Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

Польша решительно отказалась дать России разрешение провозить через ее территорию [118] вооружение для армии. Это больно ударило по снабжению войск, так как оружие и амуницию доставляли обьино на одних и тех же транспортах. «Каменский рапортует, что люди без обуви и без рубашек, затем что поляки не пропускают, - сообщал князь все в том же письме 9 мая 1789 г., - но я думаю, что они хотели вести с ружьями. Можно б вещи готовой амуниции особо отправить, но я до приезда не могу распутать, предварительно же посылаю к Репнину о приведении всего поелику возможно к лучшему» {542}. Любые передвижения русских транспортов по польской территории начали вызывать подозрения взбудораженных бесконечными формированиями и расформированиями войск поляков. Даже незначительное происшествие на границе могло послужить причиной конфликта. 23 марта 1789 г. Потемкин рассказывал Екатерине об одном событии, чуть было не разразившемся крупными неприятностями. «Наши промышленники в Польше наделали… дурачеств, вздумалось им везти ножи скрытно в армию для продажи. Залили их в масло. Поляки сие открыли и взяли подозрение» {543}.

В это же время Польша начала закупку в Пруссии ружей для своей армии. Все стороны, вовлеченные в конфликт, отдавали себе отчет для войны с кем, предназначается ввозимое через прусскую границу вооружение. Еще находясь в Петербурге, Потемкин предлагал Екатерине демонстративно разрешить Польше закупку ружей в России: «Нам позволить ружья полякам сделать в Туле. Они купят у прусаков и без того, а тут мы покажем, что не опасаемся их. К тому можно много с некоторой поправкой и старых сбыть» {544}. Однако императрица отказалась от этого предложения, поскольку не хотела своими руками вооружать вероятного противника. К сожалению, в ходе переговоров о закупке вооружений в Пруссии прусско-польские связи еще больше укрепились, и летом польские войска, оснащенные новыми берлинскими, а не старыми из довоенных тульских запасов, ружьями, начали угрожающе разворачиваться в сторону России.

Под предлогом необходимости помешать русским транспортам пересекать польские рубежи, Варшава пододвинула к самым границам Екатеринославской губернии несколько полков из Коронной Польши. Между двумя армиями, стоявшими бок о бок на границе начались сношения, заметно деморализовавшие польскую сторону. Офицеры коронных полков приезжали в ставку к светлейшему князю, где их принимали с неизменной любезностью и повторяли уверения в том, что Россия не имеет намерений нападать на Польшу. Однако здесь же, у самых границ, на степных просторах то и дело появлялись никому не подчинявшиеся отряды казаков - осколки некогда знаменитой казацкой вольницы Запорожской Сечи. В мирное время они скрывались на турецкой стороне, а сейчас занялись грабежом, обостряя отношения России, от имени которой выступали, с поляками. «Обращенные на Олвиополь поляки гораздо мягче стали, - сообщал князь императрице 22 мая 1789 г. - но, к несчастью, вновь встревожены шайкою казаков под именем запорожцев, которые оказались по сухой границе под Кодылцею. Они грабят и разглашают прибытие двадцати тысяч таковых. Партии для сыску их посланы, и польским начальникам писано о нелепости таковых слухов. Коронные войска от границ Екатеринославских отступили в Подолию» {545}.

Пленные турки, переходя польскую границу, чувствовали себя в безопасности и свободно возвращались домой, получая покровительство польских властей. 19 июня 1789 г. Потемкин сообщал императрице: «Весьма трудно было проводить пленных между Бендер и границы польской, и если бы я не послал отряд многочисленной, не дошли бы они до нас» {546}. Эпизод с пленными подробнее описан в другом письме от того же числа. Он, как в капле воды, высвечивает все противоречия, возникавшие в тот момент на русско-польской границе: «Вашему Императорскому Величеству известно, что Польская республика на вопрос князя Репнина отказала пропустить пленных, - рассказывал князь. - А я не знаю, для чего было и спрашивать? Очень должно было ожидать отказа… Из первого малого отправления несколько турков в Польшу ушло, и ухранить трудно. Некоторые из наших генералов в проезде Польшею хвалились, что так можно турков ввести в границы их, что они не узнают, сие было большою тревогою. Генерал Держен отряжен был с частью войск к отправке… оборонять вход. К сему прибавили, что есть повеление из Комиссии военной отбить турков, если б они случились близко границе, напасть нечаянно на наш эскорт. К тому же и турки два уже раза бунтовались» {547}.

