Бунтующая Анжелика - Голон Анн

– Что это значит, мадам? – удивился Марийяк. – Вы считаете себя недостойной доброты его величества?

– Нет. Я хочу сказать, что между нами нет места доброте. Его любовь меня оскорбляет, ибо мы враги. Не так ли? Между нами может быть только война!..

Губернатор сделался землистого цвета. При мысли, что ему придется повторить королю такие слова, у него потемнело в глазах.

Все вышли, крайне озабоченные.

– Безумная, просто безумная женщина, вот вы кто! – закричала Барба, устремляясь к изголовью своей хозяйки. – Что за блажь на вас нашла, крушить все вокруг! Несчастная! Говорить такое прямо в лицо этим знатным господам, которых король послал специально, чтобы уладить дело. Вот, значит, как вы добиваетесь прощения!

– Так ты подслушивала, Барба?

– Мало того что вы в немилости и измучены… – продолжала Барба, охваченная праведным гневом. – Вы чудом спаслись, а теперь еще продолжаете бездумно играть своей жизнью!

– Барба, в мое отсутствие ты научилась командовать, мне это не нравится.

– Так должны же мы были защищаться с маленьким Шарлем-Анри! Вы, мадам, бросили нас на произвол полиции, которая то и дело к нам заявлялась. Эти чертовы полицейские нас допрашивали, рылись в бумагах, взламывали шкафы. Это уже потом они оставили нас в покое. И нам приходилось только ждать. Вы думаете, это очень весело, вот так все ждать да читать молитвы, перебирая четки? И вот в один прекрасный день вы объявляетесь, тощая и ободранная, как бродячая бездомная кошка. А теперь парк полон солдат, под вашей крышей распоряжается какой-то толстый капитан, он жрет ваши припасы, пристает к служанкам. Так должна же я была научиться кричать и защищаться, как вы считаете?..

Пыл верной Барбы смутил Анжелику.

– А что же, по-твоему, должна я делать? – пробормотала она неуверенно.

– Поехали бы к королю, – зашептала Барба, вновь обретая надежду. – И все стало бы как прежде. Вы бы опять превратились в самую могущественную особу в королевстве, а ваш дом и ваши сыновья повсюду пользовались бы уважением. Поезжайте к королю, мадам. Вернитесь в Версаль.

Она наклонилась, стремясь прочесть на лице Анжелики признаки согласия. Но под усталыми веками сверкнул непримиримый блеск зеленых глаз.

– Ты, Барба, сама не знаешь, о чем говоришь. Поехать к королю! Для тебя, простая душа, нет ничего лучше, как жить при дворе. Но я-то осведомлена лучше. Разве я там не жила? Ты говоришь, жить при дворе? Какая насмешка! Погибнуть при дворе, вот это да. От скуки, от отвращения, в конце концов, от яда соперницы. Жить при дворе! Это все равно что танцевать трикоте на зыбучих песках. Я никогда не вернусь к ним.

– Но король ведь вас любит! Он весь в вашей власти!

– Нет, он не любит меня. Он меня хочет. Я никогда не буду ему принадлежать. Это невозможно. Послушай, Барба, ты кое-чего не знаешь: король Франции всемогущ, но я-то сумела сбежать из гарема Мулая Исмаила… Ты даже не представляешь, что это такое. Ни одной женщине это не удавалось. Это считалось невозможным, немыслимым!.. Так почему же я не смогу победить и короля Франции?

– Так вы этого хотите?

– Да… Я думаю… Я думаю, что мне не остается ничего другого.

– Ах! Рехнувшаяся, рехнувшаяся женщина! Да сохранит нас Господь, – зарыдала Барба и, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты.

Глава III

Капитан Монтадур обедал в столовой замка. Анжелика следила за ним с порога. Он не ел – он жрал. Из-за рыжих усов его полнокровное лицо казалось еще более красным, глаза неподвижно застыли. Он целиком отдался нелегкой задаче опустошить все блюдо садовых овсянок, стоящее перед ним среди разнообразных судочков. Он ловко подхватывал пальцами овсянку, долго макал ее в соусник, а затем жадно совал в рот. Хрустел костями, звучно их обсасывал и вытирал руки о разложенную на его пластроне салфетку, один уголок которой он просунул в расстегнутую петлю.

