Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев

Храня и преумножая ленинские традиции, партия после смерти Владимира Ильича разгромила оппозиционеров всех мастей, очистила от них свои ряды, укрепила свои связи с массами. Правда, серьезный урон нашему делу был нанесен в связи с культом личности Сталина. Партия преодолела и это уродливое, чуждое ее ленинскому духу явление. Огромное значение в жизни партии имеет октябрьский пленум 1964 года. Центральный комитет единодушно осудил волюнтаристские методы и субъективизм Хрущева, который в последний период своей деятельности отошел от ленинских норм и принципов партийного руководства, пытался единолично командовать партией и управлять страной.

И пусть не радуются наши враги. Как ни стараются они изобразить наши трудности как пороки, раздуть наши ошибки и недостатки в практической работе, Коммунистическая партия в борьбе с трудностями лишь крепла, завоевывая все больший авторитет в народе, в мировом коммунистическом и рабочем движении. Ведь партия – это не только и не столько Сталин или Хрущев. Это миллионы коммунистов-ленинцев, это многотысячный, преданный делу наш замечательный партийный актив, это, наконец, Центральный комитет КПСС.

Наша партия всегда, в любой обстановке свято хранила и хранит ленинские традиции, беспредельно верит в светлые идеалы коммунизма. Коммунисты нашей ленинской партии не на словах, а на деле всегда до конца отдавали и отдают все свои силы служению этим великим идеалам, их практическому претворению, их торжеству. В пору суровых испытаний, когда требовала Родина, в первых рядах ее верных солдат были коммунисты. Так было, так есть и так всегда будет.

И очень хорошо, что в Тезисах ЦК показано все главное в деятельности партии за 50 лет советской власти, показана славная героическая история нашего народа, раскрывается ясная перспектива нашего движения вперед.

Я предлагаю одобрить тезисы, широко довести их до всех трудящихся и положить в основу политической работы каждой партийной организации в период подготовки к Великому юбилею. (Аплодисменты.)»

При подготовке выступления я включил в текст имена военных, руководителей ВПК и конструкторов, но накануне выступления я все эти имена исключил. Решил, что из текста и так ясно, о ком идет речь. В частности, из моих слов о волевых решениях, которые нанесли в свое время немалый урон авиации и флоту, Брежнев и Устинов сразу же поняли, что эта критика в их адрес, и они были правы.

В Свердловском зале Большого Кремлевского дворца, где проходил пленум, было около 400 человек. Пока я выступал, стояла гробовая тишина. После выступления зал проводил меня аплодисментами до самого места. Поэтому выступавшие после меня (следующего за мной я не помню[5]) секретарь Ленинградского обкома В. С. Толстиков[6] и президент АН СССР М. В. Келдыш[7] – оба отмечавшие крупные недочеты в понимании обстановки – не обмолвились о моем выступлении ни единым словом.

Я обратил внимание на оживленные переговоры и активный обмен записками в президиуме пленума. Пленум должен был закончиться в 7 часов вечера. Неожиданно за полчаса до назначенного срока председательствующий М. А. Суслов предложил перенести на утро следующего дня выступление Ш. Р. Рашидова, уже объявленного как оратора после М. В. Келдыша.

Никто не понял, выступал я по собственной инициативе или моя речь одобрена Л. И. Брежневым. Даже А. И. Микоян – хитрейшая лиса – и тот не разобрался и попал впросак. После окончания этого вечернего заседания мы с ним поехали в Колонный зал Дома союзов, где Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами (ССОД) проводил отчетно-выборное собрание, на котором избирал новый состав руководства ССОД, куда вошел и я. Председатель президиума Союза Нина Васильевна Попова организовала небольшой ужин человек на сорок, куда пригласила меня и Микояна.

И вот во время ужина Анастас Иванович встает и говорит: «Я поднимаю бокал за Николая Григорьевича Егорычева (даже по имени-отчеству меня назвал!). Знаете, сегодня у него было такое замечательное выступление, такая отличная речь – настоящая, ленинская!» Правда, позже в своих воспоминаниях Микоян описал все с точностью до наоборот.

Ю. Д. Липинский: К сожалению, я не присутствовал на этом пленуме, хотя до этого бывал на всех пленумах. У меня даже пропуск был – всюду проход! А тут Николай Григорьевич дал мне поручение кого-то обзвонить.

Он пришел где-то во второй половине дня:

– Ну вот, я выступил под бурные аплодисменты.

