Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев

Я был неприятно поражен, сидел и думал: когда в 1941-м враг оказался у порога столицы, то вся полнота ответственности за оборону Москвы легла на плечи москвичей. Конечно, нам помогала вся страна, но ведь это я со своими товарищами, а не Рашидов сидели в окопчике у моста через канал с гранатами и бутылками, ожидая немецкие танки…

Вспомнил, когда в 1966 году в Ташкенте произошло землетрясение, я позвонил Рашидову, выразил ему соболезнования и сказал, что Москва безвозмездно построит в узбекской столице 170 тысяч квадратных метров жилья. Он много раз благодарил меня за это и говорил, что я теперь его родной брат…

За Рашидовым гурьбой пошли первые секретари: Горьковского обкома К. Ф. Катушев[13], ЦК КП Грузии В. П. Мжавана дзе[14] и ЦК КП Азербайджана В. Ю. Ахундов[15]. Они обвинили меня в некомпетентности. А. Э. Восс[16] из Латвии и Г. С. Золотухин[17] из Краснодарского края присоединились к мнению хулителей.

Только вклинившийся между ними первый секретарь Челябинского обкома партии Н. Н. Родионов[18] дал мне перевести дух да писатель А. Е. Корнейчук, который ни словом не отреагировал на мое выступление.

В чем же заключался наиболее скандальный момент в моем выступлении? В том, что фактически я вторгался в святая святых – в вотчину политбюро. В то время ни один вопрос обороны страны на пленумах ЦК никогда не обсуждался. Все они рассматривались только в политбюро, как и вопросы государственной безопасности, внутренних дел, военно-промышленного комплекса и многие другие.

Но что и как политбюро ЦК решало – нам было неизвестно. Когда члены ЦК получали протоколы заседаний политбюро, то в них читать было нечего, кроме информации о назначении такого-то на такую-то должность, о посылке приветствий, об одобрении дипломатических нот в адрес какого-либо государства, о решениях провести такое-то мероприятие по линии комсомола или профсоюзов. Ко времени получения этих протоколов обо всем этом можно было прочитать и в газетах.

В то же время в протоколах были такие записи: «Вопрос такой-то. Особая папка». Таких закрытых от нас вопросов было в протоколе десятки. Что там обсуждалось, мы, члены ЦК, не знали. А ведь эти вопросы были важнейшими в жизни государства.

Что касается состояния противовоздушной обороны Москвы, то ничего крамольного здесь не было сказано. Я говорил об этом спокойно, без надрыва. Да, меня, как члена военного совета Московского округа ПВО, беспокоило, что система безнадежно устарела, а новую никак не могут создать.

Хрущевские выкрутасы в оборонной промышленности тоже ни для кого не были особым секретом. И о перепрофилировании завода – чистая правда. Производство вертолетов с Московского завода им. Хруничева перенесли в Ростов-на-Дону и там не могли его толком начать более десяти лет. А война во Вьетнаме показала, насколько они нужны.

И главное – я знал, о чем говорил! Как член военного совета Московского округа ПВО, я побывал на многих объектах противовоздушной обороны столицы. Они тогда находились в 40–50 километрах от Москвы. В то время ракеты «воздух – земля» имели дальность полета несколько сот километров. Я присутствовал на военных учениях, посещал ближний и дальний пункты управления, вылетал на дальние позиции новой системы ПВО столицы, строящиеся примерно в 400 километрах от Москвы, то есть хорошо знал положение в частях.

А то, что я не всегда присутствовал на заседаниях военного совета, то меня часто сами военные отговаривали приезжать: «Вы посмотрите, какая повестка дня. Мы ведь тряпки делим. Вам нужно на это терять время?»[19]

Кстати, когда немецкий пилот-любитель Руст на спортивном самолете 28 мая 1987 года беспрепятственно пролетел государственную границу СССР и тысячу километров (!) над советской территорией и приземлился у храма Василия Блаженного около Кремля, то в первый же час мне сообщил об этом генерал из аппарата Совмина СССР, который в 1967 году был начальником штаба Московского округа ПВО. Хотя и задним числом, он рассказал мне, что старший офицерский состав округа в 1967 году был полностью согласен со мной относительно неудовлетворительного состояния противовоздушной обороны Москвы…

После пленума дело о создании новой зенитной ракеты пошло значительно активнее, хотя все вопросы ПВО столицы так и не были решены.

Когда после пленума я рассказал обо всем этом Брежневу, он заявил:

– Мне же командующий ПВО страны П. Ф. Батицкий и командующий округом В. В. Окунев дали такую информацию!