Русские войска, находившиеся в Польше на отдыхе и перекомплектовании, быстро выводились оттуда. «Я приказал сводить из Польши, уже много вывели, и из Киева выступили». - писал князь. Его остро беспокоил вопрос о снабжении армии хлебом. «Польша страшит немало, - признавался он Екатерине 30 июля. - Я боюсь, чтоб не отказали нам покупать хлеб, то что будем делать? В [119] предупреждении сего извольте приказать сделать раскладку хлеба в губерниях Малороссийских, в Курской, в Харьковской, Воронежской и Тамбовской, которой доставить на Буг. То имея сильный столь запас, ежели б армия Украинская лишена была покупки в Польше, тогда может придвинуться к Бугу, получать тут хлеб и действовать к Дунаю с толикою же удобностию, как и из теперешнего места. За хлеб жителям заплатить безобидно, так как и за провоз. Таковая издержка внутри земли будет выгодна, а казна, платя бумагою, почти хлеб получит даром» {548}.

Под давлением прусских дипломатов в Варшаве польская сторона начала принимать меры против снабжения русской армии продовольствием и лесом с территории Польши. В первую очередь эти меры ударили по обширным имениям Потемкина на польских землях, из которых и производилась основная часть поставок. 21 августа 1789 г. князь жаловался в письме Екатерине: «Поляки не перестают нас утеснять всеми манерами. А правда, что неловко между двух неприятелей быть… Они мне по деревням беспрестанные делают шиканы, и я уверен, что им хочется сыскать претекст, чтобы конфисковать. Я бы за бесценок продал, чтобы избавиться досад, но не хочется для того, что сии земли для нас во многом большим служат ресурсом, и по обстоятельствам от сего места распространится могут виды, о коих особо донесу» {549}.

Положение становилось настолько нестерпимым, что Потемкин предлагал Екатерине, наконец, хитростью подтолкнуть Пруссию к раскрытию своих истинных планов в Польше, т. е. к захвату Данцига и Торна. Еще в июле он писал императрице из Ольвиополя: «Прусаки бесятся, что по воле Вашей ласково обхожусь с поляками и наводят на меня персонально, чтоб притеснять как можно. Были бы Ваши дела хороши, о себе я не мыслю. Матушка родная, затените прусского короля что-нибудь взять у Польши, тут все оборотится в нашу ползу, а то они тяжеле нам шведов будут» {550}. В другом письме того же времени князь развивает свою мысль: «Прусаки обратились пакостить лично мне, что их испугало учтивое мое обхождение с поляками. Лукезини тайно составил сам либель». Маркиз Луккезини - злейший противник русской партии в Польше наряду с подкупом и широкой агитацией в пользу Пруссии писал политические памфлеты (либели), направленные против Потемкина, в которых уверял польскую общественность, что светлейший князь наладил в своих польских имениях тайный выпуск оружия, предназначенного для православного населения Украины. Эти слухи казались тем более вероятны, что после 1768 г., когда по землям Польской Украины прокатилось страшное крестьянское восстание - т. н. Колиевщина - у православного населения в Польше было изъято все оружие.

Однако личные досады не могли заставить Потемкина резко изменить свою позицию в отношении Пруссии и перейти в лагерь ее открытых противников, чем облегчить развязывание новой войны, казавшееся Берлину столь выгодным. Князь требовал, чтоб с новым прусским полномочным министром, прибывшим в Петербург, графом Бернгардом фон дер Гольцем, обходились как можно любезнее. «Матушка Государыня, прикажите нового их посланника хорошенько трактовать… Против Польши нужно запасаться Черноморских казаков… да на всякой будущей случай нужно заготовить ружья» {551}.

Осенью 1789 г. после целого ряда блестящих побед русской армии: в битве на реке Салче, взятия Гаджибея, Паланки, Аккермана, Белграда-на-Днестре, Бендер - в правительственных кругах России и Турции серьезно заговорили о возможности мира. Фактически пресеклась и сильно беспокоившая Екатерину II переписка между польскими и турецкими чиновниками, которую переправляли еврейские торговцы, свободно переезжавшие через границу обоих государств. «Сколь ни легко иметь через жидов переписки туркам с поляками, - писал князь 10 октября 1789 г., - но к сему столь обращено внимание, что еще не было по сие время примера» {552}. Казалось, все клонится к прекращению военных действий.