Горькие ягодки (СИ) - Вайз Мариэлла

– За какую переработку? – не понимаю я.

– Ну как же, за какую? А кто ждал меня тогда с пяти утра? Ещё и на морозе в придачу?

– С каких пяти утра? Вовсе не с пяти…

– Ну как же, твоя подружка сказала тогда, что ты ждёшь меня с пяти утра и что уеду я отсюда только через её, твоей подружки, труп.

– Правда? Элька так и сказала?

– Так и сказала. Ещё и раскидала моих телохранителей как кегли! Ха-ха-ха!

– Ну Вы придумываете всё, Эдуард Андреевич! – невольно улыбаюсь я.

– Не придумываю, а лишь преуменьшаю способности твоей подружки к убеждению. Ха-ха-ха! Боевая девчонка. Вас там, в вашем педагогическом университете, наверное, готовят к любым экстремальным поворотам, а, Марианна? Разумно, разумно. С сегодняшними школьниками, конечно, надо быть готовым ко всему.

Ну даёт Элька. И что она наговорила ему такого?

– Так что, всё по правилам, всё по закону, Марианна, – другим тоном, на который я уже не решаюсь возражать, резюмирует наш разговор Эдуард Андреевич, – но я с тобой не об этом хотел поговорить, – продолжает он. На этот раз Эдуард Андреевич говорит совсем по-другому, слегка робко, что ли.

Попутно удивляюсь, до чего же мгновенно происходит смена интонации в речи моего собеседника. Эдуард Андреевич, наверное, отличный оратор. Ну да, он же руководит огромным коллективом. Поневоле необходимо владеть ораторским искусством. А вообще, странно, конечно. Что такого ему могло от меня понадобиться?

глава 71

Марианна

– Понимаешь, девочка, тут такое дело… – немного нерешительно начинает Эдуард Андреевич, – у меня ведь тоже есть мама, хотя я и кажусь тебе, наверное, совсем старичком.

Я не знаю, что ответить, очень уж неожиданный поворот. Да, собственно, и не успеваю.

– Она, конечно, уже очень старенькая, – продолжает слегка окрепшим голосом Эдуард Андреевич, – но довольно бодрая. И, конечно, очень переживает за своего сына, его семью, внуков…

Эдуард Андреевич ненадолго замолкает. Я по-прежнему затрудняюсь поддержать нашу беседу в таком ключе.

– И знаешь, Марианна, тогда… После нашей с тобой первой встречи в метро… Конечно, мы пытались объяснить ей моё пребывание в больнице более безобидными причинами, чтобы не волновать нашу бабушку… Но мою маму не проведёшь, поэтому пришлось полностью ввести её в курс дела.

Всё это время моя мама молилась за тебя, Марианна. Впрочем, как и вся наша семья… Да, да, я знаю, что ты хочешь сейчас сказать про каждого, кто поступил бы так же. Не нужно. Просто для нашей семьи ты, Марианна, прекрасный светлый ангел, сошедший к нам с небес, как говорит наша бабушка.

– Ой, ну что Вы… Какой там ангел… – Эдуард Андреевич говорит мне такие слова, а мне кроме типового «так поступил бы каждый» действительно ничего в голову не приходит.

– Я, конечно, не собираюсь докучать тебе своей благодарностью, девочка, да и наша бабушка, моя мама, тоже. Но, знаешь, моя мама… Она… Знаешь, как любят говорить старые люди? Они все любят говорить, что хотят умереть спокойно.

То есть, успеть завершить свои самые важные дела, осуществить заветные желания. Вот и моя мама… Она мечтает увидеть тебя, Марианна. Взглянуть хоть одним глазком, как она выражается. Говорит, что только после этого сможет умереть спокойно. Ты извини, пожалуйста, что я решился попросить тебя об этом…

– Ой, ну что Вы! Конечно, пожалуйста, – я немного растеряна. Мне пригласить маму Эдуарда Андреевича к нам в гости? Но… как же… Алёнка с Анжелой так похожи…

Да, Анжела не заметила особого сходства, ведь саму себя в таком возрасте, естественно, не помнишь, а свои младенческие фотографии она вряд ли так уж внимательно рассматривала, да и не сравнится фотка с живым человеком. Зато бабушка уж точно помнит свою внученьку в любом возрасте… С другой стороны, мало ли похожих людей… Ой, да как же поступить-то?