Я поздравил его, и он отдал мне тот текст, который, видимо, он потом передал в РГАСПИ. Когда я его увидел, боже! Я за голову схватился! Там такие фразы, которые вообще-то было не принято говорить: «Я, конечно, ни на кого не намекаю, но должен сказать…». Сейчас уже не помню. Я как прочитал… Какие там аплодисменты!..

П. Е. Шелест: Состоялся пленум ЦК КПСС, на нем рассматривался вопрос «О положении на Ближнем Востоке»… На пленуме с резкой критикой о состоянии обороны страны, в том числе и обороны Москвы, выступил первый секретарь МГК КПСС Егорычев. Он говорил сущую правду, в том числе и в адрес Л. Брежнева как председателя Комитета обороны. Но кому из «политиков» она, эта критика, нравится?[8]

Т. П. Архипова[9]: Нам, отделу пропаганды МГК, в те дни было не до пленума – мы принимали делегацию Азербайджана во главе с первым секретарем ЦК КП Азербайджанской ССР Ахундовым, которая прибыла в Москву в рамках Дней республики в связи приближающимся 50-летием советской власти.

Ахундов в своем выступлении говорил, что москвичам повезло с таким первым секретарем горкома партии, и по-восточному цветисто и ярко разрисовал, какой мудрый у нас руководитель Николай Григорьевич Егорычев, как замечательно он выступил сегодня на пленуме. Все радостно аплодировали. Потом выступает Прасковья Алексеевна Воронина – первый секретарь Бауманского райкома партии, член бюро МГК. Она тоже человек эмоциональный, и она тоже поет дифирамбы: «Николай Григорьевич, как хорошо, как блестяще вы выступили, мы все гордимся…» Ну, все гордятся!

А. И. Вольский[10]: В первый день на пленуме ЦК его никто не критиковал. Более того, все, кто вечером приезжал с пленума, – а там делегатами были В. Я. Павлов и В. Ф. Промыслов как члены ЦК и Р. Ф. Дементьева и П. А. Воронина – кандидаты в члены ЦК, да и другие – все с восторгом говорили, как здорово выступил Егорычев! Как ему аплодировали!

В. И. Туровцев[11]: «В тот день по указанию второго секретаря МГК Павлова я должен был пойти на прием в польское посольство. На приеме ко мне подошел зам. председателя Комитета народного контроля СССР Георгий Васильевич Шикин:

– Ну, ты знаешь, как выступил сегодня на пленуме ваш Николай Григорьевич Егорычев. Какое блестящее выступление! Какая смелость в постановке вопроса! Какая глубина мысли! Я тебе скажу: сколько я переслушал партийных работников, но такого яркого выступления я не помню.

Я порадовался за своего руководителя.

С. Е. Егорычева: Мне было в тот день много звонков. Все звонили, поздравляли, говорили, как замечательно выступил Николай Григорьевич, как провожали его до места аплодисментами. Я немного успокоилась и даже пожалела, что накануне отговаривала его.

Но когда он поздно вечером пришел домой, настроение у него было явно не триумфатора. Он старался выглядеть спокойным, вошел, как всегда – приветливый, с улыбкой, но сердце мое было обмануть трудно.

Я все-таки рассказала ему о звонках, восторгах, поздравлениях. Он нахмурился и коротко бросил: «Не к добру все это».

Второй день работы пленума ЦК

На следующий день, 21 июня, когда я пришел на заседание пленума, я почувствовал, что отношение ко мне со стороны вчерашних слушателей переменилось.

Их обрабатывали всю ночь. Секретарь ЦК Д. Ф. Устинов принял упоминание о «не в меру ретивых исполнителях» идей Хрущева о вооружениях на свой счет. И он был недалек от истины. Его фамилия была в моем выступлении. Но в последний момент я и ее убрал.

Позже мне один из министров оборонной отрасли рассказал, что после моего выступления их всех собрал Устинов. «Дмитрий Федорович, – говорил он, – от злости просто на стенку бросался. Кричал: «Мы этого Егорычева в пыль сотрем!»…

Первым с критикой в мой адрес выступил Шараф Рашидов – первый секретарь ЦК КП Узбекской ССР. Он заявил: «Противовоздушная оборона Москвы начинается в Ташкенте»[12].

Я был неприятно поражен, сидел и думал: когда в 1941-м враг оказался у порога столицы, то вся полнота ответственности за оборону Москвы легла на плечи москвичей. Конечно, нам помогала вся страна, но ведь это я со своими товарищами, а не Рашидов сидели в окопчике у моста через канал с гранатами и бутылками, ожидая немецкие танки…