Горькие ягодки (СИ) - Вайз Мариэлла
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома я делюсь своими сомнениями с мамой. Но моя принципиальная мама, к моему удивлению, занимает позицию наших женщин с работы.
– Перечислили, и хорошо, – говорит она.
– Но как же, мам… Почему столько-то?
– Почему, почему… Потому. Даже если и ошиблись. Ничего страшного.
– Нет, ну мам, я тебя правда не понимаю. Как это, даже если и ошиблись?
– Да так это, доча! – вдруг взрывается мама. – Ты посчитай-ка лучше, сколько тебе алиментов на ребёнка причитается!
– Причём тут алименты вообще, мам?
– При том! Отец твоего ребёнка как сыр в масле катается, развлекается да… ладно, это его личное дело. А ты учёбу бросила, первые Алёнкины полгода вообще как тень ходила, от недосыпания шаталась! Вон, до сих пор кружищи синие под глазами не сошли!
А беременная когда была! Тебе бы поспать, отдохнуть бы лишний раз, на свежем воздухе побыть, а ты на курсы эти в Москву моталась, над учёбой этой бухгалтерской целыми днями сидела! А глаза твои заплаканные каково было видеть! Да они нам больше должны!
– Мам… Мамочка, не плачь… Пожалуйста… Ну чего ты…
– Да ничего. Я только одного не пойму, доча, как же так? Он же знает уже, что у тебя ребёнок есть. Что ж два плюс два не сложит-то никак? Неужели не очевидно ему очевидное-то? – ну всё, мама решила всё-таки выяснить то, что не даёт ей покоя. Чёрт.
– Или… Доча, ты что… Не только с ним?!
– Да мам! Я просто сказала, что Алёнке пять месяцев.
– Какие пять месяцев?
– Ну, когда он только на работе у нас появился, там Танюшка, ну, секретарша наша, начала что-то про Алёнку, ну я и сказала к слову, что моему ребёнку пять месяцев. Ну вот. А Алёнке уже восьмой шёл. И всё.
– Танюшка это которая новенькая, что ли, Юрия Николаича дочь?
– Да не знаю я, чья она там дочь. Просто начала что-то про ребёнка говорить при нём прямо, я и сказала про возраст. И всё. И нечего, мам, на меня такими глазами смотреть. Как на эту. Гетеру.
– При всех сказала? Про возраст-то Алёнкин?
– При всех, конечно. А что делать-то было? Сказать, мол, выйдите все вон, что ли?
– Ну понятно теперь, почему Марь Григорьевна…
– Чего Марь Григорьевна?
– Ничего…
Чёрт. Вся работа однозначно догадалась. Чёрт. Скорей бы уже Андрей достроил всё и уехал из нашего города. Счастьем будет не видеть его. Ненавижу…
Но всё-таки. Мысль о свалившихся на меня деньгах не даёт мне покоя. Бухгалтера по части выписывания зарплаты вообще-то не ошибаются, а строго выполняют указания начальства. Подойти завтра к Андрею? Нет, не хочу лишний раз его видеть. Нет.
И потом, генеральный-то директор московской компании вовсе не Андрей, это раз. И зарплату нам теперь начисляют из Москвы, из головного офиса, это два. Значит, Эдуард Андреевич. Это что же… Получается, это за то? За то всё? Но зачем? Я ведь вовсе не из-за денег. Я бы и сейчас поступила точно так же.
Ох, да. Точно за то. Неудобно как. Я накидываю куртку: «Я за хлебом, мам!», – выбегаю из квартиры. «Да у нас есть хлеб-то, доча!» – несётся мне вслед. Ну, ничего, молока куплю…
глава 70
Марианна
Я забегаю за угол дома, достаю свой смартфон, нахожу номер Эдуарда Андреевича. На мгновение мой палец замирает над кружочком вызова. Что я ему скажу? Как начать разговор? И как сказать, кто я? Он мог и забыть, как меня зовут…
А вдруг он спросит, какая Марианна? Мне сказать, та самая, с которой Вы разговаривали на чердаке? Блин. Может, мне и правда насчитали всё правильно и я чего-то не учла? И буду сейчас выглядеть дурочкой? Блин. Какая нелепая ситуация.
Я уже собираюсь было бросить эту затею, ведь и мама говорит, что перечислили, и хорошо, будь довольна, и женщины с работы тоже, как сговорились… Но нет. Я всё-таки выясню.
