Эра воды - Станислав Михайлов

Ну и на Лиситею, конечно. Вот где в последнее время жизнь бьет ключем: толпы роботов и людей, снующие туда-сюда челноки и баржи. Спутник готовят к перемещению, строятся реакторы, величайшие прямоточные ядерники в истории: человечество превратилось в гиганта с очень длинными и мускулистыми руками, мы лепим себе дома уже не на Земле, а по всей Солнечной системе. Каждый новый проект грандиознее предыдущего: капитальное строительство на Луне, развертывание баз на Марсе, исследования Европы, преобразование Ганимеда и Каллисто…

Именно для Каллисто и предназначена Лиситея. Сначала она, затем, если опыт выйдет удачным, наступит очередь Леды.

В отличие от Ганимеда, где над растаявшим океаном показался Архипелаг и, хотя и в дефиците, но появилась твердая почва под ногами, Каллисто полностью покрыта водой. Глубокий океан. Проект плавучих островов, который поначалу рассматривался в Совете, был вытеснен поистине космической идеей: уложить на дно каллистианского моря один из спутников-соседей.

Выбор пал на Лиситею. Если все пойдет так, как обещают расчеты, она аккуратно плюхнется, подняв двадцатикилометровую волну, и постепенно превратится в обитаемый остров, дав людям опору, минералы, стройматериалы. На самом деле, большой вопрос, как поведут себя недра в ответ на такое внедрение, но есть надежда, что лет за пятьдесят тектонические процессы успокоятся. И тогда, вслед за Лиситеей, на каменное подводное ложе Каллисто отправится Леда, а за ней, глядишь, и сама Гималия, так радушно принявшая наш челнок. Восьмидесятикилометровый остров, ядро будущего архипелага. Транзитный космодром отстроят заново. В крайнем случае, соберут специально для этого кольцевую орбитальную станцию по примеру околоземных.

— Сели, выходим. — Надир Камали, можно уже сказать, старый добрый друг. Последнее время события в моей личной жизни развиваются настолько стремительно, что месяц можно считать за год.

Когда неделю назад инспектор Бобсон появился в Катином кабинете на марсианской базе Контроля, я и думать не мог, насколько изменится мир. Человечество не получало еще такого удара, по крайней мере — в космосе. Нашествия кочевников, голод и мор, мировые войны, цунами, разрушительные землетрясения, взрывы атомных бомб, все это, казалось, оставлено в прошлом или, по крайней мере, где-то там, на Земле. Конечно, небесные люди ходят намного ближе к смерти, чем наземники, и аварии тоже случаются, но чтобы вот так, за один мах потерять целую планету и тысячу с лишним драгоценных жизней…

Впрочем, никто толком не знал, что происходило после катастрофы на Ганимеде. Плотнейшие облака скрывали поверхность от визуального наблюдения, а радиолокация с орбиты почему-то отказывалась нормально работать. Вроде бы, уже функционирует аппаратура на спутниках, так загадочно вырубившаяся в начале катастрофы, по крайней мере, на новых спутниках проблем никаких, но отраженный сигнал возвращается крайне слабым и, если ему верить, под облаками планета представляет собой идеально гладкую сферу.

После первых жертв среди спасателей, высадка людей и даже их приближение к низким орбитам были строго-настрого запрещены. Вернее, это потом оказалось, что «после», но я-то прекрасно помню, что Катя отдала распоряжение о создании карантинной зоны еще до поступления информации о гибели первых двух отрядов. Интуиция? Допустим.

Катера спасателей, похоже, взорвались в нижних слоях атмосферы где-то над Ромийскими горами, точнее, над тем местом, где высились Ромийские горы, сейчас уже никто не рискнул бы утверждать наверняка, что они еще там. Самой популярной версией, объясняющей странное поведение орбитальных радаров, было погружение архипелага под воду. Поскольку это совпало с солнечным штормом, ударившим по и без того неспокойным радиационным поясам Юпитера, связь на какое-то время оказалась нарушенной не только на внутренних Галилеевых спутниках, но даже на Каллисто. Собственно, магнитная буря и вывела из строя орбитальную аппаратуру. Возможно, даже повредила наземную. Выдержали только генераторы экрана Гольдера, самая крепкая часть радиационной защиты Ганимеда и, конечно, зеркала, продолжавшие как ни в чем не бывало подогревать атмосферу.

Если эта версия правильна, едва ли кто-нибудь выжил. Я снова подумал о Жанке и понял, что не могу представить ее мертвой. Только не она.

