Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу - Марина Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дело оставалось за подписью императрицы, но пока влюбленную пару все-таки разлучили, и Катя, как ни пыталась, не могла увидеться с мужем. Он получил записку: «Не кори, не вини себя ни в чем! Я ни о чем не жалею. За дни разлуки с тобой я убедилась, сколь сильно люблю тебя. И счастлива – теперь ты мой! Что б не говорили люди, что б не делали. Скучаешь по мне, душенька, светик, орел мой? Нет тебя лучше в целом свете! Сердцем я всегда с тобою. Мы еще будем вместе, верь. Жди, мое солнышко, счастье, жизнь моя! Твоя жена, навек тебя любящая!»
Григорий покрывал поцелуями записку, но ему, в отличие от Кати, будущее представлялось в черном свете. «Екатерина, государыня! – мысленно взывал он. – Что медлишь заступиться, владычица, или дела тебе до меня уж и вовсе не стало? Неужели и ты, как и все… предала меня?!»* * *Екатерина, прочитав записку Потемкина, сама вызвала к себе супруга.
– Скажи-ка, милый друг, для чего ты просишь за князя Орлова? – начала раздраженно. – Они не дети малые, знали, что делали, чем сей поступок обернется. Для чего же всех раздразнили? На что дерзость такая? Против Церкви идти! Как должна я поступать, по мнению вашей светлости? Ради былой привязанности выступить против Сената и Синода? Против мнения всего света?
– Или против тех подлецов и подхалимов, что князю при счастье его руки целовали да сапоги лизали по песьи, – резко отвечал ей Потемкин, – а ныне сожрать готовы за унижение прежнее. Аж слюна брызжет! Ликуют, клеветники, завистники… Ах, как я отраву эту знаю! Думаю, государыня, еще не раз мне хлебнуть сей отравы, не раз в меня вонзятся шипы их преострые. Но я в силе и чести, а князь Орлов… Нешто не понимаете, государыня, что кроме Вашего Величества нет у него сейчас иной защиты?
– Но церковное постановление… Это же кощунство, Григорий Александрович!
– «Мне отмщение, Аз воздам», сказано в Писании. Для чего посягаете на дела Боговы? Сама сказала ты, государыня – не дети они. Дадут ответ Богу. Сами того хотели, охотой грех на себя взяли. Но, подумай, Катерина Алексеевна, не большее ли кощунство – монастырь в тюрьму обращать? Из ангельского чина казнь делать? Такое кощунство, что и помыслить страшно! И ты, матушка, на сие кощунство и Сенат, и Синод толкаешь! Ну, какой из Гриши монах? Он же удавится или ума лишится! И девочку загубят. Две души на тебе – на тебе! – будут. Об этом подумала ли?
– Не подумала, – честно призналась императрица.
– А стоило! Ну да, прости меня, матушка, это ты все из ревности.
– Что такое! – Екатерина вскинула голову, ее глаза потемнели.
– Ревнуешь ты его, – спокойно повторил Потемкин.
Екатерина даже поднялась с места.
– Как ты смеешь… – она не договорила. Ее словно куда-то понесло, глаза наполнились слезами, и она почувствовала, что разрывает негласный запрет, касается больной до безумия раны, но могла остановиться.
– Ты… забылмою любовь?! Как ты мог подумать, что, полюбив тебя, я и его не забыла? Что с тобой будучи, можно думать о любви, давно прошедшей?
Потемкин отвернулся, и Екатерине показалось, что и в его живом глазе блеснула слеза. Но он быстро справился с собой.
– Знаю, – ответил негромко. – Знаю и верю, что меня крепче всех любила. Да только тебе ли не знать, что есть сердце человеческое? Сколько чувств различных, борений в ней уживается… Ведь не два года, как я, грешный, годков десять или более был он возле тебя, не так ли? Разве можно совсем забыть? Сознайся.
Екатерина молчала.
– Дело, кажется, ясное, – меняя тон, заговорил светлейший, откинувшись в кресле. – Молодых надо простить, а Зиновьеву, то бишь Орлову, присоветовал бы я вам, государыня, сделать статс-дамой, дабы заткнуть завистникам рты. И поверьте, не о чистоте и благочестии печется Сенат и Синод вкупе с ним. Князя раздавить хотят! Но я им Григория Григорьевича не отдам.
После этих слов сомнений быть не могло: Орлов выиграл! Но Екатерина для вида, дабы не уронить достоинства царского, еще поломалась.
– Я подумаю…
Орлов примчался к ней пьяный не от вина, а от счастья – благодарить. Встретила его государыня донельзя сухо.
– Благодарите не меня, а светлейшего! Он просил за вас и вашу супругу… Удивляюсь, до чего дерзость дойти способна!
– Грешен я, грешен, матушка, – весело отвечал Григорий, вовсе не чувствуя себя грешным.
Вскоре он уже летел к Потемкину.
Очень теплой была встреча старых друзей, делить им больше было нечего и все обиды, большей частью надуманные, остались позади.
