Бен-Гур - Лью Уоллес

— Благодарю тебя, добрый шейх, — скромно ответил Бен-Гур. — Пусть слуги принесут воды.

Лошадям он подал воду сам.

Затем, вскочив на Сириуса, продолжил тренировку, как прежде, переходя с шага на рысь, с рыси на галоп и в конце концов пустил скакунов в карьер, постепенно доведя скорость до максимума. Это было захватывающее зрелище, раздались аплодисменты, равно относящиеся к держащей вожжи твердой руке и к четверке, слившейся воедино и в бешеной скачке по прямой, и в согласных поворотах. В их действиях были мощь, грация и удовольствие, все делалось без видимых усилий и совершенно не походило на труд. Восхищение зрителей не смешивалось с жалостью или упреком, как если бы они наблюдали за вечерним полетом ласточек.

В разгар тренировки к шейху подошел Малух.

— Я приехал к тебе с поручением, о шейх, — сказал он, улучив момент, — с поручением от купца Симонида.

— Симонид! — вскричал араб. — Вот это славно! Абаддон побери всех его врагов.

— Он велел сначала пожелать тебе мира Божьего, а затем вручить этот пакет, моля прочитать в момент получения.

Ильдерим, сломал печать на конверте и, достав два письма, углубился в чтение.

Симонид — шейху Ильдериму.

Друг мой!

Прежде всего — твое место в сердце моем неизменно.

Затем.

В твоем доваре живет сейчас юноша красивой наружности, называющий себя сыном Аррия, коего он и есть приемный сын.

Он очень дорог мне.

У него чудесная история; приезжай сегодня или завтра, чтобы я мог рассказать тебе эту историю и посоветоваться.

Тем временем будь благосклонен ко всем его просьбам, если они не бесчестны. Если понадобится возмещение убытков — считай меня своим должником.

Сохрани в тайне мой интерес к юноше.

Вырази мое почтение своему гостю. Для него, его дочери, тебя и всех, кого ты захочешь взять с собой, заказаны мной места в цирке на день игр.

Тебе и всем твоим — мир.

Кто я, друг мой, если не твой друг?

Симонид — шейху Ильдериму.

Друг мой!

Богатый опыт заставляет послать тебе еще слово.

Есть знак, который все, кто не римлянин, и имеет деньги или добро, подверженные риску, воспринимают как предупреждение: появление у кормила власти высокопоставленного римлянина, облеченного неограниченными полномочиями.

Сегодня прибывает консул Максентий.

Я предупредил тебя.

Успешный заговор против тебя, друг мой, не может обойтись без Ирода; большие твои богатства находятся в его доминионах.

Потому будь начеку.

Сегодня же утром свяжись со своими верными стражами дорог, ведущих к Антиохии, и вели обыскивать каждого гонца; если обнаружатся личные послания, имеющие отношения к тебе или твоим делам, ты должен ознакомиться с ними.

Лучше бы ты получил это вчера, но и сейчас не поздно, если ты будешь действовать решительно.

Если гонцы отправились из Антиохии нынче утром, то твои посланцы, знающие тайные пути, смогут передать приказ вовремя.

Не медли.

Сожги это, прочитав.

Твой друг, о мой друг.

Ильдерим перечитал письма, снова положил их в полотняный пакет и сунул за кушак.

Тренировка вскоре закончилась, заняв в общей сложности два часа. Бен-Гур подъехал к Ильдериму.

— С твоего позволения, шейх, — сказал он, — я верну арабов в шатер и выведу снова после полудня.

— Я передаю их в полное твое распоряжение, сын Аррия, до конца игр. За два часа ты сделал больше, чем этот римлянин — да обдерут шакалы мясо с его костей — за много недель. Мы победим — клянусь славой Божией! — мы победим.

У шатра Бен-Гур не оставлял коней, пока о них не позаботились, а затем, искупавшись в озере и выпив чашку арака с шейхом, чей дух ликовал по-царски, переоделся в свое еврейское облачение и пошел прогуляться по Саду в компании Малуха.

Разговор между ними был длинным, и не все в нем представляло интерес для нас. Одна часть, однако, должна быть упомянута. Говорил Бен-Гур.

— Я дам тебе письменное распоряжение относительно моего имущества, оставшегося в караван-сарае у моста Селевкидов. Привези его сегодня, если сможешь. И, добрый Малух, если я не слишком утруждаю тебя…

Малух запротестовал, выражая искреннее желание помочь.

— Благодарю тебя, Малух, благодарю. Я верю твоим словам, потому что мы — собратья из древнего племени, а наш враг — римлянин. Тогда, во-первых, поскольку ты — деловой человек, а шейх Ильдерим, боюсь, — нет…

— Как почти все арабы, — серьезно вставил Малух.

