Как птички-свиристели - Джонатан Рабан

Дальнейшие неудачи и промахи на 1000 слов, и Дебра наконец выловила свою рыбешку.

— Читается превосходно, — сказала Бет. — Может, только с вводными предложениями перебор. Мне кажется, одно-два можно опустить. Единственное… Вот читаешь, и хочется чуточку побольше узнать о реке, ну, там про цвет воды и прочее, понимаешь?

— Ага, природа. Никогда я не умела изображать всякие красоты. Вот писать про людей и всякие их перипетии — это мое. А тебе понравился абзац про рыбу, которая переливалась веселыми искорками, как серебряное блюдо?

— Образ притягательный.

— «Переливалась веселыми искорками» — над этой фразой пришлось попотеть.

— Как же иначе. Понимаю.

Бет заговорила о Томе, осторожными полунамеками, ведь в комнате сидел Финн.

— Разумеется, я думаю — нет. Конечно, нет. Это немыслимо. Но…

— Ты не думаешь, что это он, хотя и не знаешь точно, что не он. Ты не совсем уверена, так?

— Может, и так. Возможно.

— Очень похоже на нас с Джоэлом — не-знание.

— Он не мог совершить подобное.

— Сколько раз я говорила то же самое о Джоэле.

— У него совсем другая внутренняя программа. И преступных в нем наклонностей нет.

— Тед Банди[136] работал на телефоне доверия в «Самаритянах»[137]. Все считали его самым добрым и понимающим малым. Пока не нашли трупы тех женщин на Тэйлор-маунтин.

— Тома в подобных вещах просто нельзя заподозрить. Он слишком сосредоточен на собственной персоне.

— А вот Джоэл, он там…

— Что?

— Он сотрудничал в «Самаритянах», — произнесла Дебра таким тоном, будто сообщала о совершенном мужем убийстве.

— Я очень беспокоюсь насчет… — Тут Бет кивнула в сторону гудящего и попискивающего комочка в кресле. — Разумеется, с’est ires important pour le garc&on de voir son pure — tu comprends?[138]

— Извини, не парлекаю. Я ж из Рапид-Сити, из Южной Дакоты, забыла?

И Бет зашептала:

— Финну… важно… видеться… с отцом…

— Поняла, — ответила Дебра.

— Сегодня я беседовала с врачом. С психологом, — вполголоса добавила Бет. — Не знаю, следует ли мне все принимать всерьез, но у нее большие опасения по поводу этого героя, про которого… мой бывший муженек… рассказывает ребенку — вроде как сказки на ночь. Его зовут… — Она бросила быстрый взгляд на Финна, потом написала «Мистер Гадкер» под Дебриной рыболовной статьей и протянула журнал подруге.

— Мистер Гадкер? — переспросила та и зажала рот рукой. — Ой, извини.

— Мистер Гадкер! — Из-под пледа показалась голова мальчика. — Он здоровский!

— Финик, я просто рассказывала…

— Знаете что? Он ходит во всем черном. В черной шляпе, и в черном пиджаке, и в черных брюках, и у него еще электрический галстук-бабочка! А в кармане выключатель, чтоб галстук запускать. Щелк — и бабочка вертится! Мистер Гадкер гуляет по всему Сиэтлу и делает гадости.

— Очень интересно, малыш.

— А еще ведьма Мойра! Она подружка мистера Гадкера. Летает по небу на волшебном пылесосе и помогает Гадкеру в его гадостях.

— Просто класс, — сказала Дебра.

— Да, они — это класс. Самые классные люди. Настоящие гадостники. — Финн натянул одеяло на голову и возобновил электронную баталию, но вскоре опять высунулся. — Мам, а ты можешь меня вечером к папе отвезти, пожалуйста?

— Нет, Финик. Мы ведь уже решили. И я тебе сказала — может быть, завтра.

— Расскажешь мне про мистера Гадкера?

— Финн, я не умею.

— Это легко. Начинается так: «По своему обыкновению…»

— Ты лучше поиграй еще, малыш.

— Извини, я ему напомнила… — сказала Дебра.

— Откуда тебе было знать, что так выйдет.

Через несколько минут Бет с Финном отправились к себе на одиннадцатый этаж. Когда они стояли в дверях, Дебра сообщила:

— Для моего следующего материала я собираюсь взять несколько выходных и слетать в Новый Орлеан — в озере поудить рыбку под названием «красный барабанщик». Хочешь со мной?

— Я бы с удовольствием, но тогда меня выкинут с работы. В марте открывается наш филиал в Чикаго, и у нас все просто с ума посходили.

