Второе поколение - Маргарет Уэйс

Сердитый, тот начал вставать, но Стурм ухватил его за рукав.

— Да ладно, Палин, — бодро сказал брат. — Расслабься! Во имя бороды Реоркса! Отца-то здесь нет! — Он потянул Палина, усаживая обратно. — Ты слишком много учился, и мозги у тебя затянуло паутиной. На, попробуй, мы большего не просим. Если не понравится, то не будем и говорить об этом.

Пододвинув младшему брату полную кружку, Стурм склонился к уху Палина, прошептав:

— Не беси Танина, ладно? Ты же знаешь, какой он, а нам с ним еще ехать до самого замка Лорда Гунтара. Старший брат заботится о твоей же пользе. Мы оба заботимся. Мы просто хотим, чтобы ты немного повеселился, и все. Хотя бы попытайся, а?

Взглянув на Танина, Палин увидел, что лицо брата сурово и мрачно. «Может, Стурм прав? — подумал он. — Может, следует расслабиться и немного повеселиться? Танин вовсе не шутил, когда сказал, что в следующий раз оставит меня дома. Раньше он так никогда не разговаривал. А все потому, что я хотел, чтобы они приняли меня всерьез, перестали относиться ко мне как к ребенку. Наверное, я действительно зашел слишком далеко...»

Принужденно рассмеявшись, Палин поднял кружку.

— За моих братьев, — проговорил он грубым голосом и с удовольствием заметил, что зеленые глаза Танина прояснились, а лицо Стурма расплылось в широкой ухмылке.

Поднеся кружку к губам, Палин отхлебнул печально известного напитка, именуемого «гномьей водкой». Вкус оказался неплох. Сильный и терпкий букет заставлял думать о подземных жилищах гномов Торбардина. Подержав напиток во рту, Палин, приятно удивленный, кивнул и проглотил...

Внезапно в голове взорвалась шаровая молния. Во рту вспыхнуло пламя. Огонь вырвался из ушей и ноздрей, заревел в горле и высушил желудок. Палин не мог дышать, ничего не видел. Он понимал, что умрет... сейчас, здесь... в этом грязном, забытом Богами трактире...

Кто-то — у него возникло смутное подозрение, что это Стурм, — колотил его по спине, и наконец Палин оказался в состоянии сделать вдох.

— Приятно видеть, когда человеку нравится напиток, — серьезно сказал Дуган. — Теперь моя очередь. Пью за юного мага! — Гном поднес кружку к губам, запрокинул голову и осушил емкость одним длинным глотком. Когда кружка была отставлена, стало видно, что глаза Красного Молота заслезились, а большой нос-луковица стал ярко-красным. — Эх-х-х! — выдохнул он, пытаясь проморгаться, и вытер рот концом бороды.

— Согласны! — воскликнули Стурм и Танин, поднимая кружки. — За нашего брата-мага!

Они выпили свои порции — хотя и не так быстро, как гном, но все же не прерываясь для того, чтобы сделать вдох.

— Спасибо,— проговорил растроганный Палин и осторожно сделал еще один глоток.

На этот раз результат оказался не столь ужасным. В действительности было даже здорово. Палин снова глотнул, затем еще раз и наконец осушил кружку. Поставив ее на стол под одобрительные выкрики братьев и Дугана, молодой человек почувствовал, как по телу растекается приятное тепло, а душу наполняет радость. Кровь бурлила в жилах. Танин глядел на него с гордостью и одобрением; Стурм вновь налил ему до краев. Дуган опрокинул в себя еще две порции подряд, Стурм и Танин выпили свои, и опять настала очередь Палина.

Он поднес кружку к губам...

Юный маг сидел, не в силах сдержать улыбку. Он любил Танина и Стурма больше всех на свете и стал говорить им об этом, потом совсем расчувствовался, уткнулся в широкое плечо Стурма и заплакал. Но нет! Он еще кого-то любит... Ах да! Гнома!

Палин поднялся на ноги и поплелся вокруг стола, чтобы пожать Дугану руку. Он даже произнес речь:

— Близкие друзья... вечные друзья, как мой отец и... старый Флинт, гном...

После этого маг пошел назад, но там было уже четыре стула вместо одного. Выбрав, Палин сел, промахнулся и очутился бы на полу, если бы Танин не поймал его. Он выпил еще одну кружку, глядя на братьев и нового друга глазами, полными пьяных слез, то и дело выплескивающихся на щеки.

— Я говорю вам, парни, — Палину казалось, что голос Дугана доносится откуда-то издалека, — люблю вас как собственных сыновей. А еще говорю: больше вы не выпьете.

— Нет! — оскорбленно заорал Стурм, ударив кулаком по столу.

— Мы от тебя не отстанем, — проговорил Танин, тяжело дыша; его лицо стало пунцовым.

— Абс'лютно пр'вильно...— сказал Палин, тоже пытаясь ударить по столу, но тот внезапно и необъяснимо отпрыгнул в сторону.

И затем Палин уже лежал на полу, думая, что это очень интересное место намного безопаснее, чем вверху, на четырех стульях, где мечутся столы... Посмотрев вокруг, он разглядел рядом, на полу, свой посох, протянул руку, любовно погладил его и с трудом выговорил:

— Ширак!

Кристалл вспыхнул ярким светом.

Поднялось небольшое волнение; где-то далеко заговорили высокие писклявые голоски. Палин захихикал и уже не мог остановиться.

Откуда-то с огромной высоты до него донесся голос Дугана.

— Теперь в кровать, — сказал гном. — Пришло время колыбельной!

И если и присутствовала злорадная нотка в хриплом голосе и даже явно слышался торжествующий смех, Палин не обратил на это никакого внимания. Гном —его друг и брат. Он любит его как брата, как своих дорогих братьев...

Палин опустил голову на прохладное дерево посоха. Закрыв глаза, он переместился в другой мир, — мир маленьких существ в коричневых плащах, которые подняли его и куда-то побежали...

Глава вторая

По-настоящему тяжелое похмелье

Мир мерно вздымался и опускался, словно палуба корабля, а вместе с ним поднимался к самому горлу и обрывался вниз желудок Палина.

Юноша перекатился на бок, и его немедленно стошнило. Он лежал на чем-то, чего не мог разглядеть, потому что веки оказались словно склеенными. Палину хотелось поскорее умереть и прекратить страдания.

Когда желудок был полностью опустошен, Палин почувствовал, что едва не выблевал внутренности, и со стоном повернулся на спину. В голове немного прояснилось, и он вдруг понял, что руки стянуты за спиной. В замутненном мозгу вспыхнул страх, и эта вспышка разогнала туман, вызванный «гномьей водкой». Юноша не чувствовал ног, но вовремя сообразил, что веревка, связывающая щиколотки, просто нарушила кровообращение. Скрипнув зубами, он немного поворочался, пошевелил пальцами ног в мягких кожаных сапогах, поморщившись, когда почувствовал покалывание, и движение крови восстановилось.

Палин лежал на деревянных нарах, как ему удалось определить, ощупав их руками. Нары странно двигались, раскачивались взад-вперед, заставляя голову юноши раскалываться, а живот — поднимать восстание. Звуки и запахи тоже были странными — скрип дерева, загадочный плеск и бульканье. Время от времени раздавался дикий рев, глухие удары, грохот, будто несется табун диких лошадей, или... — от этой мысли у Палина перехватило дыхание — или похожий на тот, что описывал отец, рассказывая о нападении драконов.