Богов любимцы - Саида Абанеева

– Это ты меня перевязала?

– Да.

– Зачем? Я не хочу жить…

– Отец хотел бы тебе помочь, но без твоего согласия он ничего сделать не может.

– Думаешь, мне нужно его золото? Разве оно вернет мне погибших друзей и отца? А без них моя жизнь потеряла всякий смысл…

Взяв ее руку в свою, Алетейя заговорила мягким, искренним, доверительным тоном:

– Отец предложил тебе золото, желая тебя испытать… Если бы ты принялась торговаться, он просто приказал бы Номосу вышвырнуть тебя за ворота, как бродячую собаку… Но золото ты отвергла, значит, ты все же не так безнадежна, как кажешься на первый взгляд. Когда отец вновь призовет тебя к себе, обратись к нему с любою просьбою. Он не откажет тебе ни в чем. Только не проси его о возможном для человека.

– О чем же, в таком случае, мне его просить? – слабо усмехнулась Танаис.

– Проси о невозможном. Ибо только о невозможном и следует просить Бога.

– Твой отец, конечно, весьма богатый и могущественный властитель, но все же он не бог…

– Должно быть, ты много видела богов в своей жизни, – усмехнулась Алетейя.

– У сарматов только два божества – Ветер и Меч. Но их может увидеть всякий, у кого есть глаза.

– Странные у вас боги… Как можно в них верить? Ведь нет ничего непостояннее, чем ветер, и ничего опаснее, чем меч.

– Ветер – причина жизни. Меч – причина смерти. Что может быть важнее для человека, чем жизнь и смерть?

– Ты боишься смерти?

– Не знаю… Я как-то никогда не думала об этом… Мне всегда казалось, что я буду жить так долго, как пожелаю… Может быть, даже вечно… Да, я хотела тебя спросить… Как ты догадалась о том, что я девушка?

– В моей опочивальне стоит древняя статуя Артемиды-охотницы. С детских лет я мечтала о подруге, во всем похожей на нее, и когда увидела тебя, мне показалось, что мое желание наконец исполнилось… А у тебя были подруги?

– Только друзья.

– Я предлагаю тебе свою дружбу.

Алетейя наполнила золотые кубки прозрачным рубиновым вином и один из них подала Танаис.

– Это вино похоже на кровь, что течет в наших жилах. Я хочу выпить его вдвоем с тобой.

– У нас это делают не так…

Танаис протянула руку, нашарила на столике возле постели фруктовый нож и, быстрым движением вскрыв вену, капнула несколько капель крови в оба кубка.

– Теперь ты.

Стараясь не бледнеть при виде крови, Алетейя порезала тонкий розовый пальчик, и алая кровь смешалась с алым вином.

Глядя в глаза друг другу, девушки осушили кубки до дна, и Танаис сказала:

– Это страшная клятва. Ее дают друг другу воины перед боем, и разрешить от нее может только смерть. Нет ничего, что не смог бы сделать сармат для своего кровника.

Двери распахнулись, и в покои вошел мужчина высокого роста и атлетического телосложения, в котором Танаис не сразу узнала того самого стража, который не пускал ее в город.

– Принцесса, мой повелитель и ваш отец требует пленницу к себе.

– Она не пленница здесь, а гостья.

– Это не меняет сути дела. Хозяин хочет говорить с ней, кто бы она ни была, – и, обращаясь уже к Танаис, мужчина сухо добавил. – Следуй за мной.

Когда они вышли из опочивальни, Номос огляделся по сторонам и быстрым шепотом произнес:

– Не доверяй особо ни Хозяину, ни его дочери. Они любят дурачить людей.

– Я разве о чем-то спрашивала тебя? – надменно прищурилась Танаис. – У меня на родине раба, который посмел за спиной хозяина обсуждать его, наказывали плетьми, а затем привязывали к хвосту дикой кобылицы и пускали ее галопом.

– Не горячись. Выслушай меня. В хозяйском саду растет дерево добра и зла. Его плоды дают тому, кто их отведает, сверхчеловеческую силу и могущество. Поэтому Хозяин запретил мне есть их. Но ведь тебе-то он этого не запрещал. Я принес тебе один плод. Съешь его, и сама станешь богом. Хозяин тебе вовсе и не нужен будет, потому что ты будешь знать и мочь все, что знает и может он.

– Я не ем ворованное.

– Смотри, чтобы когда-нибудь тебе не пришлось пожалеть о своем решении…

Он привел ее в обширный роскошно убранный зал и, велев ждать, оставил одну.

Некоторое время сарматка изучала обстановку, осматривала всевозможные редкости и диковинки, которые в изобилии наполняли зал, но в конце концов заскучала и стала нетерпеливо мерить шагами расстояние от стены до стены. Вдруг краем глаза она заметила какое-то движение на одной из картин, изображавшей битву лапифов с кентаврами, и, стараясь не выдать себя, стала исподтишка присматриваться к ней, и вскоре ей все стало ясно. Глаза одного из кентавров неотрывно следили за ней, куда бы она ни направлялась.