На Гималии нас встречал местный агент Контроля, специально прилетевший с Европы. Он представился Ариэлем Бахом, и на вид я не дал бы ему и тридцати. Поджарый, тонконосый, с вьющимися черными волосами, он производил впечатление человека живого, энергичного и обладающего острым разумом. В принципе, не было никакой необходимости приветствовать нас телесно, но то ли опять какая-то секретность, то ли дань уважения обязывала людей не отделываться стереопроекциями.

Вообще-то, я тоже не очень понимал, зачем делегация, возглавляемая лично самой лидер-инспектором Катей Старофф, заявилась в систему Юпитера. Существуют закрытые, шифрованные каналы, обеспечивающие приватность переговоров. Неужели она прилетела только для того, чтобы, как в древние времена, со значением посмотреть в глаза и уловить тонкие эманации трепещущего сознания собеседника? Не тот нынче век…

На торжественном ланче, устроенном в нашу честь, помимо агента Баха присутствовал координатор Гималийской базы и начальник горно-добывающего комплекса с супругой, известным специалистом в области физики высоких энергий. На Гималии, помимо рудников, располагалась лаборатория, где неуклонно добывались знания о поведении элементарных частиц. Я в этом мало что понимаю, но отношусь с большим почтением и даже некоторым трепетом к господам физикам, особенно, если они — дамы.

Примерно так же, как род занятий, контрастировала между собой и внешность супругов. Она — высокая, яркая шатенка, о которой люди докосмической эпохи могли бы сказать «породистая». Он — плотный, среднего роста, коротко стриженный мулат с бычьей шеей и крупными чертами лица.

Я впервые присутствовал на подобном приеме и, несмотря на всю тяжесть ситуации, нашел его забавным. Нечто архаичное есть в сохранившихся по сей день светских обычаях, приемах высоких гостей в захудалой провинции или на форпостах освоения космоса. Не подобострастие, но почтение и неподдельный, с трудом скрываемый за маской официальности интерес к живым людям оттуда, из Метрополии, с Самой Земли. Сдается мне, чиновник Контроля в ранге лидер-инспектора за всю историю освоения системы Юпитера бывал тут не более пары раз. Если вообще бывал. Обычно обходились виртуальными визитами.

Ее Сиятельство Катя Старофф, наместник бога КК на Гималии, и ее верный паж, Пол Джефферсон, доктор геолого-минералогических наук. Мы неплохо смотрелись вдвоем, это отметили все присутствующие, а их было, помимо прибывших лично, человек пятнадцать в проекциях.

После короткой церемонии принятия пищи собравшиеся перешли к делу. Каждому транслировалась стереомодель Ганимеда, результаты видеосъемки, сканирования в различных диапазонах частот, записи с погибших катеров, пока те еще могли передавать изображение, различные графики и диаграммы, из которых следовало, что за последнее время ситуация на этом спутнике Юпитера не изменилась ровно никак. Поверхность недоступна для наблюдений и радиолокации, связь с автоматическими зондами теряется на высоте около пяти километров и обратно они почему-то не возвращаются, то ли разбиваются при посадке, то ли не взлетают в автономном режиме. Людей на планету больше не отправляли, хотя добровольцев — хоть отбавляй.

К исходу третьего часа обсуждений мой разум начал увядать. Мы зашли в тупик, не зная, с какой стороны подойти к проблеме, а на заблокированных станциях и в поселениях оставались, по уточненным данным, около полутора тысяч человек. Возможно, хоть кто-то из них выжил, даже если реакторы взорвались так же, как на челноках спасателей. Кто-то мог быть далеко, кто-то мог быть в гермокостюме, а не в полевом скафандре, то есть без реактора, или еще какая-нибудь случайность — и сейчас чьи-то глаза с надеждой смотрят в серое небо, а мы не можем ровным счетом ничего.

Сославшись на усталость и необходимость проветриться, я покинул совещание и отправился бродить по станции. Гималийский ракетодром слыл одним из старейших в Ожерелье Юпитера, с него, как с перевалочной базы, уже не первое столетие отправлялись в дальние районы Солнечной системы наши корабли. И первой базой для освоения Галилеевых спутников была Гималия. Старая станция давно превратилась в малозаметную пристройку к правому, условно восточному, крылу гигантского комплекса построек космопорта. В ней открыли музей исследований Юпитера. Не имея особых склонностей к истории и технике, я все-таки побрел туда, поскольку надо же было куда-то идти.