– Мы его прозвали Гаргантюа, – хихикнула молоденькая служанка, также наблюдавшая за зрелищем из-за спины Анжелики.

Офицер распоряжался слугами, как в собственном доме. Один из них оказался не очень проворным, тогда, обозвав его деревенщиной, он выбил блюдо у него из рук.

Анжелика бесшумно удалилась.

У нее в голове не укладывалось, как король решился поместить такого борова под ее крышей? Конечно, он не знал о выборе, сделанном по зрелом размышлении господином де Марийяком. Но это не снимало с него вины за унижение, которое она испытывала. Ведь этим людишкам поручил король добиться повиновения маркизы дю Плесси.

По мере своего выздоровления Анжелика осознавала смысл этой двойной ловушки: она полностью зависела не только от короля, но и от тех людей, которые пытались тайно управлять королевством. Пока она не покидала спальни, ситуация не представлялась ей так ясно. В своей комнате она доходила до окна и черпала новые силы, любуясь близким лесом. Его сень, изобилие листвы и свежести всякий раз наполняли ее благодарным восторгом. Она напоминала себе, что все же осталась жива, что ее кости не белеют в пустыне и что только необыкновенное чудо позволило ей вернуться в родные края. Она так мечтала о тенистых лесах Ньеля, когда, с пересохшими губами и окровавленными ногами, тащилась следом за Коленом Патюрелем. И теперь, вновь вернувшись под их сень, ей все казалось простым и легким.

Понемногу она уступила настояниям Барбы и согласилась нормально есть и спать на кровати. И наступил день, когда она надела платье. Барба нашла в одном из сундуков старое платье, потому что более новые оказались Анжелике слишком велики.

И теперь, обходя свое жилище, Анжелика обнаружила другую сторону нового существования. Двери охраняли часовые. Они находились даже в служебных помещениях. Остальные солдаты разбили лагерь возле ограды.

Отовсюду раздавались крики Монтадура. Анжелика бродила нетвердой походкой выздоравливающей, постоянно опасаясь оказаться в неприятной ситуации. Знакомые лица слуг возникали как призраки прежней минувшей жизни. Их окружала с трудом воспринимаемая действительность.

Вся прислуга пришла в маленькую гостиную поздороваться и выразить свое удовольствие по поводу ее выздоровления: Лэн Пуару, повар, и его жена; чета Туранжо с радостными лицами, они служили в Плесси уже пятнадцать лет и все продолжали жаловаться, что вынуждены жить среди дикарей Пуату; бывший камердинер Филиппа Ла Вьолет (Смотрите-ка! А ей-то казалось, что она выставила его за дверь!); главный псарь Жозеф, конюший и главный смотритель экипажей Жанику, кучер Адриен; Мальбран Укол Шпаги, ее седовласый слуга, который против всякого ожидания полюбил деревенскую жизнь. Он курил трубку, ухаживал за лошадьми и, чтобы оправдать свое присутствие, учил азам фехтования и верховой езды маленького Шарля-Анри. «Но этот ребенок не такой способный, как его старший брат, – замечал он. – Ах! И зачем только держат Флоримона в коллеже, когда здесь ржавеют без дела отличные шпаги». Один только Мальбран, храбрец и бывший мушкетер, столько повидавший на своем веку, казался довольным своим положением. Все остальные были чем-то взволнованы, в их глазах читался неясный укор. Во время отсутствия Анжелики они ощущали себя брошенными. И все жаловались. Их волновало присутствие солдат, которые насмехались над ними и вели себя как завоеватели. Вся прислуга испытывала глубокий стыд, оттого что в господском поместье, словно в деревенском доме или в доме горожанина, разместились на постой войска. Анжелика слушала молча, глядя на них своими зелеными глазами, и легкая улыбка слегка кривила ее бледные губы.

– Почему же вы не защищаетесь, жители Пуату? Разве нет у вас ножей, топоров, кнутов, отличных деревянных дубин, а у тебя, Лэн Пуару, разве нет уже острых вертелов?

Пораженные слуги переглядывались. Мальбран Укол Шпаги обнажил зубы в радостной усмешке. Жанику, конюший, пробормотал:

– Конечно есть, госпожа маркиза, только мы не смели… Это ведь королевские солдаты…