Орлов был в восторге, от природы моложавый, он помолодел еще, казалось, лет на десять и в свои сорок три выглядел совсем мальчишкой.
А у Потемкина почему-то больно сжалось сердце от недоброго предчувствия, и поздравления замерли на языке. «С чем поздравлять? С браком преступным?» Он братски любил этого человека и не желал ему несчастья.
Орлов ничего не замечал.
– От Катеньки, звездочки моей, поклон нижайший. Ах, Гриша, какое ты нам добро сотворил! Матушка гневается, «дерзость», говорит.
– Еще бы не дерзость, – вздохнул Потемкин. – Дивлюсь я на тебя, Григорий Григорьевич, неужто, всю жизнь дамским полом окруженный, не мог ты себе жену иную сыскать, кроме как сестрицу двоюродную?
– Ни одна меня так не любила. Князь! Сам без греха что ли?
– Да кто без греха?
– Так-то, если два худа, меньшее выбирай. А Господь добрее людей. Он простит.
– Ну дай Бог, чтоб так и было, – вздохнул Потемкин, разливая вино. – За ваше здравие, молодые!
Осушили бокалы. У Орлова разгорелись щеки.
– Ты… ты прости меня, Гриш, – растроганно пробормотал он, – прости, что я против тебя враждовал.
– Это ты-то враждовал? – усмехнулся Потемкин. – Тем, что пару раз мимо прошел, не поклонившись? Эх, братец мой, нам ли с тобой не знать, что есть вражда!
– Тяжело тебе, светлейший?
– На своем я месте, Григорий Григорьевич. Нелегко, конечно. Но с государыней, видать, мы и на том свете не развяжемся.
Орлов усмехнулся.
– Венчалась с тобой… Со мной не захотела.
– Да ты что, князь? – удивился Потемкин. – За старое?!
– Сохрани Христос! К слову пришлось. Я так нынче счастлив! Влюблен я, Гришенька, по уши! С юных лет так не влюблялся. Весь мир расцелую!
Потемкин поморщился.
– Восторга много, Гриш. Не нравишься мне что-то. Словно в горячке ты…
Орлов только рукой махнул.
– Ладно, тезка… там видно будет. У тебя-то что? Говорят, Крым желаешь России преподнести?
– Не Крым, Григорий, Тавриду! – и едва произнеся «Таврида», Григорий Александрович просиял не меньше, чем Орлов, говорящий о любви к юной жене. – И быть по сему! И флоту черноморскому – быть! Верю, есть на то Божья воля.
– Ну, помогай тебе Богородица… ты, видать, повыше нас, орлов, полетом. А покамест прощай, светлейший. Сил нет, к ней спешу, звездочке моей. Навещай нас, князь, желаннейшем гостем будешь…
Распрощались, так же тепло, как и встретились. Но, распрощавшись, тут же и забыли друг о друге. Каждому – свое…
А вскоре счастливые супруги Орловы отправились в заграничное путешествие.* * *…Семейная жизнь Сергея Ошерова складывалась как будто вполне удачно. Лиза была весела, всем довольна – теперь она живет в столице, может выезжать в свет, у мужа неплохие связи, да и сама она, кажется, имеет успех в обществе…
Жена уговорила Сергея подождать с отставкой. В конце концов, служба совсем не обременяла, а ежели захочется, можно взять бессрочный отпуск, уехать в деревню, и хоть навсегда позабыть о мундире. Никаких строгостей на сей счет при Екатерине не водилось.
Может быть, все и дальше шло бы прекрасно, если бы однажды в хорошенькой белокурой головке Лизы не зародилась мысль, что дом на Фонтанке маловат, что неплохо бы его расширить… и вообще уже пора начинать жить на широкую ногу. К ее изумлению, муж оказался на сей счет совершенно иного мнения.
– Душа моя, мы не настолько богаты, чтобы тянуться за вельможами.
– Но, Сережа, я думала…
– Что я богач несметный? – усмехнулся Сергей. – Я никогда тебя не обнадеживал. Залезать в долги – хуже некуда. Мы же и так славно живем. Чего тебе не хватает, Лизонька?
– Славно живем? Но… – она бы не могла объяснить, чего ей не хватает. Просто хотелось жить еще лучше.
– Да и не стоит об этом заговаривать вовсе. Детей у нас пока нет, в доме нам вдвоем не тесно. А со временем… Там посмотрим, Лизонька.
И Сергей, улыбнувшись, ласково притянул к себе жену, обнимая ее стройную талию. Но сегодня его нежность не произвела на раздосадованную Лизу никакого впечатления. Она едва сдерживала слезы обиды.
– Лизочек, да что с тобой? – Сергей был озадачен, но пытался скрыть растерянность за улыбкой.
– Ничего! Оставьте меня! – Лиза решительно высвободилась из объятий мужа и поспешно вышла, боясь расплакаться у него на глазах.
Сергей присвистнул. Туман мгновенно развеялся. «Так она не любит меня?!. Да нет, просто осерчала непонятно на что, женщина, капризы там и всякое прочее…»