Цезарь - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Цицерон писал Аттику:
«В Италии нет ни пяди земли, которой он не был бы хозяином. О Помпее ничего не известно; но если он еще не в море, всякий путь для него должен быть закрыт.
Со стороны Цезаря – о, какая невероятная быстрота! тогда как с нашей…
Но мне отвратительно осуждать того, за кого я тревожусь и терзаюсь».
Но если после того, что мы прочитали, Цицерон не осуждает Помпея, что сказали бы те, кто осуждал его?
Глава 55
А что же, посреди всего этого, приключилось с Помпеем? что сталось с этим человеком, который отверг все условия мира? Что сталось с этим хвастливым императором, которому довольно было, – как он говорил, – топнуть ногой, чтобы из земли поднялись легионы пехоты и конницы?
Что сталось с Помпеем, никто не знал. Помпей исчез, его разыскивали: десять миллионов сестерциев тому, кто найдет пропавшего Помпея.
Был один человек, который должен был знать, где Помпей. Это Цицерон. Ну же, Цицерон, где Помпей? Ведь вы писали об этом Аттику в феврале 705 года от основания Рима, за сорок восемь лет до Рождества Христова. Что вы говорили об этом?
«Чтобы окончательно опозориться, нашему другу не хватает только предоставить Домиция самому себе. Все думают, что он придет к нему на помощь; я лично сомневаюсь.
– Неужели, скажете вы, он бросит на произвол Домиция, человека столь значительного, когда у него самого в распоряжении тридцать когорт?
О! да; он бросит его, мой дорогой Аттик, или я сильно заблуждаюсь. Его страх неописуем. Он думает только о том, чтобы бежать!..»
Так и написано: Nihil spectat nisi fugam!
Вот таков этот человек, с которым, по вашему мнению, я должен связать свою судьбу. Я знаю, что вы так думаете. Ну что же, я вижу, от кого мне бежать; к несчастью, я не вижу, за кем мне последовать.
Я произнес, говорите вы, памятные слова, когда сказал, что предпочел бы быть побежденным с Помпеем, чем победить с другими.
Да, но с тем Помпеем, каким он был, с тем Помпеем, каким он по крайней мере казался, а не с этим Помпеем, который бежит, не зная ни куда, ни почему, который бросил все, чем мы обладали, который покинул отечество и готов покинуть Италию. Я сказал это? ну что ж; тем хуже! Что сделано, то сделано. Я побежден.
Впрочем, я никогда не привыкну ни видеть все эти вещи, которые я никогда бы не счел возможными, ни следовать за человеком, который отнял меня у моих близких и у меня самого.
Прощайте! я в подробностях извещу вас о том, что будет дальше».
Хотите знать, что было дальше? Читайте:
«Помпей отыскался.
О позор! о несчастье! поскольку, по мне, настоящее несчастье только в позоре; он забавлялся, возвеличивая Цезаря, и вот теперь он внезапно начинает бояться его и не хочет мира никакой ценой.
Но в то же время он, сказать по правде, совершенно не готовится к войне.
Вот он оставил Рим: он потерял Пицен по собственной вине, он позволяет загнать себя в Апулию, он собирается в Грецию; и никому ни слова прощания, ни единого объяснения по поводу столь важного и столь неожиданного решения.
Но вот ему пришло письмо от Домиция.
Он пишет тогда консулам: похоже, что чувство чести просыпается в нем.
Вы полагаете, что герой, вновь ставший самим собой, воскликнул:
– Я знаю, чего требуют долг и честь. Какое мне дело до опасности, если справедливость на моей стороне!
Полноте! прощай, честь! герой уже в пути, он спасается, он уже на пути к Брундизию. Говорят, что Домиций и все, кто были с ним, узнав об этом, сдались тому.
О скорбное дело! Я завершаю свое письмо: боль не дает мне продолжить его. Жду вестей от вас».
Как видите, Помпей нашелся: он бежит в сторону Брундизия.
О! вот он уже в Брундизии, то есть в самой крайней точке Италии. Взгляните, он пишет оттуда Цицерону:
Гней Великий, проконсул, Цицерону, императору!
«Получил ваше письмо; я рад за вас, если вы в добром здравии. В том, что вы мне говорите, я вновь узнал вашу старинную преданность Республике. Консулы прибыли к армии, которая у меня находится в Апулии; я заклинаю вас вашей достойной восхищения любовью к отечеству, которой вы никогда не изменяли, присоединиться к нам, затем, чтобы мы совместными решениями могли оказать помощь Республике в ее бедственном положении.
Следуйте Аппиевой дорогой и презжайте в Брундизий как можно скорее».
И он продолжает называть себя Гнеем Великим!