– Не слишком-то совместимо с царским достоинством подглядывать из-за угла? – громко спросила она, повернувшись к кентавру лицом. – Почему ты прячешься? Ты меня боишься?

– Если бы я был так завистлив, как обо мне говорят, я бы позавидовал твоему самомнению, – появляясь из-за портьеры, сказал с усмешкою хан и уселся на стоявший в центре зала золотой престол.

– Зачем же ты подсматривал?

– Мне хотелось взглянуть на твое лицо, когда ты думаешь, что находишься совсем одна.

– И что же ты увидел?

– Что увидел, не скажу, но мне это понравилось.

– Зачем ты звал меня?

– Ты смела не менее, чем прекрасна. Это достойно похвалы.

– Меньше всего, царь, хотелось бы мне заслужить твою похвалу.

– Твоя дерзость равняется только твоей красоте. Но не забывай о том, что твоя жизнь находится в моих руках.

– Моя жизнь, царь, как и твоя, находится в руках богов.

Угрожающая усмешка промелькнула на узких губах владыки.

– Это совсем не трудно проверить. Сейчас я прикажу палачу отрубить твою голову, и пусть твои боги защитят тебя, если смогут.

– Ты, как и топор в руках палача, всего лишь орудие божьего промысла. И если моей голове суждено упасть, значит, на то была высшая воля.

– Ты умна не менее, чем смела и прекрасна. Не слишком ли много достоинств для девушки?

– Царь, мне известно только одно чисто мужское достоинство. Угадай, какое?

– Я не намерен выслушивать твои дерзости. Уходи.

– Прости меня, царь. Горе помрачило мой рассудок, и я плохо владею собой. Я пришла, чтобы просить тебя об одной милости.

– Какой же?

– Я потеряла родину, друзей, отца, смысл жизни… Все это было отнято у меня в одночасье, и все убеждены, что так оно и быть должно, и что это уже навсегда… все, кроме меня… Я не верю, что так оно и быть должно. Так быть не должно! И так не будет! Если нет на земле такой силы и власти, которая могла бы все отнятое вернуть, то и не хочу я жить в таком мире! Или верни мне все, что ты отнял, или возьми в придачу и мою жизнь. Она мне ни к чему без того, что было отнято у меня.

– Ты просишь о невозможном… Ты считаешь меня Богом?

– Бог ты или дьявол, мне одинаково безразлично. Мне нужны мои друзья и мой отец. Кто вернет мне их, тот и станет моим единственным Богом.

Танаис с надеждой взглянула на хана, но он не торопился с ответом.

– Почему ты молчишь? Ты не можешь этого? Тогда ты не Бог! Ты подлый и лживый самозванец!

Клокоча от гнева, хан поднялся, но когда он заговорил, голос его звучал спокойно, хотя и глуховато.

– Мне было бы стыдно отдать в руки палача столь доблестного витязя. И я дарую тебе неслыханную милость. Ты умрешь. Но умрешь, как подобает отважному воину, – с оружием в руках, и не на плахе, а на турнире. Лучшие из моих воинов вступят с тобой в борьбу завтра на рассвете. Ступай и помолись своим богам, чтоб они даровали тебе легкую и славную кончину.

– Отец согласился тебе помочь? – спросила Алетейя, едва Танаис переступила порог опочивальни.

– Нет… Но он даровал мне милость, о которой я и не мечтала… – ответила сарматка сквозь зубы.

– Какую же? – встревожено глядя на опечаленное лицо подруги, спросила дочь хана.

– Утром мне предстоит сразиться на турнире с лучшими воинами твоего отца.

– Это верная смерть… – побледнев, промолвила Алетейя.

– Лучшая из возможных для воина.

– Хочешь, я помогу тебе бежать?

– Я никогда не бегала от опасности, не собираюсь и впредь.

– Тогда мне остается только молиться о твоей победе…

– У меня на родине очень любили травить медведя собаками, огромными такими, с теленка величиной, молосскими догами… И я не припомню ни одного случая, чтобы медведь ушел… Собаки побеждают медведя не потому, что они сильнее, а потому, что их больше…

Выждав, когда хан с дочерью займут места под балдахином, Номос взмахнул платком и турнир начался.

Воин, слывший лучшим наездником ханской конницы, хлестнул горячего скакуна плетью и с пронзительным визгом устремился навстречу Танаис, выставив перед собою длинное копье с острым наконечником.

Их копья скрестились, кони вздыбились, грозя скинуть всадников, и клубы серой пыли окутали поединщиков, подобно облаку. Когда завеса рассеялась, зрители увидели, что джигит, выбитый из седла ударом копья, лежит на земле, а Танаис, спешившись с коня, помогает ему подняться.