Классициум (сборник) - Коллектив авторов

Должен сказать, что в тот период моего общения с Максимовичем я не давал ему понять или намеком почувствовать, что оно имеет корыстный подтекст. Исторический разговор между нами состоялся, когда полковник вернулся из рейса и заехал в Рамздэль, чтобы выразить мне свою благодарность. Мы пили джин, сидя в плетеных креслах на веранде, окутанные теплыми сумерками, красный глазок Марса взирал на нас с высоты, и тогда я признался Максимовичу, что после смерти любимой Долорес (о, коварный Гумберт Гумберт!) не могу найти себе места на Земле и хотел бы пуститься в межпланетное путешествие как вольный наездник равнин, стремящийся найти покой вдалеке от дома, который хранит светлые, но неизбывно печальные воспоминания (высокий стиль всегда претил мне и казался пошлым, однако здесь он был более чем уместен). Полковник расчувствовался (джин был хорош, а благодарность велика) и спросил, чем он может помочь. Тогда-то я и изложил ему свой выношенный в страданиях план. Максимович раздумывал недолго (мне даже показалось, что он был готов к чему-то подобному), после чего спросил: «Скажите, Гумберт, вы сумеете два месяца продержаться на кошачьей диете?»

Вот так, читатель, я стал корабельным котом. Максимович проявил фантастическую изощренность, оформив меня на эту должность (на межпланетных ракетах даже коты имеют должность) и зайдя в таможенную службу через черный ход. Разумеется, все расходы по этому предприятию я оплачивал из своего кармана, а они были чудовищными – мне пришлось продать унаследованную от отца долю в европейских гостиницах, заложить дом и тарелку Долорес. Но я расставался с деньгами без малейшего сожаления, ведь меня с нетерпением ждала Ло-Лита, моя nova, мой волшебный свет и моя мечта.

2

На подготовку к рейсу ушло девять трудных месяцев. По рекомендации Максимовича я вступил в частное общество любителей межпланетных сообщений Шарлотта, где укрепил свое здоровье на специальных тренажерах и прослушал необходимый курс лекций по теории космического полета. Незадолго до старта я в последний раз вышел на связь с Ло-Литой и сообщил ей, что скоро мы увидимся. И хотя сильнейшие помехи, вызванные очередной магнитной бурей, не позволили различить все оттенки ее мелодичного голоса, моя душечка (она захотела говорить по-английски) проявила такой восторг, какой поэты метко называют «неземным».

Хорошо помню и ту ночь, когда мы с Максимовичем прибыли на старт. Огромная серебристая ракета, опоясанная гондолами бустеров и ярко освещенная прожекторами, казалась одним из столпов мироздания, подпирающих само небо. Массивная платформа старта надежно противостояла черным сильным волнам. Мы зашли к ней на моторной лодке с подветренной стороны, словно опасаясь запахом выдать свои нечистые намерения. Но подкупленный заранее сторож не заметил, какого кота привез с собой полковник, и вскоре я оказался в тесной капитанской каюте, в которой мне предстояло провести еще трое суток, пока Максимович оформлял все необходимые документы.

Гораздо хуже я помню сам межпланетный рейс. Реальность оказалась весьма далека от романтической белиберды, которой потчуют нас журналисты, пишущие по заказу космических агентств. Сначала меня чуть не убили перегрузки – на спине образовался огромный багровый синяк, и кровь сочилась сквозь поры. Затем, после разгона, начался этап невесомости, всё плыло у меня перед глазами, я терял сознание, меня лихорадило и выворачивало так, будто бы я подхватил брюшной тиф. Я загадил своими выделениями каюту Максимовича, но он стоически и даже с юмором относился к этому, а чтобы отвлечь меня от сосредоточенности на болячках, устроил шахматный турнир между членами экипажа, из которого я вышел безусловным победителем, лишь дважды сведя партию к ничьей.

Кроме недомоганий и отвратительной кормежки (мне и впрямь пришлось питаться кошачьими консервами – лучшими из тех, какие смог найти Максимович, но от того не менее противными), меня терзала невозможность связаться с Ло-Литой. Иногда, в периоды болезненного помрачения рассудка, мне представлялись картины ужасного будущего – я прилетаю на Марс, брожу под белыми сводами космического порта Hilda, выискивая в толпе встречающих мою марселину, но вместо нее меня окружают мерзкие твари в уродливых австралийских масках, которые, утробно порыгивая, тянут ко мне щупальца, покрытые скользкой слизью. Нестерпимый ужас охватывал меня и, плача навзрыд, я бился головой о переборки и визгливо требовал выпустить меня из ракеты в открытый космос до тех пор, пока корабельный лекарь не вкалывал мне лошадиную дозу снотворного, отправляя в блаженный мрак забытья.

Впрочем, к концу путешествия я освоился с космосом в мере достаточной, чтобы самостоятельно бриться, вести спокойные беседы, составлять шахматные этюды и даже подменять нашего радиста во время переговоров с Землей и орбитальными станциями. Мне даже стали доставлять определенное удовольствие плавные полеты через отсеки ракеты – от темного машинного отделения к носовой рубке и обратно; они напоминали мне легкое безопорное парение, наполняющее иные детские сны. Скоро в иллюминаторы ракеты стал виден Марс – ржавый диск, покрытый строгой и знакомой до боли сетью каналов. Воображение тут же разыгралось не на шутку. Склизкие чудовища больше не являлись мне – наоборот, я старался представить себе истинную марселину, которую я спасу от одиночества в страшном умирающем мире и буду ласкать с опытом умудренного жизнью вдовца, иссыхающего от вожделения. Соблазнительные картины, рисуемые фантазией, так захватывали, что мне приходилось время от времени закрываться в гальюне, чтобы разрядить в кулак скопившееся напряжение.

Через шесть недель полета Максимович дал команду развернуть ракету и начать торможение. Для меня опять наступил плачевный период – от жизни в невесомости мышцы одрябли, и я с большим трудом преодолевал тяжесть перегрузок. К счастью, это продолжалось недолго, и вскоре ракета пришвартовалась к космическому причалу перевалочной базы Фобоса. Здесь снова пришлось раскошелиться – подпись чиновника колониальной службы на разрешении о планетарном захоронении издохшего в рейсе кота обошлась мне в целое состояние. Однако на Марс я спустился с относительным комфортом – в пустующем кресле пилота-стажера местного реактивного «челнока» (в отличие от чиновника экипаж взял с меня умеренно, как за трансатлантический перелет).

И вот я миновал последние тернии на пути к мечте и со скромным кожаным чемоданчиком ступил на землю Марса. Тренировки в межпланетном обществе Шарлотта (а нас там заставляли часами сидеть в барокамере) оправдали себя – лишь в первый момент, вдохнув разреженный холодный воздух чужого мира, я раскашлялся. А потом я сразу забыл о неудобствах вживания, потому что разглядел у ограждения летного поля ее – мою юную Ло-Литу.