Последнее поколение - Юлия Федотова

И с высоты чужого роста он первым заметил вдалеке строение.

Сначала они испугались — неужели, блокпост? С другой стороны, почему прямоугольный? И кому придёт в голову устанавливать его на местности совершенно безлюдной, вдали от всех дорог? Или это они, одурев от голода, ухитрились сбиться с пути и к дороге выйти?

Оставив путников лежать в мелкой ложбинке между кочками, цергард Эйнер пополз на разведку. А вернулся в полный рост, совершено ошарашенный. Такого он в своей жизни ещё не встречал! Слышал, что бывает, но поверить не мог, считал легендой! Дом, всплывший из топи! Дом-призрак!

Должно быть, раньше здесь была богатая усадьба. Снаружи строение облепила засохшая болотная грязь, и красотой оно не блистало. Зато внутри… Сколько лет пробыло оно в глубине? Пятнадцать? Двадцать? Казалось, что жильцы покинули его вчера… Это была добротная, почти герметичная постройка, вязкая болотная тина не могла в неё проникнуть, кроме как через дымоход. Она забила всю печь, но быстро подсохла, создав пробку, и дальше в дом не пошла. Сквозь щели просачивалась лишь чистая вода, интерьер почти не пострадал от неё. Только тяжёлый запах тлена висел в воздухе.

В комнатах все стены, даже внешние, были прямыми, без выпуклостей.

— Зачем так странно сделали? — удивлённо сказал Тапри, находка даже его заставила оживиться, пробудила угасающий интерес к жизни.

Вопрос был чисто риторическим, агард не ждал ответа. Но пришелец тут же откликнулся:

— Этот дом построен из дерева. Доски и брёвна трудно поддаются изгибу, поэтому использованы лишь прямоугольные формы. Стиль ге-дор. Он как раз входил в моду перед войной.

— Целый дом — и весь из дерева?! — Тапри отказывался поверить в подобное расточительство. — Это сколько же денег надо было?!

— До войны дерево стоило не дороже камня, — мрачно сообщил цергард, всё-таки его кругозор был на несколько порядков выше, чем у провинциального сироты. — Деревья росли повсюду, целые заросли деревьев, руби — не хочу… — помолчал, и добавил невпопад, — У меня в детстве был деревянный ослик. Резной и раскрашенный, на колёсиках.

— А где он теперь? — почему-то заволновался агард. Про заросли деревьев он знал давно, просто не соотнёс количество с ценой. А о деревянных осликах прежде не слышал.

— В музе Эпох. Как образец народного творчества. Отец отдал.

Показалось Гвейрану, или в голосе Верховного цергарда Федерации звучала детская обида?

… Они ходили из комнаты в комнату, трогали чужие вещи, красивые и богатые — таких теперь не делают. Изящная мебель, тяжёлые драпировки, картины в овальных рамах. Много безделушек из камня и стекла. Много женской одежды в шкафах — вся одного размера. Зачем человеку столько? Это же за всю жизнь не сносишь! Туфли — дикие до невозможности! Дурацкая мода! Каблук высоченный, узкий — разве можно на таком… нет, не идти даже — хотя бы просто стоять? Или их делали чисто для красоты, чтобы сидеть нога на ногу, и ждать, пока слуги подадут на серебряном подносе ароматный симир в маленьких фарфоровых чашечках… вон тех, с изображением шести карточных мастей?

Ничего подобного, решительно опроверг Гвейран. Дамы в таких туфлях не только ходили, но даже танцевали.

Не может быть — отказались поверить жертвы военного времени. Это физически невозможно! В доказательство цергард Эйнер не поленился, стащил сапоги, напялил туфли (они пришлись почти впору, видно, принадлежали особе крупной) и продемонстрировал, как он в них падает. Но пришелец только посмеялся:

— Опыта у тебя нету. А если потренируешься неделю-другую — обязательно освоишь.

— Ну, вот ещё! Делать мне нечего! — цергард сердито сбросил туфли, и они остались беспорядочно валяться на полу.

Подождав, когда спутники выйдут, Тапри потихоньку вернулся в комнату и убрал обувь в шкаф, на прежнее место. Зачем — он и сам не знал.

Обойдя, этаж за этажом, все комнаты, они поднялись на чердак. И там их ждала находка страшная. Мумифицированное женское тело лежало на деревянном полу. Владелице дома и вещей из шкафа оно принадлежать не могло, было слишком миниатюрным, и не потому что усохло, а от природы. И одето было бедно, в скромное серое платье чуть ниже колен. Наверное, это была служанка. Она оставалась в доме одна, когда он ушёл в топь, и то ли надеялась вылезти через крышу, то ли спасалась от поднимавшейся воды. Но вода добралась до самого потолка, и несчастная в конце концов утонула… Это было нехорошее открытие. Всегда считалось, что когда дом уходит в топь, обитатели его гибнут мгновенно, без мучений. Увы, правда оказалась иной.

