Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Роман. Том II - Вячеслав Репин

– Да что с вами, объяснит мне кто-нибудь?! Луиза, что с тобой? – Мари постаралась отнять голову дочери со своего плеча, но та вцепилась в нее изо всех сил и содрогалась в беззвучных рыданиях.

– Сейчас я всё объясню… Только не волнуйся, ради бога, ничего страшного… – Брэйзиер направился в дом.

Объяснять Луизе пришлось всё самой, поскольку отец опять не мог выдавить из себя ни слова, сразу же вышел из себя. Суть происшедшего стала Мари ясна в несколько секунд, и сколько бы дочь после этого ни говорила и ни объясняла, Мари не смогла бы почерпнуть из ее слов уже ничего существенного.

Потрясенная, Мари сидела какое-то время без движения, а затем, когда она всё же заговорила с мужем, голос ее не слушался, и ей пришлось замолчать.

Муж опять вскочил и, задыхаясь от гнева, стал расхаживать по комнате, но по-прежнему не мог произнести ничего членораздельного. Затем он вышел в сад и закурил сигару… Единственное, что Мари удалось выжать из него позднее, – это угрозы в адрес Вертягина.

Поздно вечером, когда Луизе уже постелили, Мари попросила Тома перенести кровать дочери из детской в ее спальню. Оставив дочь одну, она вернулась к мужу. Арсен как будто бы взял себя в руки и решил обсудить главное, то, что он считал главным, причем считал своим долгом сделать это уже давно, особенно после случившегося, но как-то не получалось… – с такого многословного вступления он начал.

– Арсен, я ничего не понимаю, ты же видишь…

– Я должен тебе кое в чем признаться, Мари.

– Ах, прошу тебя… – По лицу Мари прометнулся испуг. – До этого ли сейчас?

– Это касается не меня… Луизы, – пробормотал Арсен. – Я был вынужден скрыть от тебя одну вещь, когда у нас… Ну, ты помнишь, ты обращалась к Питеру с разводом… Так вот, у меня с ним вышел разговор тогда… По поводу Луизы…

– Что за моду вы все взяли вот так разговаривать? – взорвалась Мари. – Кружить вокруг да около… Объясни прямо, прошу тебя! О чем ты говоришь?

Арсен помусолил во рту потухшую сигару, плеснул себе в рюмку коньку, уже в третий раз за вечер, и, уставившись в пустоту, не своим голосом произнес:

– Она живет с ним, вот в чем проблема.

Мари смотрела на мужа сбитым с толку взглядом, после чего, переборов свое потрясение, спросила:

– Кто и с кем?

– Луиза с Вертягиным.

– С чего ты взял?

– Ну, я давно догадывался… И тогда, зимой, я решил поговорить с ним. Всё оказалось правдой, Мари. Все… Это уму непостижимо!

– Я не могу в это поверить!

– Я совершенно серьезно, Мари…

Мари изучала мужа с какой-то новой сосредоточенностью и постепенно менялась в лице.

– Ни ты, ни я, мы не смогли бы ничего изменить. Это было не в наших силах, Мари! Я старался смотреть на вещи здраво, вот и всё…

– Здраво… Да ты спятил, – обронила она.

Уставив на жену нерешительный взгляд, Арсен мотнул в знак согласия головой:

– Я предвидел такую реакцию. Поэтому и не хотел говорить… А теперь… Теперь убить его мало!

С видимыми усилиями пытаясь перебороть судорожные наплывы гнева, Арсен встал, залпом опрокинул остаток коньяку, но не успел взять себя в руки, как Мари поднялась с дивана, что-то быстро проговорила и вышла из комнаты. Выражение ее лица его поразило…

Первые двое суток прошли для Петра как во сне. Он вылетел из Нью-Йорка в тот же вечер и добрался до Парижа во второй половине дня.

Шел проливной дождь. Духота пасмурного летнего дня усугубляла усталость, вызванную бессонной ночью. Усталость растекалась по телу словно сильный, но медленно действующий яд. Петр с трудом соображал, что делать, с чего начинать.

