Птичья песня - Яна Ветрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо мной возвышался мужчина, обладатель внушительного пуза, перехваченного сиреневой атласной лентой. Как будто чтобы подчеркнуть свою комплекцию, из всех возможных фасонов он выбрал широкую рубашку белого цвета, задиравшуюся на животе и едва прикрывавшую бёдра, и узкие бордовые штаны, делавшие его ноги похожими на колбаски. Светлые кудри, искусно завитые, обрамляли одутловатое лицо с непропорционально длинным острым носом.
– Кто во сне заблудился, того птичья песня выведет, – терпеливо повторил толстяк. – Не знаете такую поговорку?
Я помотала головой. Он вперил в меня взгляд своих ярко-голубых, слегка навыкате, глаз.
– Может вы, милочка, не местная? Вы меня понимаете? – внезапно заорал он.
– Всё я понимаю, просто задремала, – немного раздражённо ответила я, и тут же тётушкин голос в голове запричитал: как можно так разговаривать со старшими, и вообще, разве так ведут светскую беседу! Но мужчина, всецело поглощённый собой, не заметил нарушения этикета.
– Это поговорка о том, что надо пореже витать в облаках.
Прозвучало обидно. Толстяк выжидающе смотрел на меня, наклонив голову так, что щека легла на покатое плечо. Я неохотно выдала версию, приближенную к правде:
– Я хотела прийти раньше, но заблудилась по пути. Пришлось возвращаться, чтобы спросить дорогу. Поэтому я устала и, как только села, сразу задремала.
– О-хо-хо, милочка, заблудились? Да ещё потом задремали? – толстяк с деланной жалостью покачал головой, а потом вдруг взвизгнул: – Да вас за это надо наказать!
Он откинул голову и залился булькающим гортанным смехом. Я не разделяла его веселья. По правде говоря, мне больше всего хотелось ударить его чем-нибудь тяжёлым, чтобы он заткнулся. Но инстинкт самосохранения, отрабатывая сегодняшний провал с колдуном, заставлял меня играть в вежливость.
– Задремала! У-ху-ху, о-хо-хо! – продолжал булькать Кондитер. – Наказать! Со всей строгостью.
Я выдавила из себя подобие улыбки.
– Вы не обижайтесь, голубушка, это я так шучу! Моя жена утверждает, что, несмотря на свой возраст, я всё ещё мальчишка в душе, большой мальчишка! – он шаловливо подмигнул, как бы говоря: «Ну вот, теперь мы сообщники!»
– Моя мама говорит, что все мужчины в душе мальчишки, – неуверенно пробормотала я, не зная, как вести эту светскую беседу.
Честно говоря, утверждение было сомнительным. Посмотреть хотя бы на Джея или на господина Туана, не говоря уже про старого учителя Тина. На мальчишку из моих новых знакомых тянет если только Рута.
Толстяк зашёлся новым приступом булькающего смеха и сообщил, что я испытываю его терпение и что за это меня тоже нужно наказать.
Я никак не могла взять в толк, что именно его смешит, однако не сомневалась, что если я проторчу тут ещё лишних десять минут, то по возвращении колдун и правда придумает мне какое-нибудь наказание.
– Я здесь по поручению…
– Знаю, знаю, – отмахнулся толстяк. – Показывай.
Он вдруг стал по-деловому серьёзным. Я вынула из внутреннего кармана ветровки конверт, который чудом не помялся и не промок. Хотя почему же чудом, скорее всего, магией. Толстяк провёл по бумаге рукой, что-то прошептал, и конверт развернулся в коробочку. Ну вот, даже такой премерзкий тип может колдовать, а я, птица-неудачница, стою тут и не вижу ни единой серебряной искорки!
Толстяк тем временем вытащил из коробочки паутинное кружево. Он потёр его между руками, подставил кстати выглянувшему солнцу, снова потёр. Кружево раскинуло брызги радужных солнечных зайчиков на лицо мужчины, и оно преобразилось, словно засветилось изнутри, так, что нельзя было отвести глаз. Впрочем, эффект пропал в ту же минуту, как только Кондитер убрал паутинку обратно в коробочку.
– Хороший товар, – удовлетворённо пробормотал он.
Кондитер пытался сложить коробочку обратно в плоский конверт, но у него не выходило – то один угол сожмётся, то другой, а вместе – никак. Мужчина прокашлялся и сделал вид, что всё идёт, как он и задумывал. Затем он выудил из заднего кармана своих сосисочных брюк небольшую книжку, несколько раз обмотанную тонкой верёвкой. Я взяла книжку и с трудом подавила дрожь отвращения. Тёмная болотно-зелёная обложка была тёплой от соседства с задницей толстяка. Наверное, что-то отразилось на моём лице, поэтому большой мальчишка в душе решил в последний раз перед прощанием пошутить:
– Я, милочка, обязательно передам вашему господину, что курьер из вас не очень, чтобы он поучил вас уму-разуму. До следующих встреч, голубушка!
Он снова захохотал и, довольный собой, направился к дому.
– Всего хорошего, – проскрежетала я сквозь зубы. Какая я тебе голубушка, жирдяй.
Я запоздало сообразила, что нужно было поставить воображаемое зеркало. Может, Кондитер не стал бы тогда донимать меня дурацкими шутками. Но ведь ещё не поздно, Екатерина! Давай-ка ты притворишься, что твоя магия с зеркалами и правда работает. Не отблесками искр от записок для воды и света, а по-настоящему. И пускай это будет не бытовая магия, захватившая этот мир, а та, древняя, о которой пишут книги и снимают фильмы. Которая перед рассветом заволакивает комнату мягким зелёным светом и открывает путь в другие миры. Которая оставляет метки на коже и оживляет статуи.
Первым зеркалом я защищаю себя. Оно делает мою магию невидимой для других. Толстяк шёл к яблоневому саду медленно, тяжело дыша, и едва одолел половину пути. Второе зеркало я кладу под углом на землю сбоку от тропинки. В нём отражается поваленное ветром деревце, лежащее у края сада. Затем это отражение переходит в третье зеркало, которое я мысленно ставлю на пути у Кондитера под небольшим наклоном. Оно отражает образ деревца прямо ему под ноги. Очень похоже на школьные уроки физики про преломление света.
Толстяк дошёл до воображаемого препятствия и споткнулся на ровном месте, чуть не выронив коробочку. Он смешно взмахнул руками, чтобы не упасть, и ускорил шаг, не оборачиваясь на свидетельницу его неловкости.
Я едва сдерживала смех, а тётушкин голос с осуждением произнёс: «Екатерина, как можно!» Видимо, всё-таки как-то можно, тётушка! Чувствуя себя настоящей колдуньей, я провела рукой и стёрла зеркала.
По пути домой я упивалась успехом. А ведь в школе я любила физику и геометрию! В последний школьный год, когда тётушка уже покинула этот мир и воссоединилась с духом какого-то из своих бывших мужей, тем самым освободив меня от уроков этикета и сервировки стола для её посиделок с подругами, папа решил, что меня надо готовить к поступлению.
Он считал, что мне нужно изучать точные науки, потому что в технических институтах больше мальчиков. Папа всегда знал мою главную слабость. Нет, не мальчики. Лень. Хотя я предпочитала называть это тягой к комфортному существованию. Ведь это одно из обязательных условий для того, чтобы девочка выросла в настоящую леди. Папа рассчитывал, что я быстренько найду жениха и слезу с родительской шеи. Я
