Пастырь добрый - Попова Александровна

Тот наморщился, потирая локоть, врезавшийся в переносицу Карла, и осторожно покрутил рукой.

-  Кажется, я повредил сустав, - пожаловался Бруно со вздохом. - Болит.

-  А как общее самочувствие?

-  Хочу быть сиротой, - пробормотал тот; Курт скосился в его сторону, покривив губы в непонятной гримасе, и молча тронул курьерского шагать быстрее.

Глава 16.

Ланц отыскался не с первой попытки в одном из трех трактиров под двусмысленным в данной ситуации названием «Молящаяся мышь», впрямь не на шутку усталым и понурым, и его оживление при появлении младших было по большей части напускным; лишь теперь Курту пришло вдруг в голову, что жалобы на страдающие в тумане суставы могли быть не совсем притворными - о далеко не юношеском возрасте старшего сослуживца он частенько забывал при виде его обыкновенной бодрости и беззаботности, к тому же, на фоне Вальтера Керна любой житель Кельна казался мальчишкой. Сейчас Ланц был бледен и сонен, однако новости были выслушаны с вниманием и тщанием, предложение навестить упомянутого Барбарой святого отца встречено с готовностью, а просьба дать и вновь прибывшим время на короткий завтрак отвергнуто с издевательским равнодушием.

Расположение домика отца Юргена Бруно припомнил с некоторым усилием, и когда вся троица добралась, наконец, до приземистого строения, долго ожидать его появления, как того опасались вначале, не довелось - даже уходящий из церкви последним священник уже давно, по словам дородного не по летам служки, пребывал дома и изволил вкушать. Троих пришельцев впустили в дом тут же, не интересуясь целью визита и именами - служка оказался еще и не по возрасту сообразительным, печенкой чуя того, кто может в ответ на все его вопросы выразиться коротко, предельно ясно, но обидно, и, судя по всему, эти наблюдения не преминул изложить своему духовному отцу, ибо к гостям тот вышел немедленно. На предъявленный ему Ланцем Знак он взглянул обреченно, вмиг побледнев, и тяжело вздохнул.

-  Ну, а вот и вы, - выговорил отец Юрген с понурым удовлетворением, и Курт непонимающе нахмурился:

-  Прошу прощения?

Тот вздохнул снова, оглянувшись на плотно прикрытую дверь, за которой скрылся сообразительный служка, и издал третье воздыхание - по тяжести превышающее оба первых, вместе взятых.

-  Не сказать, чтоб я ожидал вас, - понизив голос, продолжил тот, осторожно подбирая слова, - даже, сказал бы я, сомневался в такой вероятности или даже в необходимости такового вашего появления...

-  Однако появлению этому не удивлены; так? - уточнил Курт, мельком переглянувшись с Ланцем; священник повторил его взгляд, на миг замявшись, и, перейдя почти уже на шепот, согласно кивнул:

-  Если вы здесь ради... простите, если мои слова окажутся глупостью, и вы прибыли не для того... но если... Если ради того, чтобы узнать о Крысолове...

-  Поразительно, - невесело усмехнулся Ланц. - Отчего-то вам давно ведомо о нашем скором появлении, хотя мы сами узнали о нем же лишь час назад; вы провидец?

-  Стало быть, я не ошибся, - подытожил тот. - Это действительно свершилось.

-  Вот с этого места подробнее, если можно, - оборвал нетерпеливо Курт. - Поскольку мы с первых слов сравнительно явственно поняли друг друга, и нет необходимости в долгих объяснениях - прошу вас перейти прямо к делу. Не хотелось бы показаться неучтивым, однако времени у нас мало, и мы спешим.

-  О да, майстер инквизитор, понимаю, - закивал тот с готовностью, полуразвернувшись к порогу, и широким жестом повел рукой впереди себя. - Прошу вас за мною. Я, - продолжил тот, когда за ними закрылась дверь маленькой, однако довольно уютной комнаты, - служу в этом городе, видите ли, по семейственному, так сказать, преемству - еще мой двоюродный дед пребывал на месте священника в Хамельне; после него здесь блюл паству брат моей матери, и затем уж я заместил его... Прошу вас, господа дознаватели.

-  О вашем предке, собственно, мы и намеревались побеседовать, - кивнул Ланц, усаживаясь к массивному столу, повинуясь очередному пригласительному жесту хозяина дома. - Если услышанное нами верно, единственный относительно достоверный свидетель существования упомянутого вами Крысолова - это он. Или все же сия личность не более, нежели легенда?

-  Легенда... - повторил отец Юрген, продолжая перетаптываться напротив стола, словно намереваясь вот-вот сорваться с места и метнуться прочь. - Скорее - проклятие. Нет, вы правы; мой двоюродный дед собственными глазами видел и лично знал человека, известного в нашем городе... и, как я теперь вижу - за его пределами также... известного как Крысолов; многие, даже большинство, полагают его сказкой, выдуманной для непослушных детей... Каюсь, уж и сам я стал думать, что это так и есть, хотя стал он преданием не только Хамельна, но и нашего семейства собственно...

