Иларiя. Роман-предведение - Алексей Морозов

Илария отрицательно покачала головой.

– Не старайтесь показаться хуже, чем Вы есть на самом деле, – неожиданно резко проговорила игумения, – выполняйте свою работу, а я буду делать свою. Сестры должны помогать друг другу.

– Если поможете сестре, тогда Вы станете соучастницей.

– Какой Вы еще максималист, – невольно улыбнулась монахиня, – запомните, Господь управит так, как это нужно Ему, в этом и будет заключена высшая справедливость.

Вздохнув, подполковник кивнул. Он предпочел не ссориться с влиятельной игуменией.

У подошедшего Баранова вдруг перехватило дыхание, когда он увидел улыбку Иларии, адресованную Деревянко. Тот показался ему вором, крадущим чужое счастье.

Но Баранов не имел не только никаких прав на эту женщину, он не имел даже намека на них, более того, он понимал, что ни он, никто другой, никогда не смогут ни обнять ее, ни хоть как-то приблизиться к ней. Баранов страдал, еще не понимая, что его посетило чувство, которое включает и огромное счастье, и страшную пытку, и сокровенную мистерию, и непостижимую загадку. Это чувство полностью меняет судьбу человека, бросая его в темноту ревности или поднимая на вершины духа. Называется оно Любовь.

– Матушка, – глухо проговорил Баранов, – меня опять откомандировали в контрразведку, а ведь я обещал Спиридовичу помочь Вам с подарками.

– Послушайте, подполковник, отпустите поручика на один день. Он поможет раздать подарки и проводит меня. А то, боюсь, не справлюсь. К тому же, обещания надо выполнять, особенно данные генералу, – с искоркой смеха в глазах попросила Илария.

– Как прикажете, – Ваше Высокопреподобие, – мрачно согласился Деревянко.

У Баранова в голове неожиданно зазвенели колокольчики, и он подумал: «Завтра я ее увижу, а там… что будет, то будет».

Через день, на коспиративной квартире, Деревянко втолковывал поручику оперативную ситуацию в городе и на фронте.

– Львов разложен контрабандой и немецкими деньгами. Проведенные обыски, временное интернирование недовольных и даже показательные порки людей, расклеивавших антирусские листовки, проведенные комендатурой, никаких особых результатов не дали. Что-то мы делаем не так и, пока не можем добраться до резидента германской разведки. Пришел приказ – готовиться к наступлению. Прорвемся на Венгерскую равнину, а оттуда откроется дорога на Вену.

– Давно пора, —обрадовался Баранов, – это же конец войне!

– Согласен, – продолжил Деревянко, – однако наши коммуникации чрезмерно растянуты. Если немцы с австрияками узнают об этом, соберут в кулак свои мобильные войска и опередят нас с прорывом, тогда, учитывая российскую расхлябанность, возможна катастрофа. Конечно, есть вероятность утечки данных с «самого верха», но генерал Джунковский обещал сделать все возможное, чтобы отсечь Распутина от информации и принятия решения. Впрочем, там хватает своих заморочек. Мы же должны делать нашу работу. По сообщению из контрразведки фронта, возможный немецкий резидент – это певичка кафешантана Эдем. Зовут ее Роза. К ней сходятся все нити. Приказано сблизиться с ней, спровоцировать ее на откровенность и арестовать. Нужен боевой офицер, способный войти к ней в доверие и проявить ее как шпионку. Лучше Вас, поручик, на эту роль никто не подходит.

– Какая гадость! – ответил Баранов, – увлечь женщину и предать ее! Ухаживать, целовать даму и в то же время опутать ее сетью лжи и коварства! Нет, я на это не способен.

– Да, паскудная работенка. Однако эта женщина – немецкий шпион. Из-за нее на фронте гибнут, попав в засады, тысячи русских солдат. Она пользуется своей красотой, чтобы губить наших офицеров, которые доверчиво сближаются с ней и находят измену там, где надеялись найти сочувствие, привязанность и отдохновение. Она продает Россию оптом и в розницу! А Вы боитесь запачкаться! Ханжа! – возмутился Деревянко.

– Почему бы сразу не арестовать эту Розу, раз ты столько знаешь о ней?

– Да потому, что сбегут все ее сообщники, агенты – исполнители, мы потеряем всю шпионскую сеть, которая вскоре снова заработает против нас. Подготовить хорошего агента – трудное и долгое дело, а арестовав всю агентуру, мы не только сорвем их планы, но и обескровим германскую разведку!

– Все-таки я вынужден отказаться. Есть еще одно обстоятельство, которое я не намерен обсуждать с тобой.

