Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

— Стемнил. Чтоб выкинула его из души. И ты за ним не стремачи! Дерьмо он! Нутром чую! Неспроста тут кружит. Поверь!

— Я их целый месяц пасла. Обоих. Все видела и слышала. Ничего сомнительного. Мы их не интересуем! Он даже записку Тоське оставил, про любовь. Опоздал малость.

— Это на твое счастье. Тоська ночами ботает, когда кемарит. Он о ней, и о нас сразу все выведал бы.

— Думаешь, он мент? Подсадка?

— У ментов на это кентеля не хватит. Бери выше!

— Чекист?

— Теперь в очко попала! Коль не могут Черную сову накрыть сами, хотят через вас на нее выйти. И припутать всех…

— Темнишь, дед! Я его сколько закадрить хотела! Не обломился! Если все, как ты трехаешь было, он ко мне стал бы клеиться, а не к Тоське! Она кто для малины? Что может вякнуть «зелень»? — не поверила Капка. И спохватившись, закрыла форточку.

— Тоська не ты. Это любому видно. Она пусть и немного знала о Черной сове, но имела ход в хазу к пахану, и, главное, могла знать про музейную рыжуху. Она им дозарезу нужна. Ради нее эта афера!

— А зачем Тоська? Могли на Митьку выйти! Это и ближе и быстрее! — испугалась собственных выводов Задрыга.

— А, может, на него пытались выходить? Да Шакал менял хазы. Прокол получился. К пахану его уже не пустят стремачи. Да и зачем возникнет к Шакалу, коли свалил в откол? Опять же не надыбает его. А сам пахан в подземку не возникнет. Это верняк! Вот и вышли на Тоську. Ты — ушлая! Не проведешь! Чуть что не глянулось — «перо» в горлянку — и гуляй Вася! Тоська — не ты! Потому ее приглядели. Чтоб риска меньше было.

— Но Тоськи нет уже!

— Теперь другое отчебучат. Иль за тобой увиваться станет этот хмырь!

— Тоську он давно мог закадрить. Зачем ему было тянуть резину?

— Для натуральности. Да и пас он мою хазу. Нутром чую. Каждого пацана! И меня с Лангустом! Стерегись хмыря! Подсадка он!

— Тряхну! Расколю гада! Посмотрим, кто кого попутает! — взяла Капка записку из рук стремача. И прочла написанное пьяной рукой:

— Возникни, Задрыга! Мне не по кайфу без тебя! Кто старое вспомнит, тому — глаз вон! Я жду! Король…

Капка сожгла записку в камине. Она не затронула душу, перестала верить Остапу окончательно. Она даже не злилась на него. И не подумала написать в ответ хотя бы пару слов. _

Капка пришла на полянку, где работал Олег. Шалаш стоял на месте. Его никто не убрал, не раскидал и не сжег. Хотя он явно мешал старику, какой наблюдал за каждой травинкой на поляне.

Задрыге не верилось в слова Сивуча об Олеге. Но проверить еще раз — никогда не лишне. И девчонка решила сменить тактику.

Она убрала со двора чайный столик, предпочтя пить чай в хазе и только со своими. Утром, когда заметила Олега, вышла из дома, вернула записку с объяснением.

— Вы опоздали! Она уехала! — усмехнулась едко и впилась взглядом в его глаза.

— Адрес подскажите, — попросил тихо и полез за ручкой и блокнотом.

— Я не знаю! Мы в разных городах живем, видимся крайне редко.

— Что ж, извините! — опустил Олег голову и поплелся в лес за стариком.

Капка мчалась следом. Ловя всякое слово. Но за весь день Олег даже головы не поднял. Измерял рост трав и цветов, что-то разглядывал под лупой, писал в толстенную тетрадь свои наблюдения и говорил со стариком только о работе.

Задрыге стало неимоверно скучно в соседстве с ними. И обматерив обоих молча, ушла из леса, продрогшая от росы, сырости и молчания.

Колька с Шуриком занимались под наблюдением Лангуста. Учились без промаха забрасывать «кошку» на крышу дома и залезать по тонкой бечевке легко и бесшумно.

Петька одолевал высоченную березу. Он уже не уставал, как раньше, но не укладывался в отведенное время. Запаздывал на две-три минуты с подъемом. Лангуст давал мальчишке немного отдохнуть и снова заставлял подниматься вверх.

Данила учился метать ножи. Раньше у него с этим ничего не получалось. Теперь из трех бросков — два попадания в цель. Но Лангуст недоволен, хмурится. Фартовый не имеет права на промах. Даже на один из сотни. Потому кричит, ругается на парня. Показывает, объясняет еще и еще. Данилка старается изо всех сил. Но нож снова скрутился в полете в спираль и, не достигнув цели, упал, воткнувшись в землю.

— Ну, дубина безголовая! — слышит Капка знакомую брань, самой не так давно доводилось слышать и похуже. Сивуч — не Лангуст. Куда как круче натаскивал «зелень». И кулаков своих при этом не щадил, и пацанов не жалел.

