От Белого моря до Черного - Алексей Стражевский

Километрах в пятнадцати за южной окраиной Воронежа пересекаем Дон. Двумя километрами ниже в него впадает река Воронеж. Дорога — булыжное шоссе — пока что удовлетворительна. Напрасно нас пугали.

Часам к восьми добираемся до огромного села Гремячье. Оно раскинулось в широкой долине Дона, который здесь петляет излучинами, и вдоль маленькой речки, впадающей в него. Кругом сады. Подобранный нами тракторист, грустивший у неисправного трактора, угощает нас огромными яблоками, которыми он набил карманы, уходя на работу… Нам эти яблоки напомнили о том, что из Воронежа мы выехали без завтрака.

Столовая в Гремячьем расположилась, как везде, у дороги. Сколько уже таких придорожных харчевен пришлось нам посетить на нашем пути! Обычно они не баловали уютом, кушанья, что и говорить, не отличались изысканностью. На стенах красовались перовские охотники и шишкинские мишки, которые, помнится, так раздражали кого-то из коллег-литераторов… Но мы приходили сюда не за эстетическими наслаждениями, а для утоления голода.

Одна из главных категорий едоков, посещающих харчевни на больших дорогах, — это шоферы. Народ деловой и знающий цену времени, они тем не менее сидят обыкновенно подолгу, потому что помногу едят и заодно отдыхают.

Мы подъехали к дверям гремяченской столовой за несколько минут до открытия. Здесь уже стояли три машины ЗИЛ-150, нагруженные какими-то трубами и ящиками. Мы вошли первыми, а минуту спустя явились шоферы с грузовиков. Шофера узнать нетрудно по тяжеловатой «морской» походке, плохо отмывающимся рукам и смятой в гармошку спине пиджака.

Это были небритые озабоченные люди приблизительно одного возраста, что-нибудь немного за тридцать. Двое были похожи друг на друга: оба выше среднего, роста, оба в сапогах, оба узколицые с правильными, пожалуй, даже красивыми чертами, теперь, однако, стушеванными глубокой тенью усталости. Третий — в черном засаленном комбинезоне, коренастый, с широким приплюснутым носом и губастым улыбчивым ртом. Он был разговорчив и инициативен, выбирал блюда, громко зачитывая меню, а два брата — я условно принял их за братьев — только кивали и тихо сидели за столом, пока коренастый «пробивал талоны». Складывалось впечатление, что они плохо спали прошедшую ночь и что за рулем уже не первые сутки.

Наши столики были рядом. Я ел, кося одним глазом в газету, но аппетит был слишком велик, чтобы совмещать эти два занятия, и я оставил чтение. Тогда один из шоферов обратился ко мне:

— Разреши посмотреть…

Я протянул ему газету.

Это была купленная накануне в Воронеже «Правда» за 29 сентября с сообщением о митинге в Москве по прибытии Н. С. Хрущева из Америки.

Он сложил газету поудобнее и начал читать вслух:

— «Дорогие товарищи! Мы только что с самолета, который завершил беспосадочный перелет Вашингтон — Москва…» Вон как, прямо с самолета!

Он отчаянно орудовал ложкой, а сам бегал глазами по газете, отыскивая такие места, которые, по его убеждению, в первую очередь надо бы знать ему и его товарищам, чтоб веселее стало на душе, чтобы лучше ехалось, чтобы рука крепче держала баранку…

— Во, слушай, братцы: «Двадцатый век — это век величайшего расцвета разума, таланта человека. В наши дни люди своими руками осуществляют то, о чем веками мечтало человечество, выражая эти мечты в виде сказок, казавшихся несбыточной фантазией. Так неужели в это время расцвета человеческого гения, познающего тайны природы и овладевающего ее могучими силами, можно мириться с сохранением первобытных отношений между людьми?..» Понял? Первобытных: это когда чуть чего — кидаются друг на дружку и за горло! Вот теперь слушайте дальше чего: «…При разумном подходе представители различных политических взглядов, государств с различным социальным устройством смогут найти общий язык для того, чтобы правильно решить волнующие все человечество вопросы современности в интересах упрочения мира. В наш век величайшего развития техники, в условиях, когда существуют государства с различным социальным строем, нельзя успешно решать международные проблемы иначе, как на основе принципов мирного сосуществования. Другого выхода нет». Вот это верно, — сделал вывод веселый шофер.

— Порядок, — прокомментировал один из братьев.

— Он им там здорово все разъяснил, в Америке, — добавил другой брат.

Коренастый продолжал между тем бегать глазами по газетным столбцам.