Они долго препирались между собой, переходя с «Вы» на «ты» и обратно, пока Деревянко не выпалил:

– Как сообщил генерал Джунковский, в город приехала опасная революционерка, возможно, для установления связи с резидентом германской разведки во Львове, а также для получения инструкций, денег и для координации действий с подпольем внутри России. И эта революционерка – родная сестра игумении Иларии.

– Как сестра Ил… Иларии? И причем здесь Ил..Илария? Не может быть! – проговорил смущенный Баранов.

– А ты, брат, попал! – внимательно глядя на поручика, нахмурился Деревянко, – но это и к лучшему, ведь ты спасешь игумению, если мы арестуем еще и революционерку.

Баранов протестующее поднял руки:

– Она не нуждается ни в чьем спасении, она – праведник, она чиста и светла, она неповинна.

– Как знать, как знать. Мне она заявила, что сестры должны помогать друг другу. Ты понимаешь, что это значит? Это соучастие.

Помолчав, Баранов дал согласие на участие в операции.

– Это очень опасное дело, поручик. Хотя к тебе и будут приставлены три моих агента, я не гарантирую жизнь. Ты должен пойти на это сознательно, понимая, что война идет не только на фронте.

Обговорив все тонкости этой необычной операции, собеседники разошлись. Деревянко, едва добравшись до постели, мгновенно заснул. Баранов же бродил по ночному Львову, вспугивая влюбленные парочки и размышлял, поможет ли он Иларии, если арестует ее сестру, или сделает только хуже. В результате, он пришел к мысли, которую высказал римский император и философ Марк Аврелий: «Делай, что должен, случится, что суждено». Этой мыслью всегда руководствовались все честные русские люди при затруднительных обстоятельствах. А звезды, словно согласившись с ним, медленно исчезали с ночного неба. Начинался рассвет.

Красавица Роза появилась во Львове перед самой войной и поразила горожан своим богемным образом жизни. Она выступала в кафешантане «Эдем» три вечера в неделю, имела свой салон, где собиралась золотая молодежь, открыто заводила богатых любовников, предпочитая старшее поколение, частенько кутила в ресторанах, после чего мчалась в своем ландо по улицам Львова, разбрасывая мелочь под ноги случайным прохожим. Когда русские войска заняли город, она переключила свое внимание с аристократов на штабных офицеров и быстро завоевала большую популярность. Ее выступления в Эдеме сопровождал оглушительный успех. Полный зал всегда стоя рукоплескал ей. Иногда Роза ездила в католический костел за отпущением грехов и плача исповедовалась. Потом весь день ходила мрачная и подавленная, но наступал вечер, и все повторялось сначала.

Во Львове в то время можно было легко познакомиться с одинокой женщиной. Писалось письмо, куда вкладывалась солидная купюра, посыльный относил его по адресу и, если дама отвечала, Вас ждала бурная ночь и спокойное утро с легким завтраком, поданным в постель. Русские офицеры полюбили этот очаровательный, почти европейский, город. У одних были эстетические, у других душевные, у третьих плотские привязанности. Одни любили его архитектуру, другие любили его веселые рестораны, третьи любили его женщин. Частенько, получив отпуск, офицеры не выезжали навестить свои семьи, а оставались во Львове, прокучивая все свои «боевые» деньги, и возвращались в часть без сапог и часов, заложенных, чтобы расплатиться в кафешантане.

Деревянко посоветовал Баранову сначала посетить выступление Розы в Эдеме, а потом, якобы под впечатлением от увиденного, написать ей письмо и просить о встрече. Утром поручик получил от подполковника пригласительный билет в Эдем, а вечером в парадной форме с аксельбантами, наградами и золотым оружием появился в кафешантане. Он был очень хорош в парадном мундире. Выше среднего роста, плечистый, с тонкой талией и острыми чертами лица, поручик обращал на себя внимание. Несколько артисток кордебалета постоянно сновали вокруг него, как бы невзначай показывая свои стройные ножки. Но Баранов не обратил на них внимания, он едва успел занять свой столик и заказать коньяк, как выступление началось. В зале погас свет, а сцена, где стояли кровать, трюмо и маленький пуфик, озарилась мягкой подсветкой. Раздался звон колокольчика, и с кровати вскочила совершенно обнаженная Роза. Многие офицеры, очевидно, бывшие здесь не в первый раз, мгновенно достали артиллерийские бинокли и навели их на сцену. Женщина чуть потянулась. Она была чувственна и олицетворяла в себе желание всех этих офицеров забыть ужасы войны в ее объятьях. И она четко играла на этом. По залу пронесся стон, когда она начала медленно одеваться.