Оставаться внутри больше не хотелось. Того, кто вырос в войну, не пугает вид мёртвых тел, они становятся явлением привычным до обыденности. Но одинокий мертвец, вернувшийся на свет из далёкого прошлого — было в этом что-то мистическое и жуткое. Будто на самом деле призрак встретили! Ушли поспешно и тихо, не переговариваясь. С собой ничего не взяли, даже ту мелочь оставили, что успели распихать по карманам — на Церанге это не считалось мародерством, скорее сохранением материальных ценностей… Пусть уж лучше их кто-нибудь другой хранит!

…Настроение стало совсем скверным. То ли неприятная находка так повлияла, то ли голод сказывался всё сильнее. Вроде бы, и болезнь у Тапри пошла на убыль: чихал-кашлял меньше, и горл перестало щипать, но сил не прибавлялось — да и откуда бы им взяться, без еды? Цергард Эйнер, как всегда, держался хорошо, и несчастного адъютанта своего умудрялся подбадривать, благо имел на него влияние почти гипнотическое. Тот верил свято каждому его слову: говорит господин цергард, что всё у нас хорошо, и выдержим обязательно, и скоро уже придём — значит, так оно и будет. Он человек великий, и ошибаться не может… Только лицо у него стало совсем белым, и взгляд какой-то чужой, отрешённый. Но это от голода, это пройдёт… Надо, устроить так, чтобы ему доставалось больше еды. Ведь его никто не тащит на закорках, сам идёт, значит, и сил расходует больше. И кто, скажите, обязан позаботиться о его благополучии, как не собственный адъютант, который ежедневно даром проедает целых два куска хверса?…

Беда пришла на восьмые сутки, когда до цели оставалось всего ничего, Гвейран уже начинал узнавать местность.

Как всегда, на втором закате, он выдал спутникам по «контрольной порции». Эйнер тут же запихал свою в рот, даже не озаботившись продемонстрировать Гвейрану процесс. До того хотелось жрать — траву бы начал грызть, если бы не опасался, что ядовитая! За день устали до боли ноги и спина, он лёг, откинувшись на мягкую кочку, закрыл глаза и задремал мгновенно, будто переключателем щёлкнули… как вдруг сквозь сон услышал робкий голос своего адъютанта.

— … нет, спасибо, что-то мне сегодня не хочется… пусть лучше господин цергард…

— Что?! — он подскочил как ужаленный. — А ну-ка ешь!!! Немедленно!!!

Пришелец Гвейран тронул цергарда за плечо и молча, многозначительно покачал головой. У Эйнера подкосились колени, он осел на кочку.

— Ах ты чёрт!!! Только этого не хватало!

…Агард Тапри лежал на рыжей траве в позе эмбриона, прикрытый двумя полицейскими куртками. Смотрел перед собой мутным взглядом. Голод куда то ушёл совершенно, в теле была необыкновенная лёгкость, а в голове — приятная сонная тяжесть… Хорошо ему было, удивительно хорошо… Сквозь мерный шум в ушах доносились приглушённые голоса спутников, но он даже не пытался прислушиваться к словам, просто лежал блаженно, без единой мысли в голове.

— Но ведь утром ещё всё было в порядке! — с отчаянием шептал цергард — Я сам видел! Ел он! Глотал!

— Иногда эта дрянь развивается очень быстро, — вздохнул Гвейран.

— Так чего мы ждём? Надо его накормить скорей! Насильно! Вдвоём не справимся, что ли?

Пришелец отвёл глаза. Помолчал минуту, будто собираясь с духом, потом заговорил тихо и мягко, будто к больному обращаясь.

— Эйнер, мальчик, ну посуди сам. У нас осталось три порции. Три совсем маленьких ломтика! Ну, впихнём мы их в него сейчас, ну выведем из ступора… Но не накормим же! Нечем кормить! Через час, максимум, через два, анорексическое состояние возобновится. Так нужно ли его мучить? Ему сейчас хорошо…

— Нет! — цергард испуганно попятился, он был не готов к такому повороту. — Нет! Нельзя так! Сейчас кусочек, через час ещё… как-нибудь дотянем! Совсем немного осталось идти! Не хочу я, чтобы он умер! Мы столько вместе… — тут голос у него сорвался, и он умолк.

Гвейран обнял его за плечи, худые и дрожащие, прижал к себе, как когда-то, много лет назад. Цергард покорно ткнулся лбом ему в рукав.

— Никто не хочет. Но так бывает, сам знаешь… Ничего изменить нельзя.

— Нет! — цергард резко, рывком отстранился, — Нет, можно! — в голосе его звенело торжество. — Я вспомнил! Я видел! С одним парнем тоже такое случилось — его кровью напоили! Человеческой! Пленного зарезали и… Короче, это самый лучший способ!