Листопад - Николай Лохматов

- Отчитал! - засмеялся Дымарев. - Исправлюсь. Да пока не вычищу твои озера, не успокоюсь.

- На этот раз берись за Касьянов брод. Вычистишь - хлеба обродные снимать будешь. Люди тебя потом никогда не забудут, - Буравлев ясно представил себе и склоненную к земле крупными, тугими колосьями рожь, и огромное, с перекатывающимися синими волнами озеро в лесу.

- Хорошо бы, если так, - озабоченно качнул головой Дымарев. - Только хватит ли сил?.. Народу у меня маловато. Поутекли в город, а теперь их оттуда никакими благами не выковырнешь. - Он немного помолчал и весело, толкнув в бок Буравлева, проговорил: - А уж из этого болота такое озеро получится, что целое море! Туда и рыбы можно напустить. Да и дичи поприбавится. А это, как ни говори, дело выгодное.

- Я, Андрюха, всего лишь лесовод, - сказал Буравлев. - Но не мыслю леса без живины. Должны в нем быть и рыба, и птица, и зверье. Без этого не лес, а кладбище. Сколько ты сейчас найдешь тетеревиных выводков? Раз, два... А почему? Нет хозяина в лесу. Охотники призваны не разводить, а только убивать. И это они умеют здорово! Мастера!.. Попробуй-ка уйди от современного ружья, да еще с оптическим прицелом!

- А если к ним прибавить твоих братьев лесорубов... Доверь сейчас им лес - за две недели ни куста не останется, - вставил Дымарев. - А сколько шума будет: вон, мол, какие молодцы, как много кубометров заготовили! План перекрыли! Уж этот план...

- Я - за план. В том-то и дело, что надо разумно планировать и порубку, и воспроизводство леса... Из-за этого у меня с Маковеевым сыр-бор разгорелся. А жить-то так дальше нельзя.

За разговором время шло незаметно. Миновали дубняк, переехали мостик через ручей и оказались в Сосновке. Жеребец крупной рысью подкатил к новому пятистенку.

- Слезай, оратор, приехали! - по-медвежьи вываливаясь из телеги, скомандовал Дымарев. - Домчались с ветерком и не заметили как. Анекдот!..

Буравлев подхватил под уздцы жеребца, подвел его к столбу и привязал. Делал он это неторопливо, обдумывая, что он сейчас скажет Кате и как будет смотреть ей в глаза.

Буравлев обернулся и - замер. По ступенькам крыльца спускалась навстречу ладная, совсем еще молодая женщина. Годы не согнули, не состарили ее. Модная юбка и белая кофточка туго охватывали ее упругое тело. Земля закружилась под ногами Буравлева... Через двадцать пять лет перед ним вновь стоит она, Катя. И он смотрел на нее, и трудно было узнать в этой женщине прежнюю Катю.

- А вы, Сергей Иванович, нисколько не изменились, - разглядывая его, сдержанно проговорила она. - Разве только виски побелели.

Но сдержанность эта была только внешняя. В ее пристальном взгляде Буравлев уловил скрытое волнение.

- А вы... Екатерина Прохоровна, изменились, - весело сказал он. Только, замечу вам, в лучшую сторону.

Губы у Екатерины Прохоровны дрогнули. Глаза стали темными.

- Я думал, вы броситесь друг другу на шею, а вы... Анекдот. - Дымарев улыбался.

- И что мы здесь стоим? - спохватилась Екатерина Прохоровна. - Прошу в дом.

Буравлев снова уловил ее взгляд. В нем были и радость и тоска. И ему вдруг стало нестерпимо жаль себя, жаль безвозвратного прошлого.

3

Стол был накрыт белоснежной скатертью и уставлен закусками. Поблескивала на солнце бутылка столичной. И от этого празднично убранного стола, и от накрахмаленных занавесок на окнах в комнате было особенно светло и просторно. Пахло свежевымытыми полами и тем избяным духом, который всегда придает уют.

Буравлев сидел напротив Екатерины Прохоровны. Дымарев, пристроясь в торце стола, разливал по стопкам водку.

