Орджоникидзе - Илья Дубинский-Мухадзе

Председательствовавший на заседании Фальчи-ков поспешил устроить перерыв, бросился к сидевшему в ложе позади Бичерахова полковнику Беликову:

— Представители демократических сил Терека чрезвычайно обеспокоены… Я отказываюсь верить…

— И дурак, что не веришь, — обрезал полковник. — Ингуши и в Воронцово-Дашковской и в Сунженской. В Тарской господа старые казаки начали переговоры с Орджоникидзе. Чрезвычайный обещает нарезать новые наделы в Моздокском уезде.

Мятежные казаки бросали позиции. Уговоры "косоротой лисицы" не помогали. В панике станичники разбегались по домам — спасать семьи и добро. Поспешил убраться назад в Моздок и Бичерахов со своим "правительством". В подкреплениях Беликову и Соколову он отказал:

— На Владикавказе пока поставьте крест. Красные нажимают под Прохладной. Бунтует Чечня. Этот московский комиссар нашел ключ к сердцам горцев.

"И наших казаков", — следовало бы продолжить Бичерахову.

Главным, неотразимым оружием Серго была с детских лет обязательная для него забота о справедливости. Вспыльчивый, грозный в гневе, никогда не шедший на компромиссы и сделки с совестью, он тем более никогда не мстил, не наступал на горло поверженному. Много небылиц распространяли о ненавистном чрезвычайном комиссаре белогвардейские газеты и информационные агентства. Единственно, на что не решались — обвинять в кровожадности. Слишком хорошо известно было обратное.

На Госпитальной улице Владикавказа, неожиданно ставшей передовой линией фронта, еще продолжались бои с офицерскими ротами Соколова. Серго в на редкость скверном настроении возвращался с разбитой мятежниками радиостанции. Все попытки возобновить связь с Москвой кончались неудачей. Орджоникидзе нервничал, заметно похудел, впервые узнал, что такое головокружение. В такой вроде бы неподходящий момент наткнулся на большую колонну пленных казаков.

— Куда их? — спросил Серго начальника конвоя.

— Враги революции, осуждены на расстрел.

— Отведите их назад в штаб, — приказал чрезвычайный комиссар. — Я пойду с вами.

Пленных выстроили на дворе за домиком штаба. Серго опросил каждого. Затем объявил:

— Атаманов среди вас я не признал. А простые казаки советской власти не враги. Мы не власть русских, ингушей, чеченцев или грузин. Мы власть труда и бедноты без различия веры и национальности. Возвращайтесь домой, расскажите станичникам, что советская власть борется и за их счастье. Большевики желают им добра… На дорогу, я приказал, вам выдадут продовольствие.

Не менее благополучно на хуторе Тарском закончились переговоры Орджоникидзе с "господами старыми казаками".

Осажденные ингушами станицы немедленно складывали оружие и за то получали двухнедельный срок на сборы и беспрепятственный переезд. Новые наделы нарезали по взаимному согласию властей и казаков.

Через горную Ингушетию на Сунжу — в тыл бичераховцам, разорявшим грозненские нефтяные промыслы, Серго отрядил Александра Дьякова. С ним еще десять казаков и мешок, туго набитый "николаевками", — других денег в станицах не признавали. Поручение секретное. Дано после истории с казаком Легейдой.

Атаман станицы Николаевской приказал бородачу гвардейцу Легейде и его девятнадцати соседям отправиться на фронт под Грозный. Верхом, при оружии — все как издавна положено. К ночи мобилизованные закончили все сборы, уложили имущество, привязали к линейкам коров и вместе с семьями… скрылись. Беглецов приютили осетины, — дали кров, огороды. Казаки немного осмотрелись и попросили принять их в конный отряд керменистсв. Двинулись воевать против бичераховцев.

— Поищи, Александр Зиновьевич, — напутствовал Орджоникидзе Дьякова, — должны найтись в станицах Сунженской линии казаки, такие же решительные, как Легейда. Собирай их, зови под наши знамена!

Первой откликнулась станица Карабулакская. За ней Асиновская, Нестеровская, Троицкая. В назначенное Дьяковым место сбора доставили пулеметы, пушки, бомбометы, двуколки со снарядами, гранаты, телеграфный аппарат Морзе, телефоны и катушки с проволокой, две пишущие машинки. Фельдшер станицы Асиновской Шабунин обеспечил медикаментами санитарную часть.

Ударили в набат, собрали станичников на круг и в Михайловской. Долго кричали, спорили, потом раскололись на две непримиримые партии. Беднота и фронтовики, за малым исключением, за советскую власть, остальные — за Бичерахова. По садам и пашням станицы Михайловской и пролег новый фронт. Под красным знаменем — казаки и под белым — казаки, преимущественно из Ермоловской и Самашкинской.

Дьяков вернулся во Владикавказ, доложил, что он свою миссию, как член Народного совета, выполнил, теперь пусть назначат опытного военного командиром казачьей партизанской армии. Серго ответил:

— Командующим войсками Сунженской линии должен быть Дьяков, беспартийный казак.

"Я взволновался и категорически отвел свою кандидатуру, — вспоминал сорок лет спустя Александр Зиновьевич. — Божился, что не сумею руководить таким большим отрядом. Семь тысяч сабель — целая армия, уже начавшая боевые действия против белых.

Орджоникидзе прервал меня: "Сумел организовать людей, сумеешь и руководить ими. Зачем посылать другого, незнакомого с обстановкой. Нам дорога каждая минута. Поезжай, Дьяков, немедленно и командуй. Никого мы туда больше не пошлем".

Тут же Левандовский написал приказ о моем назначении. Так 11 сентября 1918 года я стал командующим советскими войсками Сунженской линии. Теперь я ехал на Сунжу без ингуша-проводника и не на паровозе, а на бронепоезде.

По приказу Орджоникидзе мне была выдана Наркомфином Терской республики Филиппом Махарадзе большая сумма денег для расчета за хлеб, мясо и другие продукты, которые мы брали у казаков под наши расписки. Это, как и предполагал Серго, подняло еще выше авторитет советской власти.

Через разведчиков установили, что белые назначили на шестнадцатое генеральное наступление на Грозный. Ждать не стали. Ночью пятнадцатого наша конница неожиданно для противника обрушилась на станицу Слепцовскую. Фронт заколебался".

К Георгию Бичерахову в тревоге бросился его брат Лазарь. Полковник царской армии Бичерахов-старший стоял во главе русских офицеров, деликатно говоря, сотрудничавших с командующим английскими экспедиционными силами в Персии генералом Денстервилем. "Они мне нужны, — сообщал в Лондон Денстервиль, — на случай нашей будущей интервенции на Кавказе. А пока что они мне очень полезны для целей налаживания связи с Баку и собирания нужных сведений".

По совету Денстервиля[68] Лазарь Бичерахов прикинулся другом Бакинской коммуны, оказал ей несколько услуг, втерся в доверие для того, чтобы в решающий час предать революционеров. Нанес удар по Баку с тыла. Затем уже без всяких церемоний сверг советскую власть в Дагестане. Несколько последних недель вел осаду Кизляра — навязал Терской республике третий по счету фронт.