Цезарь - Александр Дюма

Мы уже рассказывали, как у Цезаря шли дела с сенатом в тот момент, когда Антоний, вернувшись из Египта, заключил с Цезарем договор. Мы видели, как сенат отказал Цезарю в продлении его полномочий, и как офицер Цезаря, ударив по мечу, сказал:

– Вот кто даст их ему!

Оставался еще один человек, очень важный для Цезаря: это был Павел, который строил великолепную базилику на месте той, что носила имя Фульвия. Павел был стеснен в средствах из-за расходов, связанных с этим строительством. Цезарь послал ему семь миллионов, чтобы закончить его. Павел велел передать Цезарю, что тот может расчитывать на него.

Было вынесено решение по поводу консулата. Сенат постановил, что Цезарь не может домогаться должности консула, не явившись в Рим. Тогда Курион от имени Цезаря выдвинул предложение.

Он сказал, что Цезарь готов явиться в Рим один, без армии, но при условии, что Помпей распустит свои войска и останется в Риме тоже один, без армии. Если же Помпей сохранит свою армию, то он, Цезарь, просит разрешения явиться в Рим со своей.

Но Курион все же настаивал на роспуске войск Помпея, говоря, что Цезарь, не считая себя значительнее последнего из граждан, полагает, что для Республики было бы лучше, чтобы он и Помпей встретились лицом к лицу друг с другом как два частных лица, чем как два полководца армий. Они подождут, таким образом, каждый со своей стороны, почестей, которые их сограждане сочтут нужным им оказать.

Куриону ответил консул Марцелл, и в своем ответе он назвал Цезаря разбойником. Он добавил, что если Цезарь не пожелает сложить оружие, его следует считать врагом отечества. Но тогда Куриона поддержали Антоний, Павел, второй консул, и Писон.

Он попросил у сената открытого голосования, – иначе говоря, чтобы те сенаторы, которые хотят, чтобы Цезарь сложил оружие, а Помпей сохранил командование своей армией, перешли в один конец зала. Это напоминало наше голосование вставанием. И наибольшее число сенаторов, даже почти все, перешли в конец зала, указанный Курионом.

Тогда Курион попросил проголосовать по встречному предложению: то есть, чтобы те, кто считает, что Помпей и Цезарь должны оба сложить оружие, и что ни один из них не должен сохранять за собой армию, перешли в другой конец. Только двадцать два сенатора остались верны Помпею.

Пока проходило это голосование, Антоний вышел на Форум, рассказал народу, что происходит в сенате, и подогрел его энтузиазм в отношении Цезаря. Дело кончилось тем, что когда Курион вышел сообщить о победе, которую он только что одержал, добившись обоюдного разоружения, у дверей его ждал триумф. Ему бросали венки, как атлету-победителю, и его с громкими криками проводили до самого дома.

Теперь настал черед действовать Антонию. Он воспользовался минутой воодушевления народа, державшего сторону Цезаря, и добился принятия решения, чтобы армия была объединена и отправлена в Сирию для поддержки войску Бибула, вовлеченному в войну с парфянами.

Когда два эти решения были приняты, Антоний поднялся в сенат и попросил позволения зачитать сенаторам письмо, которое он получил от Цезаря.

Но сенат под влиянием Марцелла уже переменил свое мнение. Марцелл воспротивился тому, чтобы Антоний читал письмо Цезаря.

Антоний тем не менее его прочитал, но в таком шуме, что его никто не услышал. Тогда он вновь спустился на Форум и прочел его народу.

Тем временем Сципион, тесть Помпея, добивался постановления, что если Цезарь в назначенный день не сложит оружие, он будет провозглашен врагом отечества, и поступать с ним будут соответственно.

Лентулу этого показалось мало, и он вскричал:

– Против такого разбойника, как Цезарь, нужны вовсе не указы, а оружие!

И затем, употребив метафору:

– Я уже вижу, – сказал он, – как десять легионов спускаются с Альп и приближаются к Риму. Граждане, облачимся же в траур!

И сенат постановил, чтобы Рим облачился в траур. – Славный сенат!

И Рим надел траур. – Бедный Рим.

Глава 52

Тем временем прибыли письма от Цезаря.

Он выдвигал новые предложения; – поскольку, нужно отдать Цезарю справедливость, в этом споре между ним и Помпеем он действовал очень сдержанно. – Он предлагал покинуть армию, при условии, что ему оставят управление Цизальпинской Галлией и Иллирией вместе с двумя легионами, пока он не получит второй консулат.