- Ну, братцы, поехали, - сказал он, бережно поднимая переполненную стопку. - Хотел вас угостить коньячком, да в наших магазинах этого не бывает. Так выпьем за встречу. И чтоб эта рюмка была не последней.

Буравлев после второй рюмки захмелел. Может, потому, что открылась, заболела старая рана... Жестоко с ним обошлась судьба! Мало ли вернулось с войны покалеченных людей. Однако счастье не прошло мимо них. А тут вроде и все при тебе, а живет всего лишь половина человека... Одна половина здесь, другая там, с Катей... Но как выбросить ее из головы? Будто назло, судьба свела его снова с ней. И, будто назло, друг детства Андрюха Дымарев стал ее мужем... Почему в жизни все получается наоборот, не так, как мечтается и хочется?.. Эх, Катя-Катя!..

И на мгновение предстала опять та, послевоенная ночь. Катя босая, в нижней рубашке:

"Я так ждала тебя, Сережа!"

Ее упругие, вздрагивающие губы. Морозная ночь за окном, тишина избы, льющийся на пол лунный полусвет...

Потом они лежали на стеганом одеяле, и она странно и наивно смотрела на него. Гладила шершавой рукой его плечо. А он лежал, отвернувшись к стенке, с тяжелой, хмельной головой, и все думал о том, что не будет у него, покалеченного войной, счастья с Катей. Не будет!..

Особо припомнился ему тот прощальный вечер...

...А Катя, та самая Катя, как ни в чем не бывало то предлагала ему маринованных грибков, то подставляла блюдо с домашним студнем... И не спускала с него взгляда. Глаза ее Буравлеву казались разной глубины. То виделись затуманенными и непонятными, то вдруг глубокими, чистыми, как родник.

- Пейте, братцы, пейте, - наливая стопки, приговаривал Дымарев. - Не хватит - еще принесу. - Он беззвучно смеялся, мотая головой. - У меня с продавщицей блат!.. Анекдот!..

Непонятно было Буравлеву, всерьез ли хмелеет Дымарев или просто так, делая вид, чтобы свободнее чувствовал себя гость.

- Ты, оказывается, и тут не дремлешь? - стараясь тоже быть более свободным, засмеялся Буравлев. От выпитой водки в голове приятно шумело. "Эх, Катя, Катя!.." Хотелось забыть о своем горе, и о Кате, и о трудных годах разлуки!

Он только что поднес к губам наполненную светлой жгучей жидкостью стопку, как Екатерина Прохоровна, не отводя от него взгляда, подперев ладонью голову, тихо, растягивая каждое слово, придавая этим особое звучание, запела:

Ивушка зеленая,

Над рекой склоненная...

Буравлев откинулся на спинку стула. Голос будто прежней Кати звучал тревожно, казалось, в глубине его вот-вот лопнет перетянутая струна.

Буравлев понимал, что все эти слова относятся к нему, и только к нему. Катя помнила его. И никогда его не забывала. Да и могла ли она забыть своего Сергея? Не сотрутся в ее памяти ни первый поцелуй, ни та ночь, проведенная с ним на берегу молчаливой Оки...

Ты скажи, скажи, не тая,

Где любовь моя?..

Руки ее на коленях перебирали угол скатерти.

Дымарев, тихонько потрепав по плечу жену, участливо проговорил:

- Хорошо поешь... За душу берет.

Она отстранила руку мужа. Вытерла платком глаза.

Дымарев с Буравлевым выпили еще, не чокаясь.

"Зачем я сюда приехал? - вдруг подумал Буравлев. - Себя да людей травить..."

И он, шатаясь, поднялся:

- Спасибо вам за хлеб-соль.

- Никуда ты не поедешь, - Дымарев строго взял его за руку. - А кто же допивать будет вот эту, сердечную? - Он шагнул к шкафу, выхватил оттуда бутылку самогона.

Осуждающе покачал головой:

- Вот слабые гости пошли. Анекдот!..

- С меня, Андрюха, хватит. Поздно уже. И дочка небось заждалась.