Прежде чем идти к стоянке такси, он еще раз позвонил на Нотр-Дам-де-Шам. В который раз тот же голос-автомат ответил, что абонент отключен. Петр не понимал, действительно ли Луиза сменила номер телефона или линия оказалась отсоединенной по какой-нибудь другой причине. Когда он звонил на этот номер из Нью-Йорка, он успокаивал себя тем, что, видимо, совершает ошибку при наборе, хотя это и казалось маловероятным. Теперь же успокаивать себя было нечем.

В Версале ответила не Анна, а Калленборн. Удивившись его быстрому появлению, на следующий же день после его звонка, Калленборн будничным тоном поинтересовался, с какими результатами он вернулся. Имелись в виду дела Жоссов? Петр промолчал.

Калленборн поспешил заверить, что «по поводу Гарна» ничего нового сообщить не может, советовал не паниковать, ехать в Гарн, тем временем обещал справиться о последних новостях и позвонить ему домой как раз к его приезду. Но Петр не знал, зачем ему ехать в Гарн. Он не знал, куда ехать в первую очередь…

Решение ехать домой он принял уже в такси. Какое-нибудь сообщение могло ждать на автоответчике. Да и невозможно было приступить к каким-либо действиям, не разобравшись в случившемся…

Ограда оказалась запертой. Дом выглядел каким-то вымершим. Во дворе тоже ни малейших признаков жизни. На первом этаже в глаза бросался некоторый беспорядок. В камине оставалась неубранная зола. Поверх золы был набросан ворох газет. Но камин так, видимо, и не растапливался все эти дни. На кухонном столе валялась недочищенная луковица, стояла раскупоренная, едва начатая бутылка белого бургундского и тут же были брошены две грязные тарелки с остатками салата и сыра, а в гостиной по креслам была разбросана одежда: старый пиджак Мольтаверна, хозяйственные рукавицы, рабочий боб, заляпанные чернилами джинсы Луизы, в одном из карманов которых Петр обнаружил помаду без колпачка, смятую сигарету и ключи от квартиры на Нотр-Дам-де-Шам.

Дверь на террасу оказалась незапертой. Петр вышел в сад.

Пристально разглядывая мокрые, дымящиеся от пара газоны, он изучал их от края до края, просматривал каждый клочок травы, словно надеялся обнаружить в ней какой-то тайный знак, оставленный специально для него, а то и вещественное доказательство тому, что всё услышанное до сих пор не было просто бредовым сном. Потом он обогнул дом с тыла, подошел к лестнице, ведущей в комнатушку Мольтаверна, постоял, стряхнул воду с мокрых, ледяных перил и поднялся наверх.

Дверной замок был выломан. Внутри стоял спертый запах сырости и мыла. Постель Мольтаверна была разобрана.

Петр вернулся вниз, надел чистую рубашку, сходил к соседям, но никого не застал. Возвратившись к себе, он собирался звонить Калленборну, но вместо этого машинально набрал рабочий номер Шарлотты Вельмонт.

Сразу его узнав, Вельмонт едва не вскрикнула. Она была в курсе случившегося, но сохраняла какое-то странное спокойствие: изъяснялась медленно, взвешивала каждое слово. От Петра не ускользнула интонация не то изумления, не то негодования – понять было трудно. Казалось, что Вельмонт сразу же хочет расставить все точки над «i» и дать ему понять, что она, как и все, имеет право на собственное мнение. Вельмонт становилась на сторону легионера?

Она стала доводить до его сведения последние новости – уже из следственных кулуаров. После задержания Мольтаверна отвезли в какую-то временную каталажку, а минувшим утром доставили к судебному следователю, где тот сразу во всём «сознался». Расследование было поручено судебному следователю Берже, который пользовался репутацией добросовестного исполнителя, лишенного каких-либо личных амбиций. Уже от следователя Мольтаверна препроводили в камеру предварительного заключения. Анализы, которые были взяты у него и у Брэйзиер-младшей, давали якобы подтверждение всем уже собранным показаниям. Луиза Брэйзиер будто бы подала официальное заявление. Но с ней самой всё обстояло благополучно. Не считая каких-то «следов» на теле и «легкой спинной травмы».

При перечислении «следов», как и при слове «анализы», Петр чувствовал, что на голове у него шевелятся волосы. Столь подробными и, пожалуй, не очень легальными сведениями Вельмонт смогла обзавестись не через Шанталь Лоччи, как Петр сразу подумал, а через своего бывшего мужа, недаром тот был отставным судьей.

Конец ознакомительного фрагмента.