Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Роман. Том II - Вячеслав Репин

– Когда попадаю в такой поток… в поток людей, я часто замечаю за собой одну странность.., – заговорила Мари о чем-то другом, когда они, постояв у самого края набережной, двинулись дальше по безлюдному променаду вправо. – Из всех проплывающих мимо лиц, из ста, скажем, или из десятка, несколько уж точно покажутся понятными или даже близкими. Какой большой процент! Ведь в жизни за десять, за двадцать лет такого количества близких людей не встретишь.

– Смелое утверждение. – Петр улыбался углами рта. – Встречаясь с людьми на улице, ты просто не успеваешь понять, что между вами мало общего.

– Один мой знакомый говорит, что если взять и поставить в ряд десять человек, то из этих десяти случайных лиц получится самый полный портрет нации, какой только можно вывести даже при помощи статистических методов. А если поставить рядом двести, то получится просто какой-то отряд. Но есть народы, в которых эти десять – как двести, все на одно лицо. Это вроде бы признак древности народа. Так и у французов… Не обращал внимания?

– Нация – это ведь не только… рожи, а прошлое, неизбежность его, – сказал Петр. – Это как в людских отношениях. Если в них нет чего-то неизбежного, вынужденного, какой-нибудь круговой поруки, они всегда рано или поздно заканчиваются. Причем сами по себе, от нашего желания это даже не зависит.

– О, ты стал фаталистом.

– Да нет… Я просто всё меньше нахожу смысла в этом… вареве. Мне всё меньше верится, что от нас что-то зависит. А в то же время смысл есть во всем, это тоже очевидно. Вот и получается…

– Получается, что смысл нам непонятен.

Петр развел руками. Они дружно рассмеялись.

– Как же тогда принимать решения? – спросила Мари, возвращаясь, видимо, к прежнему разговору, начатому в холле гостиницы.

– А что толку их принимать? Жизнь всё равно по-своему распоряжается.

Какое-то время они шли молча и почти в ногу, наблюдая за баржей, которая непонятно каким чудом маневрировала в узких пролетах каменных мостов.

– Ты всегда точно знал, что хочешь, – сказала Мари. – И это замечательно. Вообще из всех, кого я знаю, ты, по-моему, единственный, у кого всё сложилось как-то логично.

– У меня? Какое заблуждение! Меня постоянно преследует чувство, что я занимаюсь не своим делом, что я ошибся профессией, что живу по ошибке. Честное слово!

– Что же тогда о других говорить?

– Заблуждение, – повторил он. – Если хочешь перейти на ту сторону, лучше подняться здесь. – Он показал на каменную лестницу, выводившую к улице.

Они поднялись на проезжую часть, направились к мосту и, перейдя на другой берег, прошли квартал в направлении Нотр-Дама, и Мари сказала, что у нее, по-видимому, опять поднимается температура; разумнее вернуться в гостиницу.

Петр остановил такси. Они доехали до гостиницы, распрощались, договорившись встретиться на выходные. Мари предложила увидеться в воскресенье, но не за ужином, а в обеденное время.

Поговорить о Луизе так и не удалось… Однако и встретиться в воскресенье им тоже не удалось. А в середине следующей недели Мари внезапно уехала домой, чтобы появиться в Париже лишь к концу месяца, но уже проездом. К удивлению Петра, она летела во Флориду, решив наконец навестить сына, и планировала пробыть в США три недели.

От Луизы Петр слышал, что у матери появились серьезные трудности с деньгами, вызванные очередной неудачей в делах Арсена, из-за которой семья лишилась наличных средств, а пустить в ход капитал, вложенный в ценные бумаги, Мари будто бы не хотела, опасаясь, что это может привести к разногласиям во время предстоявшего вскоре раздела общего имущества.

Однажды утром, еще в те дни, когда Мари Брэйзиер находилась в Париже, в Гарн позвонил приятель Луизы Робер Лесерф. Не здороваясь, ледяным голосом Лесерф потребовал немедленной встречи.

– Нет, Робер, не сегодня… До следующей недели не может потерпеть? – Голос в трубке завис, и Петр уточнил: – Что-то случилось у вас?

– Занят не занят, а придется освободиться.

– Робер, давайте обсудим всё как взрослые люди, по телефону, – предложил Петр. – И не будем морочить друг другу голову… Бегать, встречаться…

– Да не будет никаких обсуждений по телефону! Встреча в ваших интересах, – пригрозил тот.

– Хорошо. Я предлагаю увидеться послезавтра. В обед – подходит?

– Нет, сегодня вечером.

Петр помолчал и добродушным тоном произнес:

– Только не горячитесь, Робер… Мне кажется, что я вас понимаю.