Теперь Сивуч ослаб. Лангуст за ним, как за ребенком, следит. Лечит, кормит, моет, стирает, готовит поесть.

Задрыге помнится, как обрадовался Лангуст ее приезду, оно и понятно, получил передышку от домашних забот.

Да и то признать надо, уставал мужик. Все последние годы на него шестерки «пахали». Сам пальцем не шевелил. Теперь все своими руками делать пришлось. И не только для себя.

Капка, когда вошла в дом, враз приметила, что не сидел Лангуст сложа руки. Все вокруг было чисто вымыто и постирано.

— А я думала, что ты ни хрена не умеешь! — призналась Капка.

— Конечно, не могу! Я сюда двух зверюг приводил. Медведиц! Одну себе, другую Сивучу. Одно хреново — мужики с нас нынче гавно! — смеялся Лангуст и добавлял:

— Но, ништяк! Вот потеплеет, раздухаримся мы с Сивучем и по бабам намылимся! Я себе — сракатую блондинку, Сивуч — сисястую брюнетку!

— Ага! Чтоб было за что ухватиться при ветре! Не то унесет! — закашлялся Сивуч.

Он уже видел лица. Спокойно, не спотыкаясь, ходил по дому и во дворе. Умел прикрикнуть на пацанов, как раньше на Задрыгу. Но вечерами замерзал даже у жаркого камина.

— Хана мне скоро, Капка!

— С чего взял?

— Кровь не греет меня!

— А ты бухни!

— Не помогает, пробовал! Ты хоть на могилу ко мне возникнешь?

— Не надо об этом, Сивуч! Может, моя смерть твою опередит, — ответила Капка тихо.

— Ты что? Тыква сгнила? Чего вякаешь про ожмуренье? Тебе дышать и дышать! Иль я зря с тобой мучился? Всему учил как маму родную! Я в тебя самого себя вложил не жалеючи! Потому что ты бабой станешь! Больше других должна знать и уметь!

— Сивуч, а если меня никто не любит, как жить?

— Эх, Задрыга! Фартовым редко в любви фартит! А все оттого, что Фортуна не может дать разом много! Удачливые воры обычно быстро жмурятся. Потому, что пасут их многие. Оттого и нет счастья. Дав кучу башлей и рыжухи, человечье отнимает. Само сердце! А без него нет любви! — встал старик и указал в окно:

— Глянь-ка! Чего этот хмырь застопорил Петьку?

Капка посмотрела во двор. Заметила пацана, разговаривающего с парнем. Открыла форточку, прислушалась:

— А я рассчитывал, что хоть кто-нибудь из вас знает ее адрес, — вздохнул Олег. .

— Нет, она дальняя родня! Редко тут бывает! — ответил Петька и ушел за дом, не интересуясь, зачем понадобилась Тоська Олегу.

— Не чекист он, Сивуч? Эти адрес у нас не станут спрашивать. Они его найдут, если захотят!

— Надыбают. Того недолго ждать. Верняк! — подтвердил старик и с силой захлопнул форточку.

— Шабаш на сегодня! Вымотал «зелень» до мыла! Пусть отдышатся пацаны! — вошел Лангуст в дом и, устало сев перед камином, закурил.

— Хмырь Петьку на Тоськин адрес колол, — сказал ему Сивуч.

— Без понту! Этот пацан не поплывет. Ушлый. Все секет верно. Из него слова не выдавишь!

— Задрыжкина удача — этот кентыш! Изо всех! Все на ус мотает, запоминает накрепко. Проколов ссыт, — поддержал Сивуч.

— Фортуне он чем-то потрафил! Из-под земли его достали. И не на холяву морокаемся! Вон вчера я ему трехал, как законников подвел один кент. Трепаться любил козел! Особо по бухой; Слабина такая была. Из-за этого вся малина попухла. А когда доперли, кто лажанул, замокрили его. Чтоб других не высвечивал, — вздохнул Лангуст.

Капка готовила ужин и попросила Лангуста рассказать что- нибудь стоящее, памятное.

Задрыга любила, когда, порывшись в памяти, старики вспоминали какую-нибудь давнюю историю, происшедшую с ними, или слышанную от кого-то, но достоверную и интересную.

Лангуст подвинул к теплому боку печки низкую табуретку, прислонил спину к теплу, пожевал губами, вспоминая давнее. Что рассказать из того, о чем не знает и никогда не слышала эта вспыльчивая, злая, как целая собачья свора, Капка. Слушая всякие истории, она становилась мягче, покладистей. Не орала ни на кого, смотрела на рассказчика большими, как у любопытного ребенка, глазами, как казалось, не дышала, забывая о сне, еде, отдыхе.

Если рассказанная история запала ей в душу и понравилась, Капка дня три ходила под впечатлением, смеялась или вздыхала, вспоминая, на рассказчика с месяц «полкана не спускала». Не грызлась с ним и не спорила. А вдруг еще что-то вспомнит и, раздобрившись, расскажет.

Особо полюбила она рассказы Лангуста. И не только Задрыга — все пацаны, увидев, что у того подходящее настроение, брали его в кольцо, усевшись на полу, возле самых ног.