-  Расскажите, - коротко приказал Курт; отец Юрген вздохнул, неловко улыбнувшись, и качнул головою:

-  Нет, майстер инквизитор, пускай лучше вам все расскажет мой дед; уж тогда, ежели вопросы у вас останутся, я с готовностью окажу всяческое содействие вашему расследованию.

-  Дед, - уточнил Ланц, глядя на святого отца с настороженностью, и тот спохватился, замахав руками:

-  Нет, что вы, я неверно понят вами; не лично, разумеется - всего лишь в нашем семействе передаются от него некие записи, сделанные им после тех печальных событий. Если вы обождете минуту, я принесу их вам.

-  Сейчас выйдет за дверь, - со вздохом произнес Курт, когда святой отец удалился, - а после - за другую дверь, а после... Пойти, проверить, что ли?

-  Только не надо гвоздить по святому отцу, - предупредил Ланц самым серьезным тоном. - Не дай Бог бедного старичка прижмет по нужде выйти, а ты ему болт вдогонку... Сиди; никуда он не денется. Порадовался б лучше - ты снова попал; временами мне кажется, что в вашей академии прохлопали твою главную способность: по каким-то невнятным и чаще глупым пустяковинам выводить дело... Знаешь, абориген, у моего соседа внезапно кот издох третьего дня; может, займешься? Вдруг малефиция.

-  И тебя по тому же месту, - огрызнулся Курт, напряженно следя за дверью. - Нам повезло, всего лишь. Не будь с нами Бруно...

-  Которого, кстати, тоже тебе вздумалось приволочить в Конгрегацию. На твоем месте кто другой сдал бы его куда следует.

-  ... и не будь он родом из Хамельна...

-  Тут, натурально, повезло, - согласился Ланц покладисто. - Однако ж, от своих слов не отрекаюсь: старику не пришло в голову его даже выслушать, а ни я, ни Густав на его оговорку и вовсе не обратили внимания, забыв уже через минуту. Посему - на твоем месте я бы раздулся от гордости.

-  Раздуюсь, когда увижу, как полыхает тот, кто затеял все это, - возразил он хмуро. - Надеюсь, ему хватит духу сопротивляться, и мы сможем выдвинуть обвинение в покушении на инквизитора - тогда ему обеспечено полдня над углями. В этот раз высижу весь процесс до конца - до пепла.

-  Боюсь, такого удовольствия ты не получишь: сейчас в Кельне уже казнили одного убийцу - мясника; помнишь? Если горожан это удовлетворило, если они в это поверили, выставлять еще одного обвиненного было бы глупо - тогда они заподозрят, что есть еще и третий, и, может, четвертый даже, и лишь мы этого не говорим... Скорее всего, если нам снова повезет, если мы сумеем взять главного виновника, Керн велит тихонько прирезать его в подвале, а то и придется делать это нам самим, на месте - если окажется слишком опасным, чтобы перевозить его через половину Германии. Посему, абориген, на твоем месте я бы не питал особых надежд насладиться зрелищем - сжигание трупа не столь увлекательно.

-  Жалость-то какая, верно? - тихо буркнул Бруно; он покривился:

-  Любителям вареной морковки дозволяю зажмуриться и заткнуть уши.

-  А если ты такой охотник до жареного мясца - попросту заглядывай почаще в кельнские коптильни; удовольствие получишь, и следующего расследования дожидаться не надо.

-  Для того, кто час назад своротил нос родному брату, весьма редкостное человеколюбие... Что? - уточнил Курт, когда тот умолк, насупясь. - Он это заслужил - ты ведь так сейчас подумал? И ты сам признал, что получил несказанное удовольствие от произошедшего. И я - также имею право насладиться справедливым воздаянием.

-  Разумеется, имеешь. Ты это право обрел вместе со Знаком...

-  Давай-ка прямо, Бруно, - оборвал он уже нешуточно. - Обвиняешь меня в нездоровой тяге к измывательствам? Если я дал повод - назови, какой, когда и где. Нечего сказать? Зато мне есть, что. Все твое брюзжание - попросту защита перед собою ж самим; тебя самого распирает от удовольствия при мысли о наказании виновного, только разница между нами в том, что ты боишься этим удовольствием увлечься, потому и накручиваешь сам себя. Тебя коробит при мысли о том, что от смерти или страданий человека можно получить удовольствие - потому что ты по натуре добряк. Ты добропорядочный бюргер, часто битый старшими братьями, воспитанный старшими сестрами, университетом и отчасти деревней; ты хорошо знаешь, каково беззащитному слабому, и не желаешь такой участи никому. Ты сострадаешь всем и пытаешься не обидеть никого. Это не плохо само по себе, однако мешает жить.