Помпей отказался оставить ему легионы. – Эти легионы составляли почти двадцать тысяч человек. Цицерон возвращался из Киликии. Он хотел, прежде всего, мира. Он просил Помпея не быть столь суровым к Цезарю, потому что излишняя суровость должна будет довести его до крайности. Но Помпей ответил, что довести Цезаря до крайности – это и есть его главное желание, потому что тогда с ним быстрее будет покончено.

Цицерон снова возразил ему, напомнив о решениях народа, об армии, отправленной в Сирию, и о том, что гражданам запрещено вновь поступать на военную службу к Помпею.

– С чем вы будете воевать против Цезаря? – спросил он.

– Что ж! – ответил Помпей; – стоит мне только топнуть ногой, и из земли появятся солдаты!

Цицерон наконец склонил Помпея согласиться на требования друзей Цезаря, которые пошли на новые уступки.

Вместо того, чтобы сохранить за собой два легиона, Цезарь довольствовался шестью тысячами человек.

– Быстро предложите это сенату, – сказал Цицерон Антонию. – Помпей согласен.

Антоний побежал в сенат и вынес это предложение. Но консул Лентул наотрез отказался от него и выгнал Антония и Куриона из сената.

Антоний вышел, осыпая сенаторов проклятиями; затем, решив, что для Цезаря настал момент поставить на карту все ради всего, он вернулся домой, переоделся в платье раба, убедил Куриона и Квинта Кассия сделать то же самое, и втроем они выехали на взятой внаем повозке из Рима, чтобы добраться до Цезаря и доложить ему обо всем, что произошло.

Цезарь был в Равенне, где при нем был только тринадцатый легион, когда прибыли трибуны. Он не ожидал подобной удачи. За него уже была сила, почти было право; Курион, Антоний и Квинт Кассий принесли ему законность.

Как только они заметили вдалеке солдат, Антоний закричал:

– Солдаты! Мы народные трибуны, изгнанные из Рима. В Риме нет больше порядка; трибуны не имеют больше свободы говорить; нас изгнали, потому что мы стоим за справедливость, и вот мы здесь.

Прибежал Цезарь. Он не мог поверить в подобное счастье. Он встретил Куриона, Антония и Кассия с распростертыми объятиями, и в ту же минуту поручил им командование войсками.

Он ждал лишь этого случая, чтобы отомстить за оскорбления и неблагодарность, которые вот уже полгода его принуждали пить полной чашей.

Прибавьте ко всему тому, что мы рассказали, что Марцелл и Лентул лишили жителей Неокома права гражданства, которое Цезарь недавно пожаловал Галлии. Кроме того, в присутствии консула Марцелла высекли одного из сенаторов; и когда тот потребовал, чтобы ему, по крайней мере, объяснили причину подобного оскорбления, Марцелл ответил, что довольно и того, что такова его воля, и что те, кто недоволен им и Римом, могут отправляться жаловаться Цезарю.

Чаша переполнялась.

Это было положение Бонапарта в Египте, которого ежедневно оскорбляла Директория. Аналогия получается полной, включая Помпея. Французского Помпея звали Моро.[54]

Не следовало терять ни минуты. У Цезаря было с собой только пять тысяч человек пехоты и триста конницы.

Но он рассчитывал на тех солдат, которых пошлют против него, и которые раньше служили под его началом; он рассчитывал на своих ветеранов, которым он дал отпуск, отправив их в Рим на голосование; и на те два легиона, что он отдал Помпею, каждый человек из которых, уходя, получил от него по сто пятьдесят драхм; и еще, кроме всего этого, он рассчитывал на свою удачу.

Они собирались начать с захвата Аримина, крупного города в Цизальпинской Галлии; вот только при этом следовало не развязывать большого побоища и пролить как можно меньше крови; значит, это нужно было сделать внезапно.

Поэтому Цезарь приказал своим капитанам и солдатам взять только мечи; после чего он поручил командование армией Гортензию, провел день, наблюдая битву гладиаторов, незадолго до наступления ночи принял ванну; после ванны он отправился в обеденный зал и пробыл там некоторое время со своими сотрапезниками, приглашенными на ужин; где-то через час он поднялся из-за стола, радушно предложил гостям продолжать угощаться, пообещал им скоро вернуться, вышел, сел в наемную повозку, и отправился не по той дороге, которой должен был держаться; его факелы погасли, он сбился с пути, проблуждал всю ночь, нашел проводника только к утру, добрался, наконец, до своих солдат и капитанов, которым он назначил встречу в условленном месте, повернул в сторону Аримина и очутился перед Рубиконом – маленькой речкой, тонкой струйкой воды, знаменитой сегодня наравне с самыми полноводными реками, которая служила границей между Цизальпинской Галлией и собственно Италией.