Легенда дьявольского перекрестка - Виктор Никитин

Старик вспоминал приключения, которые пережил в необъятных пустынях Аравии, где стоят города, давно покинутые людьми и ныне облюбованные злыми духами и кровожадными джиннами. Он рассказывал о диких островах в Индийском океане, где древние люди, дабы не погибнуть в окружении безжалостных хищников, сошлись с падшими ангелами и дали начало ужасному роду полулюдей-полудемонов.

Часто говорил цыган о неспокойных водах вокруг Ирландии, где ему доводилось слышать внушающие ужас звуки, доносившиеся из глубин. По заверениям старика, у берегов Ирландии с первых дней сотворения мира располагается гигантский город, населенный древними чудовищами. Он скрыт в холодной морской пучине до начала Страшного суда, но иногда мечущийся на дне Левиафан ревет от нетерпения, выдавая местоположение города.

Бывал цыган и в африканских саваннах, где видел последнего уцелевшего животного, называемого в Библии тахашем. Шкура его, обычно белоснежная, на рассвете и закате имеет цвет радуги. Из центра его лба торчит острый витой рог, и тахаша можно было бы принять за известного в наших преданиях единорога, если бы не способность этого животного менять свое обличье. В любой момент он мог превратиться во льва или носорога, чтобы напасть на неосторожных людей, мог стать орлом или другой крупной птицей, чтобы скрыться в небесах от опасности.

Описывал цыган и ледяной континент, лежащий южнее Африки. Неподалеку от берега там возвышается серебряная пирамида, и все три грани ее украшены диковинной росписью. Никто из спутников старика не решился войти в строение циклопических размеров, хотя это легко сделать. Кто-то из проводников рассказал им предание о том, что внутренности пирамиды представляют собой лабиринт, построенный таинственной расой и только раз в сто лет используемый для ритуальной охоты.

Я полюбил эти небылицы, а теперь склонен считать их по большей части правдивыми.

Каждый день до глубокого вечера я пропадал у кибитки цыгана, очаровываясь его историями, погружаясь в них с головой. Когда я находился там, мира вокруг меня как будто не существовало, ведь его место занимала фантазия. Ничего мирское меня не трогало, кроме необходимости ожидать продолжений всякий раз, как цыган уходил спать.

Поздно, очень поздно я возвращался домой, что не могло не взволновать мою матушку. Ослушавшись их наказа не задерживаться после окончания ярмарки, я снова сидел среди публики, пришедшей к старику. Отец прислал за мной слугу, который, конечно, не мог утащить меня силой и потому не придумал ничего лучше, чем встать со мной рядом и противно занудствовать. Он мешал мне слушать, и я вспылил, обругал его. Слуга ушел, но за ним явился мой разгневанный отец, который сильно отшлепал меня. В первый и последний раз он сделал это на глазах у посторонних.

Я был строго наказан и заперт в своей комнате, где пару дней практически постоянно сидел на жестком каменном подоконнике и из узкого стрельчатого окна наблюдал за внутренним двориком. От обиды ничего не хотелось, даже книги не прельщали, да и о каком чтении могла идти речь, когда на глазах наворачивались слезы, стоило мне представить, что прямо сейчас где-то совсем близко старый цыган выдумывает очередную небылицу и забавляет ею бродяг.

Во дворике кто-то откашлялся и спросил:

- Может, прогуляешься со мной?

Этот зычный мужской голос, этот акцент я без труда узнал. Ко мне наведался сам цыган в потертых кожаных штанах и неизменной куртке без рукавов. Таким я привык его видеть, таким он остался в моей памяти.

- С радостью, но дверь заперта, - ответил я. - И слугам запрещено выпускать меня из комнаты.

- Да ну, - отозвался цыган, и я не сразу понял, что это не вопрос, а явное предложение проверить двери.

Ни один замок на моем пути не был закрыт, никто из слуг не глянул в мою сторону. Стоя у двух запряженных лошадей, старик дождался моего появления, лихо поднялся в седло и тронулся. Я оседлал вторую кобылу и последовал за цыганом, уверенный в том, что не смогу выехать за ворота, однако меня так никто и не остановил.

Никем не замеченные мы пересекли мост, обогнули по широкой дуге ярмарку и обозы торговцев. Бросив взгляд на цыгана, я увидел его пребывающим в распрекрасном расположении духа.

- Как же ваши вечерние посиделки?

- Не думаю, что сброд, обычно собирающийся вокруг меня, сильно переживает по поводу перерыва в наших свиданиях, ведь открывается долгожданная перспектива выпить побольше, потискать подольше девок из тех, что всегда носят свой товар при себе. Вчера я заметил, что ты не пришел, и решил проведать своего самого преданного и благодарного слушателя.

Я засмущался, не находясь с ответом. В голову настойчиво лезли только комплименты и просьбы рассказать что-нибудь, что запомнилось бы мне на долгие годы нашей неминуемой разлуки. Ни единого проклятого слова не смог я из себя выдавить, не обращая внимания, как далеко мы уже удалились от дома.

- Очень жаль, что вчера тебя не отпустили, - продолжал цыган. - Я рассказывал не выдуманную байку, а историю одного бедного пастора, произошедшую совсем недавно. Она весьма понравилась публике, понравится и тебе.

Мы съехали с дороги, увели лошадей в сторону леса и сели под широколистным деревом с низко склоненными ветвями, хорошо защищавшими нас от предзакатного солнца и возможных взглядов посторонних.

- Расскажите, пожалуйста, - взмолился я. - Мне не терпится узнать эту историю.

Старик потрепал мои волосы и без лишних слов приступил к рассказу:

- В Хаммельсбутте, что не далеко от Бремена, до недавнего времени жил пастор, носивший апостольское имя Пауль, но отличавшийся отнюдь не апостольским пристрастием к материальным благам. Община, в которой он служил, не могла дать ему того, чего он жаждал, ведь хотел Пауль всего, что позволило бы сполна насладиться жизнью здесь и сейчас, а не за порогом вечности.

Как-то пастор сидел дома и размышлял: а неплохо было бы попасть под опеку какого-нибудь богача, приблизиться к людям, сверкающим золотом и драгоценными камнями. Тут же он разочарованно вспоминал окружавший его народ, по большей части бедный, и приходил к мнению, что сам не будет интересен состоятельным особам. Печаль Пауля была необорима, когда в дверь деликатно постучали, и на пороге выросла фигура мужчины средних лет, одетого строго, дорого и со вкусом. По внешнему виду пастор сразу догадался, что визитер явился издалека, ведь в окрестностях Хаммельсбутта таких прежде не бывало даже проездом. Не иначе, как незнакомец прибыл из благословенных краев, где деньги падают с небес, только шляпу подставляй и почаще работай локтями, отталкивая соперников.