Последнее письмо из Греции - Эмма Коуэлл

– В прошлом году я потеряла ребенка. Но боль не отпускает до сих пор, а Тео этого не понимает. Ты же знаешь, он не собирается заводить семью.

Кристина кивает и затягивается сигаретой, потом ее тушит. Над столом вьется дымок, почти фимиам, и снова провоцирует тошноту. На лице Кристины мелькает грусть.

– Мне ли не знать эту боль. У меня тоже умер ребенок. Роды были очень тяжелыми. Он родился спящим. Врачи допустили ошибку, и он не выжил.

Теперь моя очередь ее успокаивать. Я держу ее руки и смотрю в глаза, полные слез.

– Мы назвали его Георгиосом. Не успел он появиться на свет, как пришлось с ним попрощаться.

Не представляю, как жить с такой мучительной сердечной болью. Как жестоко пройти через все опасности, и, дождавшись радостного момента рождения, потерять все надежды. Хуже и быть не может.

– Мне очень жаль, Кристина. Все это так ужасно.

– Муки были ни на что не похожи. Мать не должна пережить дитя. Но у меня Александр, сын, и большая семья, Кристоф, племянник, другие… мне повезло. Георгиос навсегда останется сокровищем на небесах и в сердце.

Она грустно улыбается и наполняет бокал:

– За ангелочков, которые слишком рано получили крылья.

Какой горький трогательный тост. Я благодарна, что Кристина поделилась со мной дорогими воспоминаниями. Вокруг живет горе, подстерегая за каждым поворотом, кто-то скрывает его за годами боли, у иных оно свежее, но страдания никуда не денутся. И у каждого из нас свой чемодан тоски.

На столе блестят остатки ужина. Мерцающая свеча озаряет маслянистый осадок, отбрасывая на посуду теплый свет. Я грустно улыбаюсь Кристине.

– Спасибо, что рассказала про сына. Делиться таким далеко не просто. Многие хранят это в тайне.

– Он навеки останется в нашей семье, как и ты теперь, так что вы родня. Когда я делюсь с другими, с годами горе постепенно уходит. Ты меня понимаешь. Ты навсегда останешься матерью тому, кого потеряла.

Над морем собираются видимые в лунном свете тучи. Влажный воздух густеет, и вдали над водой эхом отдаются тихие раскаты грома.

Кристина вытирает глаза и меняет тему разговора:

– А что ты хочешь от Тео? Он два дня не приносит в таверну рыбу. Никто его не видел.

Новость о том, что Тео забросил работу, меня пугает. Я понимаю, как ужасно все закончилось между нами, но очевидное подтверждение его переживаний подстегивает меня к разговору. Сегодня же.

– Я тут приболела, но поговорю с ним и все выясню.

– Мне понятно, что он тебе небезразличен. Кристоф говорит, что Тео тоже питает к тебе чувства. Если овчинка стоит выделки, ты все преодолеешь. Я предупреждала, что с Тео общаться непросто. Когда-то жизнь обошлась с ним сурово, а теперь он платит тем же. Боюсь, в его душе не осталось места для боли. И в твоем тоже. Будь осторожна за двоих.

Ну вот, еще одно предупреждение. Я просто хочу, чтобы меня выслушали. Мне неподвластно влиять на наши отношения. Но если его суждение затмит обида, значит, так тому и быть.

Я извиняюсь и направляюсь в туалет. По пути замечаю Кристофа, обслуживающего клиентов у барной стойки. Он расплывается в улыбке и распахивает объятия.

– Как моя девочка?

Он берет меня за руки и внимательно всматривается в лицо.

– Хм, не лучше моего друга. Как же нам это поправить?

– Ты разговаривал с Тео? – спрашиваю я, осторожно прощупывая, как он.

– Только переписывался. Он никого не хочет видеть и работать тоже. В таверне подают только souvlaki, одно мясо. Рыбы нет. Пожалуйста, осчастливь его, чтобы нам всем полакомиться сардинами!

Я не могу удержаться от смеха, и память возвращает меня к первому поцелую: Тео целует меня в щеку, а я держу ведерко с рыбой.

Океан и его богатства служили фоном и реквизитом для наших встреч. Но теперь море отказывается от своей щедрости, наказывая деревню из-за меня. Из-за Роберта.

– Тео чуть проговорился о твоем мужчине, который приезжал. Тео ревнив, ранить его очень легко. Он только притворяется сильным, но я знаю, что он по тебе вздыхает.

Мне очень жаль, что из-за меня страдает целая деревня.

– Роберт мне никто, он негодяй, он давно ушел из моей жизни. Нужно, чтобы Тео в это поверил.

– Все уладится. Некоторые люди опасны, но сразу ведь не разберешь, нужно время.

«Опасны…» Мария предупреждала меня о Роберте, а я решила, что о Тео. Еще одна причина не слушать никаких предсказаний и не обращать внимания на придуманные знаки от ду́хов.

На кухне звенит колокольчик, и Кристоф возвращается к работе, обещая в другой раз поговорить со мной подольше. Я обхожу деревянную стойку бара и ругаю себя за то, что позволяю страшилкам затуманить мне мозги. Когда я только приехала, они соответствовали уязвимому состоянию моей души. Но все изменилось. Я найду Тео и избавлюсь от них раз и навсегда, чтобы собраться с силами и найти несчастную картину.

Прислонившись к стене, я жду своей очереди в туалет. Из кухни раздается звон кастрюль, доносится духовая музыка, гул разговоров посетителей. Звуки вьются вокруг меня, я чувствую запахи готовящихся блюд, воздух наполнен ароматами специй.

Над морем сверкает оранжевый зигзаг молнии, от раската грома я вздрагиваю. По коже бегут мурашки, нервы натянуты как струна. Снова вздрагиваю от звука сушилки.

В дверях таверны появляется силуэт. Мужчина медленно приближается ко мне, свет постепенно обнажает черты его лица. Он.

Он шагает из тени, как тот человек на маминой картине. Я возвращаюсь и неожиданно оказываюсь лицом к лицу с таращившимся на меня мужчиной, который оживил схваченный мамой образ на ее утраченной работе. Стоя напротив, он широко раскрывает глаза. Они зеленые – и кажутся знакомыми. Как у человека на картине. В его глазах то же глубокое удивление и шок, которые нервировали меня во время танца в первый вечер в Метони.

– K-k-kalispéra, – заикаюсь я, надеясь рассеять его враждебную манеру.

Он смотрит на меня ясными глазами и заламывает руки. Мы невольно продолжаем стоять друг против друга, и он бормочет что-то неразборчивое.

Тишину нарушает еще один удар грома, от молнии мигают лампочки.

Мужчина медленно лезет в карман, достает четки, прижимает их к груди, словно они его защитят. И, не отрывая от меня глаз, уходит к бару. Я вдруг понимаю, что стою, задержав дыхание, и меня знобит. Он резко останавливается и открывает рот, чтобы заговорить со мной.

Я готова услышать, что делаю не так, причину