Немного позже Бет перезвонила. Финн уснул, и можно было говорить, не опасаясь, что ребенок услышит. Дебра считала мистера Гадкера, несомненно, очень дурным знаком. Настоящее безумие оставлять ребенка одного на всю ночь с «таким отцом». Пусть Том видится с Финном здесь, в квартире, «но только в твоем присутствии», — уточнила Дебра. Чутье подсказывало Бет, и подруга, и Карен Юсбио слишком преувеличивают угрозу, однако сама она, к сожалению, осталась по отношению к ним в меньшинстве.

Возникло искушение звякнуть Тому, но Бет сначала заварила себе кружку ромашкового чая, а потом женщину стало ужасно клонить ко сну, и какие уж тут шахматные ходы и фехтовальные выпады, неизбежные в любом разговоре с бывшим мужем. Он все же привиделся ей той ночью, и во сне не был ни злодеем, ни преступником.

Том услышал резкое сварливое карканье ворон — кажется, впервые за целую вечность. В отсутствие Чика и всей бригады в доме воцарилась печальная тишина. Том улавливал какой-то еще едва различимый звук и далеко не сразу понял: это тук-тук-тук — его собственное сердце.

Он спустился в подвал. Чик унес все свои пожитки, прихватив старый диван, и только по притоптанной земле около печки можно было определить: раньше здесь находился человек. Подрядчик испарился столь явно и окончательно, что возникал огромный соблазн усомниться в его существовании, если бы не сооруженные из чего попало строительные леса с западной стороны дома и недостроенное крыльцо, заклеенное теперь крест-накрест красной клейкой лентой, дабы заставить невнимательных гостей поостеречься. Том с теплотой вспомнил вчерашние крики, визг пил и стук молотков — теперь бы он отдал многое, пусть только все вернется.

Резкий телефонный звонок позвал его наверх.

— Алло?

Мужской голос на другом конце провода: пожилой, сипловатый, слабенький.

— Хотел бы с вами обсудить то да се, если позволите, — начал голос вполне дружелюбно. — Ты, жид-извращенец, убийца… — Дальнейшее удалось разобрать лишь частично, но суть сказанного заключалась в следующем: Том — живое доказательство страшной правды, заключенной в «Протоколах сионских мудрецов»[139].

Он бросил трубку. Подумал: «Наверняка из-за моей шевелюры». Кто этот съехавший с катушек старый дурак? Сосед? Какой-нибудь выживший из ума заслуженный университетский профессор в отставке или покупатель, ежедневно отоваривающийся в магазине «У Кена», как и Том? Ему вспомнился желтый, высохший, шаркающий ногами чудак — часто приходилось стоять за ним в очереди в кассу, а брал старикашка всегда кошачий корм в баночках и замороженные полуфабрикаты из индейки. Неужели он? Голос очень похожий. И если ненормальный субъект знает телефон Тома, то ему наверняка и адрес известен. В стране, где за любым оригиналом не заржавеет довести свое мнение до сведения окружающих, пальнув несколько раз из полуавтоматического ружья, вполне резонно опасаться даже последнего скрюченного подагрика. Он может заявиться в гости и с кислородной маской, оставаясь, однако, способным на убийство.

Когда десять минут спустя телефон зазвонил вновь, Том дождался, пока заработает автоответчик. В микрофон заговорили тягуче, с оксфордско-кембриджским акцентом:

— Ах, Том. Только хотел узнать, жив ли ты там вообще, — произнесли медленно, с настораживающим участием.

— Дэвид, это я, я слушаю. Сейчас выключу…

— О, живой человеческий голос, чудно. Как поживаешь? Продвигается ли книга? Не прервал я тебя на середине предложения, нет? Как Бетси? Как сынишка?

Отдав дань вежливости, Скотт-Райс перешел к делу. Автор «от души надеялся», что Вашингтонский университет изыщет возможность выплатить ему авансом 15 000 долларов из его гонорара плюс цена авиаперелета, а билет на самолет он бы предпочел приобрести в Лондоне самостоятельно. Уже более месяца не было вестей от Шивы Рэя, понял вдруг Том, выслушивая все эти требования. Скотт-Райсу он сказал: наверное, остаются последние проволочки с документами и нужно увязать какую-нибудь мелочь. Том пообещал черкнуть пару строк заведующему кафедрой и выяснить положение дел.

— За последнее буду оченно благодарен, — отвечал Скотт-Райс. — Честно говоря, я испытываю некоторые затруднения. Ребята из Управления по налоговым сборам… они действуют до смешного необоснованно. Мой бухгалтер считает, пора бросить собакам кость — так, кажется, говорится. Но меня беспокоит вопрос, где бы еще эту кость взять. Косточка-то ведь ничего себе: двадцать пять штук. А если твои коллеги выложат пятнадцать тысяч зелененьких к двадцатому января, я думаю, удастся наскрести нужную сумму…