— Нет, я не сомневаюсь в их уме, Малух. Однако лучше бывает, когда присматриваешь за ними. Чтобы сэкономить на штрафах и прочих неприятностях, тебе стоило бы зайти в цирк и проверить, все ли предварительные условия соблюдены. Ну, а если бы тебе удалось получить копию правил, услуга стала бы неоценимой. Я хочу знать, какие цвета должен носить, и, особенно, под каким номером выйду на старт; хорошо если он окажется рядом с Мессалой — все равно справа или слева, — если же нет, но ты сможешь изменить — сделай это. У тебя хорошая память, Малух?

— Бывало, что она подводила меня, но никогда, если ей, как сейчас, помогало сердце.

— Тогда я рискну попросить еще об одной услуге. Я видел вчера, как гордится Мессала своей колесницей — и по праву, ибо лучшей нет и у цезаря. Не сможешь ли ты выяснить, тяжела она или легка? Я хотел бы знать точный вес и все размеры. Но даже если тебя постигнет неудача во всем остальном, выясни точное расстояние от оси до земли. Ты понял, Малух? Я не хочу предоставлять ему никаких существенных преимуществ. Внешний вид меня не интересует; в случае моей победы он только усугубит его позор. Но если есть настоящие преимущества, я должен знать о них.

— Понимаю, понимаю, — сказал Малух. — Перпендикуляр, опущенный из центра оси — вот, что тебя интересует.

— Совершенно верно, и могу тебя обрадовать: это последняя просьба. А теперь вернемся в довар.

У входа в шатер они встретили слугу, наполнявшего бутылки свежим лебеном, и остановились освежиться. Вскоре Малух уехал в город.

Пока их не было в доваре, оттуда выехал хорошо вооруженный гонец с поручениями, рекомендованными Симонидом. Гонец был арабом и не вез никаких записей.

ГЛАВА III

Чары Клеопатры

— Ира, дочь Балтазара, послала меня к тебе с приветом и поручением, — сказал слуга Бен-Гуру, отдыхающему в шатре.

— Передай же поручение.

— Угодно ли тебе сопровождать ее в прогулке по озеру?

— Я сам приду с ответом. Передай ей.

Принесли обувь, и через несколько минут Бен-Гур отправился на поиски прекрасной египтянки. Тень горных вершин наползала на Пальмовый Сад, предвещая скорую ночь. Из-за деревьев доносилось звяканье овечьих колокольчиков, мычание скота и голоса пастухов, ведущих стада домой. Напомним, что жизнь в Саду ничем не отличалась от жизни в отдаленнейших уголках пустыни.

Шейх Ильдерим присутствовал на вечерней тренировке, которая во всем повторяла утреннюю, а затем отправился в город по приглашению Симонида; он мог успеть домой к ночи, но, учитывая, сколь многое предстояло обсудить друзьям, это было маловероятно. Оставшийся в одиночестве Бен-Гур проследил за лошадьми, смыл пот в озере, сменил полевую одежду на свое обычное одеяние саддукея высокой крови, рано поужинал и, благодаря молодости и здоровью, вполне восстановил сои истраченные бешеным напряжением тренировки силы.

Можно ли представить себе тонкую душу, нечувствительную к красоте? История Пигмалиона и его статуи столь же естественна, сколь поэтична. Красота — необоримая сила; и сейчас она влекла Бен-Гура.

Египтянка была для него сказочно прекрасной женщиной. В мыслях она всегда являлась ему такой, как была у источника, и он чувствовал воздействие ее голоса, более сладкое благодаря звучавшим в нем слезам благодарности, и ее глаз — больших, мягких, черных миндалевидных глаз ее расы — глаз, выражающих больше любых слов. Столь же неразрывна с мыслями о ней была высокая, красивая, грациозная, изысканная фигура в богатых и свободных одеждах, ожидающая, как Суламифь, своего господина и в то же время опасная, как армия под развернутыми знаменами. Стоило подумать о ней, как в памяти вставала вся Песнь Соломона. С такими чувствами и такими ощущениями он шел, собираясь проверить, оправдывает ли она их на самом деле. Его вела не любовь, но восхищение и любопытство, которые могли предвещать ее.

Пристань была нехитрым сооружением: лестница и платформа, снабженная несколькими фонарями на столбах; однако поднявшись, он остановился, очарованный увиденным.

На воде покоился легкий, как яичная скорлупа, ялик. Эфиоп — погонщик верблюда у Кастальского Ключа — сидел на веслах, и его чернота подчеркивалась сияющей белизной ливреи. Вся корма была укрыта коврами и подушками тирского пурпура. На руле сидела сама египтянка, завернутая в индийские шали и облачко тончайших шарфов и покрывал. Обнаженные до плеч руки были не просто безупречны — казалось, они призывали внимание позой, движениями, неким выражением; ладони и даже пальцы обладали собственной фацией и значением; каждая часть в отдельности являла чудо красоты. Плечи и шею защищал от ночной прохлады — но не скрывал от взглядов — большой шарф.