Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский

Мало того, если муж изменял жене и сожительствовал с другой бабой, она могла отказаться от стирки его вещей: «С кем живешь, пусть та и стирает».

Семейные отношения в деревне строились на деловой основе. Женились не по любви (конечно, и это было делом не последним), а брали в дом работницу. У женщины в деревне было две функции: работница и родильница: ведь дети – это залог будущности, кормильцы, которые будут содержать родителей, когда они изработаются. Женщина должна была работать много и тяжело (но только женские работы, которые тоже отдыхом не назовешь; работы строго делились на мужские и женские) и рожать много и легко, без последствий и для себя, и для детей. Отсюда вытекают особые требования к женской красоте.

Идеал крестьянской женской красоты был прямо противоположен дворянскому идеалу. У дворянки были маленькие белые ручки и ножки, сухая щиколотка (А. С. Пушкин писал о «тонколодыжной деве»), тонкая талия, для чего ее с детства начинали шнуровать в XVIII в. в корсаж, а в ХIХ – в корсет, тонкие черты лица, стройная шея, узкие плечи. В крестьянстве на размер рук и ног никто не обращал внимания, да в лаптях любая нога выглядела не слишком миниатюрной. Зато голени должны быть толстыми, как столбы: на тоненьких лодыжках пятерик (пятипудовый мешок, 80 килограммов) не унесешь, да если еще и младенец на одной руке сидит. Поэтому в праздники богачки надевали на ноги по две-три пары паголенок, толстых шерстяных чулок до колен, без ступни, а беднячки наматывали потолще онучи и сверху натягивали единственную пару паголенок. («…Ноги у них были непомерно толстые от навернутых в несколько ряднин онуч, такая обувка была у них модной и подходила как-то к осанке рабочей силы, выражая особую солидность и статность. Под Лебедянью… такая же мода. В праздник, когда они наряжались в белые широкие шушуны, платки, своеобразно повязанные на голову, и навертывали на ноги белые онучи или надевали белые шерстяные толстенные чулки, и ноги у них получались как столпы, они вызывали удивление и неизменные восклицания «Ну уж и бабы, и впрямь лошадье» (55, с. 148). Девке полагалось быть круглощекой и румяной («кровь с молоком»), а формой шеи никто не интересовался. Точно так же не стояло вопроса и о талии. Ее просто не существовало, и слово это не русское. Народный женский костюмный комплекс, сарафанный ли в губерниях от Москвы и далее на север, запад и восток, поневный ли, южнее Москвы, строился таким образом, чтобы придать фигуре устойчивые колоколообразные очертания. Линия фигуры начиналась от шеи, выше груди. Все типы женских рубах – бесполиковая, со сборами на груди, спине и плечах, с косыми или прямыми поликами, вставками на плечах – призваны были расширить грудь и плечи, чтобы видно было, что у бабы много чего есть за пазухой, и она легко будет выкармливать детей. Сарафаны, глухой ли косоклинный, косоклинный на лямках или круглый (московский), начинались выше груди, постепенно расширяясь книзу. Поверх сарафана повязывалась занавеска – фартук, надевавшийся на шею и завязывавшийся под мышками, либо же надевалась епанечка (корочена, душегрея) на лямках расходящегося книзу покроя, ниже того места, где должна быть талия, широко расходившаяся крупными складками, простеганными на вате (сорокатрубка). Родившийся в 1800 г. в очень богатой семье, крестьянин из богатого ярославского торгово-промыслового села вспоминал: «Тогда носили в праздники, летом, ферязи (местное название распашного сарафана. – Л. Б.) шелковые с позументом или кружевом, шелковый полушубок (наплечную одежду, шугай или же епанечку. – Л. Б.), на голове остроконечный жемчужный кокошник, покрытый наметкой или платком; на шею надевали жемчужные нитки и на цепочке серебряной крест; зимой надевали шубейку заячью из парчи или штофа, покрывались платком, а если слишком холодно, то сверху натягивали шубку бархатную, с куньею опушкой. Обыкновенное же платье было: белая рубашка, красный кумачный или китайский (из китайки, хлопчатобумажной синей ткани. – Л. Б.) сарафан с пуговицами. Голова же покрывалась сначала повойником, потом бумажным или шелковым платком» (83, с. 124).

В южнорусском поневном комплексе главной деталью была понева – нечто вроде юбки, с разрезом спереди или сбоку, сделанная из толстой домашней шерсти. В праздники надевали две-три поневы, чтобы бедра казались шире, а кое-где под кушак на бедра надевали еще узорно вывязанные из толстой шерсти квадраты, вроде салфеток, с медными бубенчиками по углам. Поверх рубахи и поневы надевался запон, род длинного передника с короткими спинкой и рукавами, так что он скрадывал линию талии. По праздникам же надевали короткие, до пояса, нагрудники, навершники почти до колен, или шушпаны, распашные и до колен; все они были с клиньями-вставками по бокам, расширявшими фигуру. Ведь широкие бедра были гарантией того, что роды будут безболезненными. Бабам случалось рожать прямо на жатве: начнутся схватки, отложит серп, быстренько родит под суслоном ржи, обмоет ребенка из жбана, перепеленает, разорвав рубаху, покормит грудью, полежит с полчасика, и снова за серп: нет времени, рожь течет.

Какая уж тут талия.

Конечно, были в деревне девушки и тоненькие, стройные, беленькие, с тонкими чертами лица – ледащие, одним словом. Если парень влюбится да будет очень настойчивым и женится, то проку от такой женитьбы не будет. Ведь на младшую невестку в доме падали самые тяжелые и грязные работы, ей оставался самый последний кусок, и даже места за столом ей иной раз не доставалось: ела она стоя, черпая ложкой через головы сидящих. Конечно, здоровая, сильная, работящая молодуха и сама за себя могла постоять, да и свекор со свекровью за нее могли вступиться перед золовками: хорошая-де работница, не след ее забижать. А за слабенькую, болезненькую кто вступится, кроме мужа? А ему напевали и напевали в уши: кого привел в дом, у всех на шее сидит, ни в поле ее не пошлешь, ни по дому от нее толку нет… Рано или поздно, надоедало ему это, начинал он попивать да под пьяную руку жену поколачивать, тогда уже вся семья бралась за нее. Глядишь, через годик-другой и поволокли на погост. Лежи, постылая… Но уж в другой раз молодой мужик будет осмотрительней, возьмет, кого родители присоветуют да посватают: ражую девку, а работницу – как огонь.

С тем расчетом, что брали работницу, и свадьбу играли. Игрались свадьбы на Руси преимущественно весной, на Красную горку, или осенью, на Покров. Кому нет расчета кормить зимой лишний рот (девки ведь работают летом, зимой только хлеб едят) – то сбывал дочку с рук на Покров. Кому нужны были на лето новые рабочие руки – брал невестку весной, перед полевыми работами. Опять же и расчет прямой: свадьба весной, скажем, в апреле,