На грани - Анна Александровна Кабатова

не оставалось выбора, как попробовать снова решиться. Долго убеждать себя мне не пришлось, и, проделав то же самое с дверью теперь уже наверняка номера Пита, я увидел его, стоящего на пороге передо мной.

– Что? – спросил он, разрушая неловкую паузу.

– Моя жена посоветовала мне поговорить с тобой, и я с ней совершенно согласен.

– Женщины… Ладно, входи.

Планировка и несколько деталей интерьера – пожалуй, единственные отличия между его номером и моим. В целом всё было таким же. Сев в кресло, товарищ предложил сделать то же самое и мне, а затем спросил:

– Так о чём ты хотел со мной поговорить?

– О том, что произошло вчера, начиная с момента, когда я получил твоё письмо.

– Разве что-то случилось?

– Пит, прекрати притворяться. Сквозь не самые толстые стены я слышал, что ты делал дальше. Затем целый день из тебя нельзя было вытащить слова, а потом, когда автомобиль сломался, я испугался, что ты разнесёшь его к чертям. И, признаться, я боюсь за тебя.

– Со мной всё нормально. Лучше иди спать.

– Почему ты просто не можешь рассказать мне обо всём? – вспылил я.

– Это мои проблемы и тебя они не касаются, – всё так же спокойно ответил он.

– Ты привык прятаться за своим персонажем, который всегда счастлив, жить не может без путешествий и имеет философский взгляд на мир. Но, пожалуй, только мы двое знаем, кто ты на самом деле, – последовал мой ответ, и дверь за моей спиной захлопнулась.

Это была далеко не самая приятная, но всё же правда. Каждый человек, повстречавший Пита, знал лишь его образ, укреплённый его умелой актёрской игрой, если это уместно так назвать. В душе он остался тем самым мальчишкой в юном возрасте. Не знаю, было ли это частью учения, которое он получил от Патрика Рейнольдса, придумал ли это он сам, или и вовсе никаких путешествий с ним никогда до нашей встречи не случалось, а вся история его жизни – сплошная ложь, но той ночью я понял одну очень важную вещь. Не важно, как сильно ты будешь стараться и какое представление о себе внушишь окружающим, но ты не сможешь бежать от себя вечно. Сердце не обманешь.

Иного выхода мой гнев, который я, порой, ненавидел, мне не оставил. Я лег на кровать у себя и долго смотрел в окно. Вскоре началась гроза и в тот момент о себе напомнила мысль, пришедшая мне в голову в возрасте восьми лет. Когда я был ещё настолько маленьким юношей, мне постоянно казалось, что, когда идёт дождь, в мире кто-то плачет. Возможно, это действительно так, но затем эту мысль заменили знания о природных явлениях с научной точки зрения, и до той ночи в Брокен-Хилле я о ней не вспоминал.

Внезапно в мою дверь кто-то постучал. У меня не было никакого желания даже на мгновение отвлекаться от картины за окном и на нём, но, так уж и быть, пришлось встать и открыть. Каково же было моё удивление, когда перед собой я увидел Пита. Нельзя сказать, что он злился или печалился, да и вообще не понятно, какие эмоции сейчас властвовали над ним, поэтому всё то время, пока он не решался нарушить молчание, я глядел на него и пытался понять, о чём сейчас думает Пит. Видимо, наконец собравшись со всеми своими силами, он спросил:

– Позволишь войти?

Открыв дверь шире, я привычным для нас жестом пригласил его внутрь. Сразу после того, как он удобно устроился на одном из стульев, мой друг продолжил:

– Хорошо, давай поговорим. Например, с чего ты взял, что во время приключений и вне их все знают моего персонажа, а не меня?

– Я уже говорил, но скажу ещё раз. Я всё слышал той ночью, если это, конечно, не уместнее назвать утром. Поверь, мне очень жаль. Я знаю, что вы были не очень близки, но…

– Твоё мнение ошибочно, – перебил он меня.

– Что ты имеешь ввиду?

– Тот факт, что мы не были близки. Это ложное утверждение.

– Что-то я не замечал между вами тёплых взаимоотношений, когда мы были в его доме, как и годы спустя после этого.

– А потом прошло ещё два года. Ты никогда не думал, куда я пропал?

– Нет.

– А стоило бы. За два года мы нашли общий язык, пожалуй, впервые за столько лет. В какой-то момент я понял, что он всего лишь хотел как лучше с той точки зрения, которую ему навевал образ жизни. В свою очередь, отчим наконец принял меня таким, какой я есть. А теперь мы уже никогда не сможем сходить на рыбалку вновь, чего он так хотел. Знаешь, в ту ночь или утро, как ты это обозначил, я чертовски возненавидел себя, что было в диковинку, ведь раньше мне не приходилось испытывать ничего подобного.

– Почему? – несмело спросил я, когда пауза, что её сделал Пит, вышла уж слишком неловкой.

– Потому, что я позволил истории повториться, вновь наступил на те же грабли. Думаю, ты помнишь, насколько велико было моё раскаяние, когда я не успел сказать родителям, как сильно люблю их. Теперь то же самое случилось с моим отчимом. Жаль, что осознать это мне удалось лишь после того, как никого из моих близких больше не осталось.

– Никогда не поздно повернуть всё в обратную сторону. Ты сам говорил мне об этом.

– Вот только в моём случае особо и поворачивать-то некуда. Скоро и ты окажешься вне моего влияния. Дети, семейная жизнь, работа, знаешь ли… Это не для меня, – после этих слов он встал и подошёл к окну, направив свой глубокий взгляд на дорогу снаружи, куда как раз выходили мои окна. А после, немного помолчав и поразмыслив над следующей фразой, Пит продолжил:

– Понимаешь, каждому из нас нужна власть. Например, в детстве мы любим быть главными в той или иной игре, в чуть старшем возрасте нам нравится командовать, а потом, когда у нас появляются дети, мы используем это. Мы говорим, что им делать и распоряжаемся их жизнью, пока они не станут слишком умными, чтобы избавиться от этого влияния. Средства массовой информации, как политика и религия, тоже недалеко ушли. Кто-то из верхушки общества каждый день указывает, как нам жить, в то время как мы считаем это своей волей. Знаешь, о чём я говорю?

– Не совсем. К чему ты клонишь?

– К тому, что всё устроено на зависимости. Мы как марионетки – стоит лишь дёрнуть за нужную ниточку. Боюсь, что все твои приключения, так