Буравлев подошел к окну, распахнул створки. На улице было тихо. Солнце садилось за дальний лес. Около дороги на ветлах гомонили грачи. У соседней избы толкался в изгородь поросенок. Липы наполняли воздух своим пряным, медовым ароматом.

- Пешком я тебя не отпущу! - кричал Дымарев. - Я сейчас попрошу запрячь жеребца...

К Буравлеву, стыдливо опустив голову, подошла Екатерина Прохоровна:

- Вы простите меня, Сергей Иванович.

- За что, Екатерина Прохоровна?..

- Я и сама не знаю, за что...

4

Отстукивая подковами, жеребец задирал голову, когда Буравлев натягивал вожжи. По просохшей улице ребятишки гоняли мяч, кепками ловили ночниц. У проулка возле грузовика толпились люди. И тут Буравлев увидел длинную фигуру Жезлова. Отделившись от толпы, он пересек улицу и заспешил к дому Стрельниковой. Легко поднялся по ступенькам крыльца и, пригибаясь у притолоки, шагнул в сени.

- А учителка-то наша, жила-жила баба да надумала замуж... Анекдот! За Жезлова...

Буравлев, ослабив вожжи, лишь чмокнул губами.

Жеребец крупной рысью миновал Сосновку, пересек поле и только на опушке леса, раздувая и сужая бока, словно в них находились меха, замедлил бег. Дымарев наконец спросил:

- Что с тобой? Почему пригорюнился? - И вдруг спохватился, подумав: "Неужели еще любит? Анекдот. А у нас трое детей".

Буравлев молчал.

- Ты что, в обиде? - рысьи брови Дымарева поползли ко лбу.

- Напился, наелся, да потом обиду разыгрывать. У меня такого не бывает. Нет, брат Андрюха, здесь все посложнее. Старое взяло за жабры. Вот, представь себе, солдат возвращается с фронта. Кругом сугробы, безлюдье. Ни тропки, ни дорожки. Заячьих следов и тех не видно. Через лес, по пояс в снегу, он пробивался к дому. Наконец он добрел до поляны, увидел занесенную метелями избушку. И здесь то же безмолвие, та же нетронутая гладь: ровная, белая, как простыня. Может, ошибся солдат? Может, не туда привели его фронтовые дороги? Нет, это была его поляна, его родной дом. Он быстро пересек целину, ступил на занесенное вьюгами крыльцо, толкнул дверь и - остолбенел. На войне он видел смерть, видел начисто сожженные села, видел разрушенные города... Но это... На него дохнуло затхлостью и пустотой. На полу валялись клочки промерзшей травы, от разрушенной печки осколки битого кирпича, обрывки грязно-мятой бумаги... Зачем он шел сюда далеко и трудно? Кому он здесь был нужен, в опустошенной глухомани? Где его детство и юность, всегда озабоченная мать, трудяга отец?.. У крыльца расстреляли их немцы... Да, у крыльца. Прямо у порога, как мне рассказывали. Поставили рядом - отца и мать, - Буравлев вытер сухие глаза и продолжал: - Рядом, значит. "Говори, где партизан? - спрашивает фашист. - Ночью приходил к тебе?" - "Кто их знает? - спокойно отвечает отец. - Может, кто и приходил. Мало ли сейчас всяких людей по лесу шляется. Время военное..." - "Хватит зубы заговаривать! Куда девал раненого комиссара?" - "Да я и в глаза не видел никакого комиссара. Я лесник. Мое дело лес охранять..." Немец тогда повертывается к матери и в упор спрашивает: "А ты, фрау, тоже ничего не знаешь? Не знаешь? А это чьи?.." и сует в лицо найденные на чердаке окровавленные бинты. "Не знаю, - снова говорит мать. - Ничего я не знаю!" - "А это что? - все так же спокойно допытывается фриц и бросает к ногам отца автоматные диски. Может, они сами, вместо коровы, забежали к вам на двор?.." Ну и... предал кто-то... - Он задумался: - А ползают еще такие людишки по земле!..