К моему огромному облегчению, Эдуард Андреевич узнаёт меня сразу, приветливо здоровается со мной и даже говорит, что сам хотел позвонить мне. Да, я всё делаю правильно, наверное, они обнаружили ошибку и сам директор хотел бы лично извиниться передо мной за происшедшее недоразумение и попросить вернуть деньги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Ну, всё-таки я действительно для него не совсем обычный работник. Ведь не с каждым же он разговаривает на чердаках. Да, именно так. Как хорошо, что я не стала планировать, куда я потрачу эти деньги, не стала как бы считать их своими. Всё-таки свои отдавать было бы труднее.
– Сколько я должна перечислить, Эдуард Андреевич? – спрашиваю я, желая опередить его извинения. Как-то это совсем неловко выйдет, если такой солидный человек начнёт извиняться передо мной, оправдываться. Всё-таки он старше меня намного. Да и ошибся, видимо, всё же бухгалтер, хотя мне и трудно представить такое.
Ну, просто, не лично же Эдуард Андреевич перечислил мне деньги. Так что, позволять ему извиняться за другого будет совсем неправильно. Но вместо ожидаемой суммы я слышу совсем другое.
– Ты о чём, Марианночка? – недоумённо спрашивает Эдуард Андреевич.
Понимая, что моя задача усложняется, я начинаю путано объяснять, что, видимо, произошла накладка и…
Но Эдуард Андреевич прерывает мой монолог.
– Подожди, пожалуйста, минутку, – просит он. – Все свободны, – говорит Эдуард Андреевич кому-то совсем другим тоном. Властным. Не терпящим возражений. До меня доносятся звуки отодвигаемых стульев, приглушённые голоса, хлопки закрываемых дверей. Наконец всё стихает.
– Так о чём это ты, Марианночка? – спрашивает с улыбкой в голосе Эдуард Андреевич.
– Ну, как же… – начинаю было объяснять по новой я.
Но Эдуард Андреевич прерывает меня в самом начале, говорит, что ошибки никакой нет, что его компания истово чтёт трудовой кодекс, что мне начислено всё то, что положено по закону, и что мне, как и всем без исключения работникам нашей фирмы, повышена зарплата до уровня московских сотрудников.
И ещё что-то по поводу того, что дополнительные выплаты мамам с детками повышают реноме компании, а также, что в результате подобных выплат компания ещё и получает налоговые льготы… Да, он так и сказал, мамам с детками, а не одиноким матерям.
Вообще-то, да, насчёт социально незащищенных групп населения Эдуард Андреевич, вроде, всё правильно говорит. Про одиноких матерей не знаю, но вот если в компании трудоустроены, например, инвалиды, то точно какие-то льготы есть. Даже на нашей фирме один из охранников, дядя Жора, был трудоустроен как инвалид.
Я помню, как возмущались наши женщины, говоря, что от дяди Жоры толку никакого, когда средь бела дня к нам в офис забрёл бомж и стащил весь наш запас сахара и ещё чего-то к чаю. Жаловались даже Петру Дормидонтычу, но тот ответил, что дядя Жора инвалид и политически выгоден нашей фирме.
Правда, потом выяснилось, что дядя Жора приходится Петру Дормидонтычу не то двоюродным братом, не то ещё кем-то, короче, что называется, свой. Поэтому дядя Жора вплоть до конца, так сказать, правления Петра Дормидонтыча спокойно спал и хлестал водочку на своём посту.
Наши женщины потом говорили, что инвалидность дядя Жора тоже выбил по блату, поскольку председатель врачебной комиссии оказалась соседкой дяди Жориной сестры по дачному участку, а сама дяди Жорина сестра как раз председателем этого дачного кооператива. В общем, стандартная ситуация для нашего городка.
– Так что ты можешь быть абсолютно спокойна касательно этого вопроса, Марианночка. Я полностью разрешил твои сомнения в компетентности нашего бухгалтера? – спрашивает Эдуард Андреевич всё с той же улыбкой в голосе. Ну же, Марианна! Ну что ты, правда, как эта. Столько всего я смогу купить на эти деньги! А если положить их в банк под проценты, то…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})– Нет, Эдуард Андреевич, не полностью. Я всё посчитала, при любом раскладе там лишнее.
Ответом мне служит раскатистый смех Эдуарда Андреевича. Да что ему всё весело-то так? Тут не знаешь, куда деваться от смущения, а он веселится, радуется чему-то.
– Ну хорошо, Марианна, – наконец-то переходит на серьёзный тон Эдуард Андреевич, – ты хотя бы согласна с тем, что руководитель компании имеет полное право выплатить премию на своё усмотрение любому сотруднику? В частности, за переработку?
