Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский

и ел крестьянин. Даже с учетом помещичьего хлеба на продовольствие не хватало в среднем по 0,2 четверти хлеба на душу, то есть более чем по 70 фунтов, более чем на месяц. В 1841 г. вологодский губернатор писал в отчете: «…Причитается на каждую душу с небольшим по полторы четверти. Такое количество хлеба не достаточно на продовольствие в течение года»; по расчетам автора и по данным современников, на душу требовалось по две четверти озимого и ярового хлеба. Это положение сохранялось в губернии и в начале ХХ в.: «Население Вологодской губернии не может жить на счет продуктов земледелия и принуждено искать средств к существованию помимо хлебопашества еще и в тех неземледельческих промыслах, которые дают ему возможность прокормить как-нибудь себя и семью» (57, с. 4). Уже цитированный вологодский губернатор продолжал в своем отчете: «…Многие из них занимаются звериным, птичьим и рыбным промыслами или отлучаются в другие губернии для работ, приобретают хлеб в других местах». Только за паспорта и билеты на право отлучки с места постоянной оседлости в 1845–1855 гг. вологодские крестьяне выплачивали в среднем по 7 тыс. рублей, что, между прочим, составляло менее чем по полтора процента от общероссийской суммы! А ведь основные работы в такой промысловой губернии велись в пределах волости, для чего паспорта брать не требовалось.

Большое количество рабочих рук в пределах собственных волостей занимало строительство разного рода речных судов: барок, полубарок, паузков и тому подобное. В 1839 г., к примеру, по речным дистанциям Вологодской губернии было построено 284 судна более чем на 323 тысячи рублей (16, с. 281). В 1851–1855 гг. в губернии было построено до 200 барок, более 100 полубарок, около 180 более мелких судов (90). Между тем, это были годы, наименее благоприятные для судостроения: по случаю военных действий с Англией (Крымская война) отпуск товаров за границу был прекращен, а именно для их сплава к Архангельскому порту и строились эти суда на северных реках. Зато за пятилетие 1865–1869 гг. было построено 3455 судов (51, с. 200). Ведь после отмены крепостного права в стране началось бурное развитие экономики. При постройке барки артель из 10 человек получала по 15 рублей серебром на душу. Однако если вычесть стоимость леса и иных материалов (смола, гвозди, скобы и прочее), то, по официальному признанию, «выгода крестьян-судостроителей незначительна по сравнению с трудом» (62, с. 91). Впрочем, для крестьянина его труд ничего не стоил, лишь бы он давал деньги.

Строительство барок требовало не только умения, но и значительных физических усилий. Набор, то есть сам скелет судна, составлялся из толстых бревен и «копаней», толстых елей вместе с корневищами, выполнявших функции корабельных книц. Доски для обшивки барки были вершковой толщины, неподъемные. Разумеется, никаких подъемных приспособлений не было, и на высоту от одной до трех саженей материал поднимался на руках. Если обшивка сшивалась не гвоздями, удорожавшими строительство, а черемуховыми вицами, это требовало большой силы в руках: толстая вица – не нитка, продернуть ее через толстый лесоматериал было непросто. А рассказать ли, как производился спуск на воду тысячепудовой барки? Ведь ни тракторов, ни подъемных кранов, ни другого оборудования вообще не было. Барка строилась на берегу на высоких, в рост человека, клетках из бревен, расположенных точно по ее оси. По бортам она подпиралась толстыми кольями. По окончании строительства на берегу наклонно укладывались спускавшиеся в воду гладкие бревна. Клетки разбирались, и барка держалась только на кольях. Исповедавшись присутствующему при спуске священнику и причастившись Св. Тайн, артельный, самый опытный руководитель стройки, и еще двое мужиков, раздевшись до исподников и даже сняв гайтаны с тельными крестами, чтобы ничем не зацепиться, начинали по очереди, через один, вырубать колья со стороны воды. Наконец, оставалось три кола, и барка чудом удерживалась на них. Их начинали вырубать разом, а когда барка рушилась бортом вниз, на уложенные бревна, – стремглав выскакивали из-под нее. А иногда и не выскакивали… Для того и исповедовались.

Современник, исследовавший крестьянское судостроение в одной из местностей Кадниковского уезда, Троичине, писал: «Только необходимость иметь деньги… для уплаты податей, совершенное отсутствие других зимних занятий, расчет, чтобы лошадям дать зимой какую-либо работу, и, наконец, желание полакомиться более вкусной пищей с треской и постным маслом и изредка иметь водку принуждают крестьян браться за постройку барки. Самая постройка не тяжела, говорят крестьяне, но возка леса из сузема мучительна. «Работа труженная, тогда, говорят они, в поту каждый день по самую рубашечную завязку! Кабы не были пьяницы, Христу были бы помощники!» (75, с. 32).

Речное судостроение было доступно только вблизи сплавных рек, и им занимались немногие. И поскольку лес в центральных и северных губерниях России был почти единственным сырьевым ресурсом, масса рабочих рук на местах занята была переработкой древесины. Из нее получали древесный уголь, древесноуксусную кислоту, смолу, деготь, канифоль, скипидар, сургуч, сажу. Большей частью эти необходимые для других отраслей промышленности товары получались путем сухой перегонки древесины в домашних условиях, в небольших специальных печах, в ямах, а то и прямо в избе, в русской печи.

Выжиг угля (а для металлургии его требовалось миллионы пудов: каменный уголь стали употреблять лишь во второй половине ХIХ в., и то не повсеместно) был, пожалуй, самой тяжелой, мучительной и грязной работой. В раннем детстве автору пришлось видеть углежогов в вятских лесах, и картина эта до сих пор, спустя более чем 70 лет, стоит перед глазами. В лесу расчищался майдан, площадка под работу, тщательно перекапывавшаяся и очищавшаяся от корней и камней и слегка возвышавшаяся к краям. На небольшой глубине устраивалась под землей деревянная труба, выходившая за пределы майдана к яме, в которой устанавливались бочки для побочных продуктов. В центре майдана ставилась высокая деревянная труба, вокруг которой костром устанавливались полутораметровые бревна; промежутки между ними засыпались лесным мусором. Эта куча засыпалась землей и накрывалась дерновым «чепцом» почти донизу. Затем через центральную трубу дрова поджигались и, после того как они разгорались, промежуток внизу чепца засыпался землей. Задача заключалась в том, чтобы примерно в течение двух недель поддерживать тление внутри кучи, то открывая в чепце «продухи» для доступа воздуха, то засыпая их. Кучу нельзя было оставлять без присмотра ни на минуту. Постоянно находившиеся в тяжелом грязно-желтом угарном дыму, рабочие, которые жили тут же в зимовье, не могли ни смыть копоть и сажу, ни отдохнуть хотя бы ночью, пока над кучей не закурится легкий синеватый дымок, показывающий, что обжиг закончен. Затем неделю куча остывала, разбиралась, уголь сортировался, и майдан снова готовился к обжигу. И так всю зиму. Работа эта была не только тяжелой, но и опасной: чтобы открыть или засыпать «продухи», приходилось забираться на кучу с