по просьбе лекарейФигурки в полный рост смог поместить в бутыли —Буан, Мопу, Террэ во всей красе своей.При них Сартин. Слова на сигнатуре были:«Смесь четырех воров». — Тот, кто ворует, пей!

— О жестокое сердце, вы будите во мне тигра!

— Теперь перейдем к куплету; он написан от лица герцогини де Грамон:

Подойди поближе, страж порядка!Хороша я и целую сладко.Убедись-ка сам, чтобы украдкойРассказать об этом королю…

— Сударыня! — вскричал разгневанный г-н Сартин.

— Успокойтесь, — проговорила графиня, — отпечатано пока всего десять тысяч экземпляров. А теперь вас ждет водевиль.

— Так в вашем распоряжении печатный станок?

— Что за вопрос! Разве у господина де Шуазёля его нет?

— Пусть поостережется ваш печатник!

— Ну-ну, попытайтесь: свидетельство оформлено на мое имя.

— Это отвратительно! И король смеется над всеми этими гнусностями?

— Еще бы! Он сам находит рифмы, когда затрудняются мои пауки.

— Вам хорошо известно, что я ваш верный слуга, а вы так ко мне относитесь!

— Мне известно, что вы меня предаете, а герцогиня — из семьи Шуазёлей, и потому жаждет моего падения.

— Сударыня! Она захватила меня врасплох, клянусь вам!

— Так вы признаете?..

— Вынужден признать.

— Почему же вы меня не предупредили?

— Я за этим как раз и пришел.

— Хватит! Я вам не верю.

— Слово чести!

— Я тоже могу поклясться.

— Смотрите: я прошу пощады! — проговорил начальник полиции, опускаясь на колени.

— И правильно делаете!

— Именем Бога заклинаю вас пощадить меня, графиня!

— Как вы испугались сомнительных стишков, вы — такой человек, министр!

— Ах, если бы я только этого боялся!

— А вы не думали, что меня, женщину, такая песенка может лишить сна?

— Вы — королева.

— Да, королева, не представленная ко двору.

— Клянусь вам, ваше сиятельство, что я никогда не причинял вам зла.

— Нет, но вы не мешали делать его другим.

— Если я перед вами и виноват, то в очень малой степени.

— Хотелось бы в это верить.

— Так поверьте!

— Речь идет о том, чтобы не просто не делать зла, а совершать добро.

— Помогите мне, сам я не в силах.

— Вы на моей стороне, да или нет?

— Да.

— Простирается ли ваша преданность до того, чтобы поддержать мое представление ко двору?

— Вы сами создаете этому препятствия.