– Знаешь, сама-то бабушка рвётся навестить тебя. Но я думаю, афишировать знакомство моей матери с тобой пока не стоит из соображений безопасности. Мы пока ещё не полностью завершили работу по известному тебе делу…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

События относительно недавних дней вновь проносятся передо мной. Когда в тот самый день, день нашей второй встречи с Эдуардом Андреевичем, я наконец-то с замиранием сердца влетела в наш офис, я была, честно говоря, готова ко всему. В том числе и к тому, что приказ об увольнении уже подписан.

По дороге я уже даже начала было прокручивать в голове варианты поиска другой работы, пока будет длиться суд. Ну да, какие-то свои права я знаю. Никто не имеет права уволить мать с грудным ребёнком. Даже в нашем городе.

Конечно, позориться на весь город с судом удовольствие тоже ниже среднего. Да ещё и Пётр Дормидонтыч наверняка выльет на меня тонны грязи, рассуждала на бегу я. По всему городу ведь говорить будут.

Только успокоились все вроде, отошли от моих родов неизвестно от кого, и вот опять, пожалуйста, пища для разговоров, ешь, не хочу. А лишние разговоры мне ни к чему. Не хочу, чтобы, когда Алёнка подрастёт, хоть кто-нибудь сказал ей плохое про маму. На каждый роток ведь не накинешь платок, а вести с судебных заседаний у нас в городе разлетаются быстро. Как, впрочем, и любые другие.

Так что, когда я появилась на пороге нашего офиса, мысль о суде была отвергнута. К тому моменту я уже успела мысленно попрощаться со своей работой, ведь баланс на столе у начальника возникнуть сам по себе никак не мог.

До сих пор помню своё состояние безысходности в тот момент. Я была уверена, что пока Эдуард Андреевич примет меры, пока то да сё, меня уже успеют уволить миллион раз. Да и преступное намерение Петра Дормидонтыча ещё доказать надо. Ведь ту запись, что я сделала, ему предъявлять не будут в целях моей безопасности, как сказал Эдуард Андреевич.

И потом. Справедливости в нашем городке добиться… Да ещё и по отношению к тому, у кого есть знакомства среди верхушки администрации города… Это вряд ли. Я в это не верила.

Конечно, сознание того, что моя миссия удалась и с Эдуардом Андреевичем всё в порядке, морально поддерживало меня в ту тяжёлую для меня минуту, но, если честно, мысль о том, что мы будем кушать в случае моего увольнения, тяжёлым грузом пригибала меня к земле.

В довершение ко всему я тогда вдруг подумала, что телохранители такого человека, как Эдуард Андреевич, свою работу должны знать. И шутки с подложенной взрывчаткой ими тоже скорее всего предусмотрены. Так что, может, и зря я всё это. Ещё и работу потеряю, как говорится, ни за понюх табака.

Как я понимаю сейчас, тогда на моё состояние после всех приключений и практически бессонной ночи наложился ещё и шок оттого, что мужчина, которому я помогла когда-то, оказался никем иным, как отцом Андрея. Да уж, мир действительно тесен. А Москва большая деревня, как любит говорить Дашка.

То же, что Эдуард Андреевич, этот солидный бизнесмен, владелец крупной компании, оказался дедушкой моей Алёнки, у меня, честно говоря, до сих пор в голове не укладывается.

Видимо, именно моё тогдашнее состояние и послужило причиной того, что я не сразу обратила внимание на непривычно оживлённую обстановку в нашем офисе. Женщины бегали туда – сюда, что-то распечатывали, громко переговаривались. На меня никто особо не обратил внимания. И Марь Григорьевны на месте не было, не у кого было спросить, считать ли мне всё же баланс или уже не напрягаться, а собирать вещички...

Помню, я села тогда за свой стол, положила голову на руки и просто бездумно смотрела на наших суетящихся женщин. Пока кто-то из них, кажется, Маргарита Петровна, проносясь мимо моего стола, не сказала мне: «А ты чего спишь? Наводи порядок в своих делах, скоро к нам новое начальство прибывает. Из самой Москвы!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так я и узнала, что, оказывается, Петр Дормидонтыч до работы сегодня не добрался, так как его взяли в администрации города, прямо в кабинете одного из чиновников. Вместе с этим самым чиновником.

И что в городе уже вовсю говорят, что кресло под нашим нынешним мэром сильно зашаталось. А также под парочкой его заместителей. Но точно никто ничего не знает кроме того, что в городе сейчас работают следователи из самой Москвы. И Пётр Дормидонтович увезён в следственный изолятор также в Первопрестольную.