— Это все как он ездил. — отчитывался он перед друзьями, — как его встречали… Во, слушай: «Они кричали, аплодировали»… студенты где-то там «бурно выражали свои чувства. Слышны были возгласы: «Товарищ Хрущев, Никита…» Гляди-ка, американцы? Ведь это мы его между собой так называем. Откуда только узнали…

— Сообража-ают, — пробасил один из братьев, а другой взял газету («Дай-ка сюда»), смотрел, улыбался и качал головой.

— А что ты думаешь, — сказал потом серьезно, — есть у народа такое, что ли, чутье…

— Это чепуха — чутье! — возразил коренастым. — Просто видать человека, чем дышит.

— Свой парень, — добавил немногословный брат.

Мы оставили газету ребятам и тронулись в дальнейшим путь. Наш газик, вздрагивая на ухабах, медленно брал некрутой, но затяжной подъем, и я с растущей высоты поглядывал налево вниз, в долину Дона, где прятались под вербами белые мазанки. А в мыслях все звучал гортанный басок коренастого и виднелись озаренные улыбками усталые лица братьев.

«Свой парень»… Кому из исторических лиц достается эта бесценная награда — доброе слово рядового труженика, произнесенное в будничной беседе, в кругу товарищей по труду, перед которыми душа нараспашку? Не тому ли, кто, поднявшись на вершину, с которой виден весь мир, не потерял из виду ни этих белых мазанок, ни ухабы дорог, ни теней усталости и ни улыбок на человеческих лицах?

Украинские ландшафты

Дорога идет по холмам — это восточные отроги Средне-Русской возвышенности. Но коренные породы редко выходят на поверхность, повсюду мы видим все тот же лёсс, все тот же чернозем. Километров двадцать не доезжая Острогожска, пересекаем речку с забавным названием Потудонь. Правым берег ее долины образован уступом меловых холмов. Мы вступаем в широкую полосу меловых залежей, которая тянется на огромном протяжении, ту самую, к котором принадлежат и широко известные меловые горы Белгорода.

В Острогожске строили мало. Едва ли его облик очень сильно изменился с тех пор, как юный Кондратий Рылеев, поручик квартировавшего здесь полка, слагал свои воспламеняющие стихи. Вдоль магистральной улицы, прорезающей город с севера на юг, тянется полуразрушенная кирпичная ограда бывшего монастыря. Поближе к центру у скрещения главных улиц и над рыночной площадью стоят дома в два этажа, а в общем одноэтажная застройка полусельского типа определенно преобладает.

Если не считать некоторых сооружений на трассе газопровода Ставрополь — Москва, в Острогожске не было крупного современного промышленного строительства. Даже механический завод, который в советские годы, разумеется, расширялся и обновлялся, имел дореволюционного предшественника в лице довольно крупного по тем временам чугунолитейного заводика.

Тем не менее число жителей Острогожска за время между первой и второй всесоюзными переписями населения более чем удвоилось и достигает теперь 28,5 тысячи человек. За счет чего же растет население города?

Две категории лиц составляют заметную долю в стихийном приросте населения города Острогожска. Одна из них — это пенсионеры, поселившиеся здесь вблизи садочков и рыбалки коротать свою старость. Пожелаем им многих счастливых дней. В каких-то (вероятно, небольших) размерах к ним присоединились молодые члены семей. Другая категория — это жители окрестных деревень, потянувшиеся к городу в былые годы. Переселившись, они приносили с собой сельскохозяйственные навыки. Одним из подсобных источников их существования становилось маленькое собственное хозяйство: скотина, огород, сад.

И наконец — естественный прирост населения. Все это, вместе взятое, создает резервы рабочей силы, которые не находят достаточно продуктивного применения на месте. Я рискую говорить об этих вещах, не опираясь на цифровой материал, потому что подобная обстановка знакома мне по множеству других малых городов. Если такие города расположены в зоне притяжения крупных промышленных центров, обычным следствием становятся дальние поездки на работу, связанные с огромными потерями времени, перегрузкой транспорта и повышенной нервной нагрузкой на людей, включенных в этот оборот.

Некогда предприимчивые купцы строили фабричонки и заводики в перенаселенной сельской местности, ибо там они могли платить рабочему половину того, что надо было бы заплатить ему в большом городе. В нашей социалистической стране фактор дешевизны рабочей силы выпал из экономических расчетов: где бы ни работал советский человек, он за свой труд получит справедливое вознаграждение. Но если исчезли соображения дешевизны рабочей силы, то остается фактическое размещение ее резервов.