Богов любимцы - Саида Абанеева

Остановив случайного прохожего, девушки стали выспрашивать у него дорогу к городским воротам, но он оказался то ли не местным, то ли пьяным, то ли немым, и, отчаявшись понять его невнятное мычание, девушки побрели в направлении, куда чаще всего тыкал крючковатый палец vade mecum’а.

По обе стороны тесной улочки лепились маленькие грязные домики, похожие на ласточкины гнезда. Девушки кожей чувствовали устремленные на них со всех сторон недружелюбные взгляды, но, оборачиваясь, видели всякий раз только пустынную улочку.

Внезапно из дверей одного дома, отвратительно кривляясь, выбежали маленькие уродцы в грязных лохмотьях. Они по-козлиному запрыгали вокруг девушек, пронзительно взвизгивая и мерзко хихикая, и гадкими лапками стали подталкивать их к открытым дверям, откуда доносилось невыносимое зловоние.

Устав уклоняться от их не столько болезненных, сколько унизительных тычков, щипков и шлепков, Танаис попыталась применить свое боевое искусство, но противные уродцы с поразительной ловкостью уворачивались от ее ударов, не прекращая мерзко хихикать и теснить подруг к входу в дом.

Из дверей соседней лачуги выехал на деревянной тележке безногий уродец.

Мощным пинком Танаис сшибла калеку с каталки и, схватив Алетейю в охапку, запрыгнула на маленькую платформу. Улица шла под уклон, и в этом было их единственное спасение.

Танаис сильно оттолкнулась ногой от земли, и, набирая скорость, тележка с грохотом понеслась вниз по склону. Воздух засвистел в ушах, растрепал волосы, тележку встряхивало на неровностях дороги, и Танаис не без труда удерживала равновесие, крепко прижимая Алетейю к себе. Улица круто сворачивала налево, но тележка с огромной скоростью продолжала нестись по прямой. В последний миг Танаис спрыгнула с платформы, и, ударившись об угол дома, тележка разлетелась вдребезги.

– Уедем отсюда, – с выражением застывшего испуга в глазах прошептала Алетейя.

– Но сначала перекусим в трактире.

В который раз за день они свернули наугад, ни на что особо не надеясь, – и оказались перед гостиницей.

При солнечном свете Танаис прочитала надпись на вывеске: «Последний приют», – и усмехнулась.

– Наш хозяин определенно не лишен чувства юмора.

Девушки вошли в трактир, где, несмотря на страшную жару, царившую на улице, было сумрачно и прохладно, как в погребе.

Трактирщик принял их как старых знакомых и отвел им ту же самую комнату.

Танаис спросила горячей воды, жареную грудинку, сыр, фрукты и вино, после чего девушки поднялись к себе, и, пока готовился обед, умылись. Потом они ели простую и грубую пищу: ломтики буженины, козий сыр, сочные фрукты, впитавшие жар полуденного солнца и прохладную свежесть дождя, пили недорогое янтарное вино, и им казалось, что никогда в жизни они не ели и не пили ничего вкуснее.

И соприкоснулись руки, и встретились взгляды, и смежились ресницы, и перемешались дыхания. И был конец жизни, и конец света, и медленное воскресение из мертвых. И были слова, исполненные глубокой нежности, и ласки, еще более нежные, чем слова. И снова – гибель богов, и упоение хаосом, и новое рождение мира…

Когда они вспомнили о своем намерении покинуть этот странный город, за окном уже царила глубокая ночь.

– Опять мы никуда не уехали, – усмехнулась Танаис.

– Ты жалеешь?

– Я никогда ни о чем не жалею. Тем более, о часах, проведенных с тобой. Стану старухой, седой и беззубой, но вспомню тебя – и помолодею. Умру, и погребут, но вспомню тебя – и воскресну…

– Иногда ты говоришь такие печальные вещи, что мне хочется плакать… Почему?

– Наверное, это предчувствие неизбежной расплаты за счастье… Когда люди так безумно и так полно счастливы друг с другом, боги из зависти посылают им беды и печали…

– Что еще плохого может случиться с рыбой, которую поймали, выпотрошили, изжарили и съели? Что можно отнять у нищего, бездомного и гонимого?

– У нищего, бездомного и гонимого можно отнять жизнь… Когда счастье так огромно, что его не могут уменьшить ни беды, ни печали, боги посылают смерть… Вероятно, именно поэтому, достигнув вершины возможного счастья, человек не смеется, а плачет…

Танаис крепче обняла возлюбленную, словно пытаясь укрыть ее в своих объятиях от неведомых опасностей, которыми наполнен окружающий мир, и услышала осторожные шаги в коридоре.

– Вставай и одевайся, только тихо… Кажется, мы все-таки уедем сегодня. Правда, точный маршрут пока неизвестен, – быстрым шепотом сказала она на ухо Алетейе и бесшумно оделась.