Робер чего-то выжидал, видимо и в самом деле понимая, что его понимают, но затем стал опять гнуть свое:

– В шесть часов, на машине, на стоянке перед главным входом в Лувр… там, где улица отходит от набережной в сторону почтамта… Перед церковью…

Вечером Петр собирался встретиться с Луизой, обещал за ней заехать, чтобы забрать ее в Гарн. Но теперь пришлось менять на ходу все планы. Петр приехал на четверть часа раньше назначенного времени. Робера еще не было. Прождав в машине полчаса, Петр спрашивал себя, не ошибся ли он местом встречи, и уже хотел уезжать, как новенький «Мерседес-500» белого цвета остановился в полуметре от его дверцы.

За рулем сидел Робер с сигаретой во рту. Из-за опущенного стекла доносилась не музыка, а буквально грохот.

Петр кивнул в знак приветствия и не смог побороть улыбку.

Робер презрительно отвернулся. В молчании прошло несколько секунд.

Петр жестом попросил приубавить громкость в машине. Робер опять отвернулся, но просьбу выполнил.

– Что, так и будем сидеть? – спросил Петр. – Или вы решили гранату бросить мне в машину, как в фильмах про гангстеров?

Робер запустил недокуренную сигарету в воздух, убавил громкость и стал размеренно, взвешивая каждое слово, излагать всё то, что заставило его добиваться неотложной встречи прямо посреди улицы. Объяснения звучали еще менее вразумительно, чем по телефону.

Высказавшись до конца, при этом ни словом, ни жестом не упомянув имени Луизы, Робер выдержал паузу и набрался храбрости заявить главное: если Петр не отказывается от своих притязаний на нее, то он заплатит ему той же монетой, будет вынужден поставить мать Луизы в известность о том, какие отношения связывают ее с дядей.

– Вот это уже совсем некрасиво, милый друг. – Петр усмехнулся. – Я вас считал приличным молодым человеком. До чего вы докатились, даже не верится…

– Да брось ты мораль читать! – пробормотал Робер, впервые называя Петра на «ты». – Старый бабник…

– Не такой уж старый, – заметил Петр с улыбкой. – И не такой уж бабник… Вам должно быть стыдно, Робер.

Молодой человек на мгновение растерялся, а затем уже другим голосом стал объяснять, что Луиза измучена своим «двойственным положением», что она еще слишком «неопытна», что он, ее дядя, – «и черт с ним, что дядя!» – хотя и годится ей в папаши, хотя и является «отпетым эгоистом», «тоже неплохой парень», но что это не помешает ему, Роберу, добиваясь своего, пойти «на всё». Робер завершил свои доводы утверждением, что Петр сует свой нос в вещи, в которых «ни шиша не смыслит», и что даже о Луизе ему известно далеко «не всё».

– Заглушите, пожалуйста, двигатель, – попросил Петр. – Не слышу, что вы говорите. Или музыку уберите…

Робер выключил и музыку, и зажигание. На протяжении нескольких секунд они с удивлением всматривались друг в друга.

И вдруг Петр понял, что Робер действительно способен на многое. Он попытался на миг представить себе, что будет, если Робер приведет свою угрозу в исполнение – какова будет реакция Мари, когда из какой-нибудь анонимки, склеенной из газетных заголовков, она узнает о том, чего он не смог ей сказать с глазу на глаз.

И ему стало не по себе. Единственное, что его несколько успокаивало, так это здравое соображение, которым он и сам был на миг озадачен: Мари никак не могла получить такого письма сейчас, находясь в Париже. На такую подлость понадобилось бы время. Или Робер знал, что Мари в Париже? Что, если он знал, где она остановилась?

– Робер, неужели вы думаете, что таким способом можно завоевать расположение женщины? – вздохнул Петр.

– У каждого свои методы.

– С этим спорить не стану. Но ваш подход мне кажется опрометчивым. Хотите, скажу вам, как бы я поступил на вашем месте?..

Робер молча смотрел ему в переносицу.

– Женщины не терпят давления. С ними нужно обращаться…

– Ваша племянница – не женщина, а девушка! – криком перебил Робер.

– Допустим. Но завоевывать доверие и любовь всё равно невозможно грубостью. Нужно иметь хотя бы чувство собственного достоинства. Ну немного… А когда речь идет о таких девушках, как Луиза, тем более. Уж поверьте мне…

Враждебно насупившись, Робер вставил в рот новую сигарету.

– Ну хорошо… Что я могу для вас сделать? Дать вам денег? Чтобы действительно было как в кино… раз уж вам нравится играть в эти штуки. Только много я не могу. – На лице у Петра появилась брезгливость.