Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули

Жизнь с Юджи была так далека от всего этого, что даже представить трудно.

Я начал читать книгу Радхи Шлосс о личной жизни Джидду Кришнамурти. Мне и без того было плохо, а стало ещё хуже. Насколько я ошибался, считая его святым существом. Тот факт, что я идеализировал Джидду Кришнамурти, в то время как он был обычным человеком, заставлял меня чувствовать себя полным дураком. До тех пор, пока я не прочёл в книге подробности его ежедневного существования, во мне каким-то образом по-прежнему сохранялся образ его «непорочности», даже после встречи с Юджи.

К тому времени, когда Юджи оказался в нашем городе на обратном пути в Европу, я уже ждал встречи с ним. У меня нигде не было ничего своего. У меня оставался только он. Я перешагнул порог отеля, и все мои страхи и беспокойства исчезли. Он был искривлением пространства, жизненной энергией, втягивавшей меня внутрь или выталкивавшей наружу независимо от меня. Я был в месте, где все заботы отваливались сами собой, он был единственным, что было важно. Всё держалось на нём.

ГЛАВА 40

«Человек не может стать человеком до тех пор, пока он следует за кем-то».

Лето 2005 года началось спокойно, рутина была всё той же с сопутствующими ей радостями и горестями. Йогиня нашла мне квартиру неподалёку от аэропорта Саанен: первый этаж с видом на стену из камней, пересекающую взлётно-посадочную полосу. Чем дольше я находился рядом с Юджи, тем тяжелее мне становилось. Когда я встретил его впервые, я всё ещё игрался с идеей целибата. Потом я встретил её. Я хотел не хотеть её, но она постоянно была рядом изо дня в день, а желание избежать его хирургического вмешательства только усугубляло ситуацию. Я всё время сражался сам с собой. Это лекарство, как любое сильное лекарство, было ужасным на вкус. И не важно, что она при этом делала. Мне постоянно хотелось обвинять её во всём, но на самом деле это была моя проблема. Кто знает, что бы произошло, если бы я был с ней откровенным. Не имеет значения, потому что я не был. И страдал за это.

В тот момент я радовался, что у меня есть место, в котором я мог укрыться, и я проводил много времени в шале аэропорта, спасаясь от жары, занимаясь рисованием или письмом. Я решил начать писать книгу, потому что он продолжал говорить о ней. Это был хороший повод для оправдания своего отсутствия.

К счастью, подвернулась работа в Базеле. Я страшно обрадовался возможности исчезнуть на некоторое время и занять себя делом. Рано утром по дороге на железнодорожный вокзал я зашёл к нему попрощаться. Такие встречи один на один всегда проходили очень мило.

Я постучал в дверь.

— Войдите.

— Доброе утро, Юджи.

— А, доброе утро. Ты уезжаешь сегодня.

— Да. Пора подзаработать немного денег.

Он спросил, что именно я собираюсь делать в Базеле, и после небольшого традиционного обмена фразами перешёл к теме своей «катастрофы». Он подчеркнул, что это случилось, потому что религиозные истории были исторгнуты из его системы.

— Весь этот религиозный мусор блокирует твою красоту, твою индивидуальность.

Я редко слышал, чтобы он употреблял слово «красота». Затем он сказал рассеянно:

— Я не понимаю, почему люди несут ко мне свои личные проблемы.

Я кишел личными проблемами, но никогда ни о чём его не спрашивал. Я осознал, что не могу вести себя иначе, чем так, как веду себя. Всё вокруг него разыгрывалось именно таким образом, каким и должно было быть. Затем он вспомнил, как у него случился секс на одну ночь с дамой из Техаса, после которой, как он говорил, его сексуальная жизнь закончилась. Улыбаясь сам себе, он сказал, что провёл с ней три дня. «Выдающаяся женщина», — произнёс он задумчиво. После этого он рассказал о своей реакции на женскую грудь.

— Поразительно, как физическая проекция притягивает внимание и тут же исчезает. У меня не было секса более пятидесяти лет! Я никогда не мог предположить, что такое может случиться! Я никогда этого не выбирал!

Казалось, он до сих пор удивлялся своему состоянию. Несомненно, эта тема возникла в нём как отклик на мою внутреннюю борьбу.

Ещё раз спросив, когда я собираюсь вернуться, он попрощался со мной, и я ушёл.

По приезде из Базеля я обнаружил, что практически ничего не изменилось — всё шло своим ходом. Затем однажды утром я пришёл, а его не было. Странно, он никогда не опаздывал. Похоже, он позвал к себе доктора Линна на «конференцию» в «Кабану». Затем нам позвонили. Он снова упал. Повредил ногу, но не позволял доктору Линну осмотреть его.

Неизбежное случилось.

«Существует такая вещь, как процесс старения». Меня вызвали к нему.

Когда я открыл дверь, он сидел в кресле, улыбаясь почти робко. Посмотрев на меня, он словно споткнулся, тут же взял себя в руки и начал шутить, чтобы скрыть серьёзность ситуации. Линн, расслабленно, как обычно, сидел рядом с ним на диване, но что-то в нём изменилось.