Пошарив рукой по стене, Танаис сняла с гвоздя перевязь, но меч из ножен исчез.

Дверь тихонько затрещала, словно кто-то очень сильный слегка налег на нее плечом. Танаис шагнула к окну и распахнула створки.

– Пора уходить. Боюсь, мы становимся лишними на этом празднике жизни, – сказала она, но, выглянув в окно, поняла, что и этот путь к отступлению для них отрезан. Внизу копошились на тротуаре отвратительные фигурки, в которых Танаис без труда узнала маленьких уродцев, так настойчиво приглашавших их в гости.

– Ну что ж, если ни силой, ни мужеством, ни хитростью их не одолеть, и мы все рано должны умереть, мы можем, по крайней мере, умереть от любви…

Отступив от окна, Танаис подхватила Алетейю на руки и шагнула к ложу. Они слышали, как трещат под чудовищным напором двери, как наполняет комнату тошнотворный запах тления, но уже никакая сила на свете не могла оторвать их друг от друга.

– Только не смотри… – прошептала Танаис, и в следующий миг их осталось только двое в ослепительно прекрасном мире, где благоухали розы, ласково шумел морской прибой и сияло на вечноголубом небосводе незакатное солнце…

Открыв глаза, Танаис обнаружила, что дверь сломана и держится на одной петле, что солнце щедро льет свои лучи через распахнутое настежь окно и тонкий аромат чайных роз струится в воздухе, заглушая запахи несвежего белья, плохой кухни и множества немытых человеческих тел.

– Похоже, наше счастье еще не достигло своего зенита, ибо боги завидуют нам не настолько, чтобы убить, – философски изрекла она, вдоволь налюбовавшись картиной разгрома.

– Ужас, до чего же ты глупая, – вздохнула Алетейя. – Разве ты не знаешь, что, когда человек любит, он становится бессмертным?

– Увы, не становится, а только мнит себя таковым, что совсем не одно и то же. Ну, надеюсь, что сегодня уже ничто не помешает нам уехать.

– Я хочу остаться…

– Жаждешь повторения?

– У богов богатая фантазия, и они никогда не повторяются.

– И как долго ты собираешься здесь оставаться?

– Пока не найду способа вернуться в Феодосию и отомстить за смерть отца.

Танаис молча чертила пальцем на плече возлюбленной какой-то замысловатый узор и хмурила ровные брови.

– Ты считаешь меня сумасшедшей? – осторожно спросила Алетейя.

– Нет. Я обдумываю, как осуществить твое желание…

– Значит, сумасшедших в этой комнате, как минимум, двое, – усмехнулась Алетейя. – Можно узнать, что ты уже придумала?

– Мне кажется, нам могли бы помочь в этом деле наши ночные гости.

– И каким же образом?

– Не знаю. Но собираюсь это выяснить, нанеся им ответный визит.

– Ты еще безумнее, чем я думала…

Танаис встала с постели, оделась и, выйдя в коридор, громко крикнула:

– Хозяин! Яичницу, сыр и вино!

Вернувшись в комнату, она уселась на край постели и со счастливым видом сообщила:

– Яичница, сыр и вино – это именно то, что требуется для легкого завтрака, он же – обед и ужин. Потому что денег у нас осталось ровно столько, чтобы расплатиться за ночлег и еду.

– У меня есть золотое кольцо. Мы могли бы его продать.

– Только в том случае, если я лишусь одновременно обеих рук и головы.

Их губы слились в продолжительном поцелуе, – и вошел трактирщик.

Пробормотав что-то невнятное, он поспешно поставил поднос на стол и стремительно удалился.

– … кажется, наш завтрак грозит превратиться не то в поздний обед, не то в ранний ужин, – какое-то время спустя пробормотала Танаис, задумчиво глядя в потолок. – Как ты думаешь, не пора ли нам отправиться в гости?

– Отложим на завтра…

– Ты уже не мечтаешь поскорее вернуться в Феодосию?

– Ты думаешь, я позабыла о долге?

– Да нет, ничего такого я не думаю… Но мне кажется, нам пора выяснить, какое место занимает в нашей жизни любовь.

– И какое же? – прищурилась Алетейя.

– Первое, но не единственное.

Они съели остывшую яичницу, несколько ломтиков сыра, обильно залили все это вином, вышли из трактира и, свернув на боковую улочку, стали не спеша подниматься вверх по склону.

– Лучше тебе вернуться в гостиницу и там подождать моего возвращения. Я не хочу подвергать опасности твою жизнь.

– Зачем мне жизнь, не говоря уже о богатстве и власти, если не будет тебя?

– Чем я заслужила такую любовь и чем смогу за нее заплатить?..

– Платят только за то, что продается. Постарайся это запомнить.