– Когда вы их спросили, так ли обстоит дело с ПВО столицы, то эти генералы просто… испугались, – ответил я.

Я направил записку в президиум пленума с просьбой дать мне слово для справки. Я понимал, что все мои слова будут восприняты с недоверием, но решил сделать попытку достучаться до сознания делегатов!

Слово мне дали перед заключительным словом генсека.

В слове для справки я попытался разъяснить товарищам, что я имел в виду, говоря о необходимости усиления бдительности, – ведь я выступал в поддержку положения, содержащегося в докладе Брежнева!

«Товарищи! Я взял слово для справки, чтобы по-партийному ответить на критику моих товарищей по партии в мой адрес.

Когда я говорил о необходимости усилить бдительность, поддерживая ту задачу, которую поставил Л. И. Брежнев в докладе, я призывал усилить нашу работу экономическую, политическую и военную с целью укрепления обороны нашей Родины. Именно с этих позиций я ставил вопрос о том, что, может быть (это как мое предложение, на обсуждение пленума), в Центральном комитете на одном из пленумов стоит заслушать доклад об обороне страны и задачах партийных организаций – гражданских и военных, а отнюдь не для того, чтобы слушать отчет о состоянии дел в Советской армии на этом пленуме. Высказывая свое беспокойство, я говорил, что, может быть, я в чем-то неправ в силу своей недостаточной осведомленности.

Товарищи Рашидов, Катушев, Мжаванадзе, Ахундов и другие товарищи показали, что я неправ в оценке состояния ПВО столицы.

И я очень рад, что я неправ. Я высказывал тревогу в связи с тем, что затягивается создание одной новой современной системы ПВО, которая должна и бесспорно обеспечит значительное повышение надежности ПВО Москвы. Я рассчитывал на то, что упоминание об этом на пленуме ускорит завершение этой очень важной работы.

Я с глубокой благодарностью и признательностью выслушал выступления критиковавших меня товарищей, где они говорили о том, что Москву и с воздуха, и на земле, и на море надежно защищают все наши республики, наши доблестные Вооруженные силы.

Мы хорошо знаем, что столица дорога каждому советскому человеку, что политбюро Центрального комитета партии делает все для укрепления обороны страны, для безопасности нашей столицы Я, видимо, нечетко сформулировал свои мысли, изложил их неудачно, в отдельных местах неправильно, поэтому дал основание выступающим товарищам поправить меня, поправить эти мои неправильные мысли. И за это я им по-настоящему благодарен.

Я должен сказать – и это мне хорошо известно, – что политбюро ЦК и лично Леонид Ильич Брежнев уделяют огромное внимание, проявляют большую заботу об обороне страны[20].

Я еще раз хочу сказать, что не имею никаких намерений принижать в чем-то или поставить под сомнение эту огромную работу, которая ведется в стране под руководством политбюро ЦК по укреплению обороноспособности нашего государства. У меня единственное желание, чтобы все мы, члены ЦК, вся наша партия еще и еще больше усилили нашу бдительность, усилили работу по укреплению обороны страны, по укреплению экономической мощи нашего государства, по усилению воспитания трудящихся.

Я горячо поддержал в выступлении и вновь поддерживаю требования Леонида Ильича Брежнева о необходимости укрепления ответственности кадров, каждого из нас за свою работу. Московская партийная организация всегда хорошо понимала все задачи, которые ставит Центральный комитет перед партией, перед народом. Она была, есть и будет всегда надежным боевым отрядом нашей партии в борьбе за коммунизм».

Но все мои усилия, направленные на то, чтобы изменить мнение пленума, были напрасными.

«Крест» на мне поставил Брежнев в своем заключительном слове. Мне удалось получить переписанную от руки из стенограммы пленума часть заключительного слова Брежнева, касающуюся меня:

«Брежнев: …как и другие товарищи, я также считаю своим долгом сказать наше мнение по поводу выступления т. Егорычева Н. Г.

Тов. Егорычев в своем последнем выступлении, в справке, дал объяснение пленуму, как он себе представлял или мыслил свое выступление. Мы не можем пройти мимо его справки. Очевидно, надо ее учесть.

Но, как говорится, товарищи, то, что написано пером, не вырубишь топором. Дело в том, что выступает довольно зрелый, подготовленный работник. Мы не раз слышали выступление товарища Егорычева по многим вопросам и не можем сказать, чтобы он плохо или незрело выступал.