— Посмотри, кто здесь, Юджи!

Лёгкая улыбка Линна принесла облегчение, но за радостным приветствием я услышал серьёзные нотки. Юджи тут же начал обвинять меня в своём падении.

— Посмотри, что ты со мной сделал! Я упал прошлой ночью, и мне пришлось ползти к этому стулу! Это ты виноват!

— Извини, Юджи, но ты совсем отбился от рук. Я должен был что-то предпринять.

Затем он ясно дал понять, зачем меня вызвали. Он всегда шутил по поводу созданного им «фонда роботов». Он говорил, что в старости собирается купить механизм, который бы ухаживал за ним, чтобы не зависеть от благодетелей, которые будут вскарабкиваться на духовные вершины за его счёт.

— Видишь, эти японцы ещё не разработали таких роботов, поэтому я должен просить тебя помочь мне.

— Чем смогу, Юджи. Я свободен.

— Очень мило с твоей стороны.

Он описал, как упал ночью, пытаясь встать с кровати, и как ему потом пришлось ползти к телефону.

— Похоже, мне теперь, чтобы перемещаться, некоторое время будет требоваться твоя помощь.

На тот момент я был самым подходящим роботом. Вероятно, отсутствие медицинского образования сделало меня таковым. Профессиональная медицинская помощь отвергалась с порога. Возможно, он не хотел, чтобы его друзья упали замертво в попытках вылечить его!

Из той картины, что по кусочкам воссоздал доктор Линн, получалось, что Юджи потянул мышцы паха — этим часто страдают спортсмены и пожилые люди. Любая попытка двинуть ногой вызывала у него сильнейшую боль, но нога, кажется, не была сломана. Если бы она была сломана, боль не отпускала бы и в состоянии покоя. На тот момент физическое взаимодействие, которое имело место в наших с Юджи отношениях, как раз играло на руку. Оно словно специально существовало для того, чтобы подготовить меня для выполнения этой задачи. О больнице и речи не могло быть: он бы никогда не позволил медицинским технологиям вмешаться в деятельность его тела. Ни за что. К тому времени Йогиня стала такой переменчивой, что я каждый день переживал серьёзные потрясения. Мы могли пойти на прогулку, замечательно болтать, и вдруг она, как гром среди ясного неба, неожиданно говорила что-то такое жестокое или низкое, что меня начинало тошнить. Почему у нас было всё так тяжело? С течением времени ситуация становилась всё более кривой и сложной. Я звонил друзьям в Штаты, пытаясь разобраться, что мне делать. Уехать? Остаться? Я мечтал о том, чтобы на какое-то время сбежать в Непал. Или в Орегон. Я не был ни там, ни там. В любом месте трава мне казалась зеленее, чем в долине Саанена. Самое мучительное в наших отношениях было то, что когда я отдалялся, она приближалась, когда я приближался, она отдалялась. Этот манёвр мне был слишком хорошо известен — я сам практиковал его всю жизнь.

Теперь же, в связи со сложившейся ситуацией, я снова оказался в самой гуще событий. На этот раз он, кажется, действительно нуждался во мне. Конечно, если бы не было меня, кто-то другой выполнял бы мои функции.

Когда «медицинская конференция» была закончена, всем остальным было разрешено прийти. Очень скоро крошечная квартирка заполнилась людьми, а также мухами, налетевшими с навозной кучи, наваленной на скотном дворе по соседству. Мухи роились и вынуждали людей постоянно отмахиваться или прихлопывать их. Юджи никогда не бил мух. Одно дело призывать Джорджа Буша стереть человечество с лица земли, и совсем другое дело мухи, тараканы, клопы и комары. Он кричал на мух, обзывал их: «Эй, ублюдок! Что тебе надо?», махал на них рукой, ругался на них: «Эй! Иди отсюда!» Но если кто-нибудь хотел прибить муху, он напоминал: «У них точно такое же право быть здесь, как и у вас».

Очень скоро в комнате стало не продохнуть от мух и людей. Он снова взялся за своё, магазин открылся:

— Если я никогда больше не встану с этого кресла — мне плевать! Думаете, мне не плевать? Мне никогда не бывает скучно. Если вам скучно, можете уйти в любой момент.

Он поддразнивал людей, беспокоившихся о его здоровье. Народ нервничал, рассуждал о том, что произошло и как скоро он сможет поправиться. Это то? На главный вопрос, сможет или не сможет он ходить, ни у кого не было ответа. Вне дома интенсивно обсуждались варианты возможной помощи. А он сидел в комнате, посреди бури, и подшучивал над своей ситуацией. Моя работа на тот момент заключалась в том, чтобы подтягивать его на кресле вверх: его шёлковая пижама была настолько скользкой, что он то и дело съезжал, и мне приходилось приподнимать его каждые несколько минут. Я занял позицию за креслом.