Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира (СИ) - Яна Соловьева

Он стоял близко, возвышаясь надо мной, и за правым ухом из-под ремня повязки так же, как и раньше, задиристо торчало оранжевое перо гарпии. И всё в нём было таким же, как раньше, кроме того, что стал он невообразимо далёк. Он подождал, видимо ожидая ответа, я молчала. Толкнул дверь и вышел.

* * *

Лея с радостью согласилась помочь со сборами. Словоохотливая зерриканка повела по надёжным торговцам, скрупулёзно выбирая запасные бурдюки для воды, полотенца и тёплые верблюжьи одеяла. В одёжной лавке она торговалась до последнего и заставила взять для защиты от солнца пару длинных рубах, которые она назвала «тоба», и тончайший белый платок, сквозь который можно было смотреть.

— Осень — время ветров, — пояснила она, — без гутры в пустыне делать нечего. Вот, возьми и для мужа.

Она протянула такой же платок, только чёрного цвета, и я замялась, не решаясь взять его в руки.

— Бери-бери, ему пойдёт, — подбодрила Лея. — Сам себе он такой никогда не купит, места надо знать. Так, что ещё я забыла? Шатёр дадут, кухня будет….

Шевеля губами, она загибала пальцы на руках.

— Ужин забыла! — воскликнула она и рассмеялась. — Пойдём, тут за углом хорошее местечко. А вещи оставь, их занесут.

Она отдала распоряжения хозяйке магазина, и я покорно поплелась за ней. Домой идти не хотелось, сборы были завершены. В «хорошем местечке» Лею уже ждали подруги, и я, убедившись, что среди них нет Рэи, села в углу и убивала время, рассматривая Хранительниц, и слушала их непонятную зерриканскую речь, перемежавшуюся смехом, и пила бесконечный мятный чай.

В чайхану я вернулась уже заполночь. Внизу было темно, а дверь в нашу комнату была закрыта на ключ. Отперев её, я тихо пробралась к кровати, около которой посыльный сложил мои покупки, и зажгла фонарь. Иорвет спал в своём углу, отвернувшись к стене, рядом горой лежали вещи в дорогу. Я заметила несколько бурдюков для воды, стопку одеял, незнакомые мне ножны. На цыпочках я осторожно подкралась к Иорвету и положила к его вещам чёрный платок — пусть делает с ним, что хочет. А мне надо от него отстать окончательно и бесповоротно. Твердя про себя эту мысль, я залезла в кровать. «Если любишь, отпусти», — прошептала я и задула фонарь. Хотелось плакать, но как никогда нужные, освобождающие слёзы ко мне так и не пришли.

ПУСТЫНЯ КОРАТ. Пустынная роза

Нигде так отчётливо не накрывает бесконечностью мироздания, как в пустыне. Застывшее море, шёлк иных миров, собранный в складки идеальных плавных форм. Геометричный узор будто по лекалу нарисованных теней и чистые линии изгибающихся, уходящих в горизонт гребней барханов. Безмолвие. Смерть. Каменистая красноватая пустыня предгорий осталась позади, нас ждал переход через царство жёлтого песка и синего неба. Верблюды ступали неспешно, обходя цепочкой очередной песчаный вал, мерные широкие шаги раскачивали, как на волнах.

Утро казалось столь же далёким, как прошлая жизнь. Сумки, взгляды в сторону, прикосновение ладоней и старательное завязывание магического банта. Суета погонщиков, прощально поднятая рука Тэи. Ближе к вечеру Энру, наш капитан, скомандовал о привале. Он потянул за верёвку на морде флагманского верблюда, тот послушно согнул передние ноги, потом задние, опустился на песок. Потом Энру прошёл вдоль остальных, и один за другим все двенадцать верблюдов, связанные в цепочку, улеглись. Можно было спешиться.

— Последний колодец, — пояснил старый погонщик и махнул рукой на шалаш из веток, возле которого белели овечьи кости. — Дальше до Страны Озёр один песок.

Сорок лет Энру водил караваны, и его сыновья, как только отпустили материнскую грудь, — с ним. Старший уже и сам дед, с чёрной с проседью бородой, а младший — совсем молод. Лицо Энру выдублено, как сапог, а во время рукопожатия при встрече показалось, что рука у него деревянная.

Сыновья подняли верблюдов на водопой. Иорвет направился на вершину ближайшего бархана, Исман сосредоточенно копошился в сумке, а Рэя, выхватив саблю, разминалась в бою с тенью. Усмехнувшись, Энру достал бурдюк.

— Давай чашку, — сказал он мне. — Водой в пустыне не напьёшься. Выпей хоть бочку, с потом втрое больше выйдет. Надо чай.

Чай был тёмным, почти чёрным и пенным, крепкий и очень сладкий.

— А ты своих зови, чай пить. Что это у вас каждый сам по себе?

— Сами придут, взрослые люди, — проворчала я.

Лицо Энру под тюрбаном, намотанным из двух разноцветных платков, весело сморщилось.

— Видел я, как чужие после перехода становились друзьями вовек, последним делились. Но и видел, как лучшие друзья вцеплялись друг другу в глотки. Пустыня обнажает до костей.

Он кивнул на скелет овцы. След кобры прочерчивал зигзаг по склону бархана.

* * *

Место для ночлега Энру выбирал тщательно. На открытом месте нельзя, иначе лагерь может занести песком. Да и не всякий бархан подойдёт для защиты от ветра. Он осматривал склоны — не слишком ли крутой, не накопилось ли песка столько, что склон вот-вот обрушится? Наконец, он нашел подходящий бархан, и мы встали у его подошвы.

Животных уложили, и погонщики расстелили ковры, каждый под боком у своего верблюда. Для туристов выделили шатры-палатки. Нам с Иорветом досталась одна на двоих, он молча помог собрать её из шестов и полотнищ и расстелил по примеру погонщиков одеяло около своего верблюда.

Старший сын Энру, тёмный от постоянной угрюмости бородатый Баха, сложил костёр, прикрепил над ним котелок. По его словам, древесина саксаула необычайно крепкая, рубить замучаешься, но на паре полен можно приготовить ужин. Исман, улучив момент, подбросил в костёр щепотку порошка, посыпались искры. Баха возмущённо закричал.

— Теперь хватит и одного полена, — довольно потирая руки, сказал Исман. — Я не первый раз хожу в Страну Озёр, и вы ещё попросите у меня порошка с собой, как другие просили.

— Трюки, — проворчал Энру.

— Наука, — назидательно возразил Исман.

Энру засопел. Вода закипела, Баха насыпал в котелок фасоли и вяленого мяса.

— Я говорю на всеобщем, нильфгаардском, хакландском, — сказал, наконец, Энру. — Объяснюсь с тилликом, найду общий язык с кочевым народом. Песчаника пойму, вот только не отвечу. Да там и без нужды, всё одно, бежать надо. Знаю каждый бархан в Корате. А ведь ни дня в школах не просидел, наукам не обучен. Пустыня — лучшая школа.

— Ты много знаешь, но не понимаешь сути, — прищурившись на огонь, сказал Исман. — Изучать науки необходимо, чтобы научиться думать.

— Иногда много думать вредно. Бывает, нужно просто верить, — вдруг сказала Рэя.

Она сидела неподвижной статуей, скрестив ноги, и наблюдала за огнём.

— Ты можешь так сказать,