Ведь я говорил вам, дорогие читатели, что Помпея сильно преувеличивают. Стоит ли говорить, что Цицерон не был единственным, кто думал и гворил, что Помпей глупец и трус.
Помпей трус! какое нелепое словосочетание! но чего вы хотите? я взялся показать вам великих людей в домашнем платье; а с великими людьми все обстоит так же, как и с рагу из зайца: чтобы подать вам великого человека, мне нужен великий человек.
Посмотрим дальше; на этот раз Цицерону пишет Целий.
«Скажи откровенно, видел ли ты когда-нибудь большего глупца, чем твой Гней Помпей? Вызвать такой страшный шум, такое великое потрясение, чтобы потом делать одни только глупости!
А наш Цезарь, напротив, какая мощь в действии и, главное, какая умеренность в победе! Доводилось ли тебе когда-нибудь читать или слышать о чем-либо подобном? Что ты на это скажешь? а как тебе показались наши солдаты, а? наши славные солдаты, которые в этой такой трудной местности, по такой холодной зиме, вышли в поход, словно на прогулку? Во имя Юпитера! что за молодцы!
Но как бы вы смеялись надо мной, если бы вы узнали, что в глубине души пугает меня во всей этой славе, к которой я совершенно непричастен! Об этом я могу сказать только при встрече. Все, что я знаю, это что он намерен вызвать меня в Рим, как только прогонит Помпея из Италии. Впрочем, полагаю, что к этому часу это уже сделано, если только Помпей не предпочтет быть осажденным в Брундизии.
Привет вашему сыну Цицерону!»
Со своей стороны, Цезарь снова пишет Цицерону. Откуда? Письмо не датировано. Да знает ли и сам Цезарь, где он находится? Он продвигается вперед так же быстро, как Помпей бежит.
«Время поджимает меня; мы в походе, и легионы уже выступили вперед. Тем не менее, я не хочу отпускать Фурния, не отправив вам ни слова признательности. Я настоятельно прошу вас, как о большом одолжении, вернуться в Рим. Я надеюсь, что скоро буду там. Как бы я хотел увидеть вас там, чтобы воспользоваться вашим влиянием, вашими познаниями, вашим достоинством, всеми вашими возможностями, наконец!
Я заканчиваю так же торопливо, как и начал: время летит; простите, что пишу вам так коротко. Фурний расскажет вам остальное».
Итак, Цицерон нужен всем. Помпей тянет его в сторону Брундизия, Цезарь зовет его в Рим. Кого же он послушает? О! если бы он смел, он бы тут же бросил Помпея и помчался к Цезарю!
– О! если бы я еще не был ангажирован, – говорит он; – но у меня такие обязательства перед Помпеем, что я не могу допустить даже тени неблагодарности.
Он ответил Цезарю:
Цицерон, император, шлет привет Цезарю, императору!
«Я получил твое письмо, которое ты отправил мне с нашим Фурнием, и в котором ты призываешь меня вернуться в Рим.
Ты говоришь, что хотел бы воспользоваться моими познаниями и моим достоинством. Но ты добавляешь: моим влиянием и всеми моими возможностями. Это дело другое, и я задаюсь вопросом, какой смысл ты вкладываешь в эти слова.
Разумеется, я думаю, что твоя высокая мудрость может внушить тебе только стремление к миру, покою и согласию для наших сограждан. Если это так, Цезарь, то ты совершенно прав, и я действительно тот самый человек, который тебе нужен, и по моим взглядам, и по моей природе.
Если мои предчувствия не обманывают меня, и если ты действительно испытываешь некоторую благосклонность к Помпею и хочешь примирить его с тобой и с Республикой, ты нигде не найдешь лучшего посредника, чем я, который всегда давал ему, равно как и сенату, самые лучшие советы, когда я мог; чем я, который не встал деятельно ни на одну из сторон, когда была объявлена война. И я никогда не ограничивался простым высказыванием моего мнения, но я приложил усилия, чтобы и другие разделили его.
Сегодня, уверяю тебя, Цезарь, я не могу с безразличием смотреть на унижение Помпея; поскольку несколько лет назад я сделал тебя и его своими идолами, и старался быть вам обоим самым преданным другом.
Поэтому я прошу тебя Цезарь, я заклинаю тебя, стоя на коленях, отложи на минуту заботы, которые занимают тебя, и подумай о том, чтобы позволить мне остаться честным, преданным, благодарным, наконец, в память о величайшем благодеянии, оказанном мне. Пощади же единственного человека, который может послужить посредником между тобой и Помпеем, между вами и нашими согражданами.
Я уже благодарил тебя за то, что ты спас жизнь Лентулу, и тем самым сделал для него то, что он сделал для меня. Но с тех пор, как он написал мне письмо с изъявлениями своей признательности, мне кажется, что я разделил с ним это благодеяние.
