Брусничное солнце - Лизавета Мягчило

И когда Варя услышала очередной хлопок, доносящийся из-за низенькой пушистой елки, зло подняло вверх окровавленную морду, с хрустом вырвалось на волю, заставляя вскинуть руку.

Она видела, как с ладони вырвался поток силы, черным хлыстом обвил ель, пропуская ствол сквозь вязкую смолу волшбы. А затем попыталась ударить по прятавшемуся за деревом нечистому. Секунда. Она не успела понять, что произошло. Почему на встречу вырвался ослепительно зеленый луч, ударил так, что перемкнуло дыхание. Словно подкошенная, она рухнула на землю, попыталась выхватить из раскаленного воздуха хоть глоток кислорода. Не выходило.

Теперь Авдотья не пыталась сбежать — стояла рядом, хладнокровно наблюдая за мучениями бывшей хозяйки и подруги. Насколько же велика ее обида?

Зашуршало за елью, легкий, едва слышный шаг превратился в увесистый, привычный слуху — человеческий. Упираясь лбом в холодную сырую землю, она могла увидеть только перепутанные лапти — левый на правой ноге и правый на левой. Поднимая голову, Варвара встретилась с насмешливым взглядом ярко-зеленых глаз. Горящих, ужасающих глубиной. Глядя в них, Глинка видела жующих кислицу зайцев и крадущуюся к ним лису, она чувствовала ветер в перьях взлетающего рябчика, слышала брачный вой оленя и оглушающих треск ударов о рога соперника. Глядя на Лешего, она становилась лесом. Где дыхание, шум и крики сливаются в единую песнь жизни. Необузданную, несокрушимую. Вечный круговорот, повлиять на который не сумеет ни один человек, а она ударить осмелилась…

Задрожали пальцы рук, из горла вырвался невнятный сип, когда барыня попыталась подняться. Хозяин леса легко уселся рядом, игнорируя Авдотью скрестил ноги и, словно невзначай, одернул кафтан с неправильно запахнутыми полами, подпер внушительным кулаком левую щеку, сморщился.

— Не учат нынче знатный люд манерам, не учат… Что, привыкла девица, что за тебя просят, за тебя делают, твои проблемы решают? Ан самой поклон отвесить, или спина не гнется? Так я всегда помогу…

Зароптал осуждающе лес, зашлись в гневном цоканье белки, ветер погнал ледяной воздух через непролазную чащу с такою силой, что застонали вековые дубы. Варвара прикрыла разодранной ладонью лицо, отвернулась. И сквозь этот вой и безумный вихрь она слышала уже не скрипучий голос старика — голос леса. Сильный, рвущий перепонки, выцарапывающий истину внутри головы, пускающий кровь. Глинка почти ослепла от сора, летящего в глаза, и боли. А душа леса продолжала поучать. Жестоко, сурово, как учили языческие божества, дорогу к которым забыли предки.

— Прежде, чем силой колдовской меряться, убедись, что несокрушима. Ан нет — вспоминай язык человеческий. Любую беду словом отвести проще и приятнее. Разговор всегда толку больше даст, чем пустое размахивание кулаками. Ежели дитя забалует, после данного обещания, его тоже дрыном отходить следует? Понимающей будь, разум вперед действий пускай. Так что тебе сделать надобно было?

— Попросить за нас… С надеждою на ваше благородное милосердие молю прощения за гнева причинение. — Привычное извинение, сколько же раз она слышала заученные пустые слова из уст ненавидящих друг друга людей? Но ни разу не произносила сама. Сейчас они показались волшебными, лес стремительно стих. Всего в одну секунду: вот стоял оглушающий рокот, казалось, стволы сосен переломятся надвое, упадут на их головы тяжелые ветви. А в следующий миг не было слышно даже привычного скрипа покачивающейся сосны. Вот так просто.

Варя так отчаянно устала, что не почувствовала даже удивления — пусто, нет ни сожалений, что обидела лешего, ни страха. Дорога до землянки оказалась еще одним тяжелым испытанием. Может эту душевную разбитость увидел нечистый? В один миг дряблая морщинистая рука с пожелтевшими толстыми ногтями потянула ее вверх за подбородок, заставила поднять на лесного хозяина взгляд.

— Поговорить с тобой хотел, интересно было, какой дочка барина выросла. Да только разные вы с ним совсем, языком одинаково вертеть смешные речи горазды, а больше ничего схожего я не вижу… Ступай, Варвара, дочь Николая, дальше лес тебя не тронет. Да только помни урок, научись чтить, каждая травинка под ногою твоею ничто иное, как чудо. Николай знал и помнил, ой и чудной мужичок был, по своей воле в ведьмины силки впутался…

Леший поднялся легко, словно не в дряхлом теле обитал его дух. Хлопнул себя по широким свободным штанам, снова одернул кафтан. Варвара попыталась подняться следом.

— Подождите, откуда вы знаете моего отца?

Шагая за высокие ели, он увеличился, пропала забавная одежка, по светло-зеленым плечам разросся мох, полезли у глаз покрытые нежными зелеными листиками сучья. Первый его шаг дрожью земли отдался в ладонях, непроизвольно Варвара сжала пальцы, загребая горсти мха в испачканные руки. Услышав вопрос, великан неспешно обернулся. Глаза. Осталась неизменным лишь яркая зелень — проход в другой мир, дорога в который ей заказана.

— Не помнишь, барынька? А ты напрягись, выбирайся из паутины, что человеческие руки плели месяцами. Вспоминай зайчика с ухом ломаным. — Сверкнула в последний раз зелень, а голос Лешего стерся, снова обернулся свистом ветра и перекрикиванием скачущих по ветвям дроздов-белобровиков.

«Шел, нашел, потерял… шел, нашел, потерял…»

Вскоре их окружила тишина. Зато, впервые за всю дорогу, разлепила бесцветные сухие губы Авдотья:

— Второй раз убить собралась? Ежели так, давай на опушку выберемся, хоть на солнышко погляжу.

Это подняло Варвару куда быстрее ласковых уговоров и подбадриваний. И каково же было ее изумление, когда, раздвинув ветви очередного густого орешника, она выкатилась прямо на болотный берег к ногам устало бредущего Якова?

Пытаясь удержать равновесие, Варя сдавленно охнула и вцепилась в руку колдуна. Тот не удержал, неожиданно громко вскрикнул и рухнул вместе с ней навзничь, зажимая предплечье.

— Отряхнул бы ты руки, ведьмак, она и тебя до гробовой доски доведет. — Ломкий недовольный голос Авдотьи стал удивительно участливым, почти сочувствующим.

Яков не ответил. С тяжелым вздохом он продолжал зажимать руку, глядя в неспешно светлеющее небо. Когда Варвара неохотно поднялась на четвереньки, со старческим стоном попыталась встать на ноги и разогнуться, он вымученно потянул уголки губ вширь, поерзал, вытаскивая из-за ворота рубахи огромный комок окровавленной простыни.

— Прекрасный из меня ухажер, брусничное солнце? И в ногах валяюсь, и подарки подношу.

— Я ужасно счастлива, право, таких роскошеств и не стою… — Принимая простынь, Варвара стыдливо ее скомкала и сунула за тугой пояс юбки. Яков не поднимался. Глядел на нее снизу вверх пристально, а в глазах плескалось обреченное веселье. Тревога прикусила кожу на горле. — Что не так? Оценила, признала высоту твоих благородных помыслов. Рядом полежать? Поднимайся, Яков, у нас совсем нет времени.

Совсем скоро первые солнечные лучи зальют алым небо. Упыриха с неволей смирилась,