Воспоминания жены советского разведчика - Галина Александровна Курьянова

должную форму. Постепенно такое положение медленно сходило на нет, пока в настоящее время не исчезло вообще. Конечно, чиновники ни в какое время себя не забывали, на то они и при власти, и с пальцами как у всех нормальных людей, гнущимися в одну сторону – к себе, но такого открытого, наглого эксгибиционизма богатства, прущего из всех щелей и ширинок у власть имущих, не наблюдалось. Сами жили, давали жить другим и вообще знали меру в «прихватывании» у просителя и у государства. Для нового поколения исчезнувший СССР совсем незнакомая страна, над которой не грех и посмеяться, и позубоскалить. Однако, скажу вам, что поломать дом, и неплохой, крепкий уважаемый дом, получилось легко, но построить новый оказалось намного сложнее. Вырастают какие-то или временные сооружения барачного типа, таких большинство, или снобистские особняки с купецкой позолотой, их гораздо меньше. Всё это регулярно ломается, сносится, дополняется, как все думские постановления и указы, толку как не было, так и нет. Об образовании, медицине, науке, не говоря уже о морали, можно не упоминать.

В Ростове я родилась, училась и жила до 22 лет и никогда я не была объектом, как сейчас говорят, криминального внимания. Приятели шутят: «своя мол была…» Замечательный южный город, доброжелательные люди с большим и своеобразным чувством юмора, говор мягкий, плавный с придыхающим фрикативным «Г», даже больше «акающий», чем в Москве и неподражаемое «шо», конечно, не такое четкое как в Харькове, выражение удивления или несогласия «тю-у-у!», «та шо вы!» или «та вы шо!». У меня до 25 лет спрашивали не южанка ли я. Постепенно исчезли налет наивной провинциальности и ростовский «хэкающий» говорок. Я превращалась в «столичную штучку».

Судьба Ростова в годы Великой Отечественной войны оказалась достаточно трагической, собственно, не менее трагической, чем и у других городов во время оккупации: он был дважды захвачен германской армией, был сильно разрушен, окончательно освобожден в феврале (в месяце моего рождения) 1943 г. и впоследствии отнесен к числу 15 городов страны, наиболее пострадавших во время войны и нуждающихся в помощи.

Как ни странно, я запомнила еще довоенный эпизод: было мне тогда почти 4 года, я на «Ёлке,» новогодний утренник у мамы на швейной фабрике, где она разрабатывала модели одежды. Кстати, под словом «модели» подразумевались простые, удобные, функциональные одежки, которые шли на «поток». Кто же не хотел одеваться с этого самого «потока», обращался по большому знакомству к хорошим портнихам. Вообще, приобретение обновки являлось событием – к нему готовились долго и скрупулезно: копили деньги всей семьей, благо, что цены не менялись. Из ТЕХ сумм нельзя было брать на домашние расходы, тщательно обдумывались фасоны блузки, платья, пальто, соображали, в какой магазин лучше пойти и к какому продавцу лучше подхалимски «подъехать», чтобы отрезал лучший кусок лоскута, советовались с близкими соседями, знакомыми, и все принимали в этом мероприятии самое живейшее участие.

А уж обувь! Обувь старались тоже заказывать, чтобы совсем уж не безобразить ногу. Мне заказали первые лакированные туфли в 17 лет у обувного мастера грузина. Это был довольно молодой мужчина, который с удовольствием снимал мерки с ножек симпатичных молодых заказчиц. Особенно тщательно он обмеривал ногу моей старшей сестры, которая отличалась не только миловидностью, но и действительно хорошенькими стройными ножками. Чаще всего хорошую обувь и из добротной кожи шили представители именно этой национальности. Чистильщиками же обуви и продажей аксессуаров к ней были армяне-«айсоры», сидевшие в своих будочках, напоминавших телефонные, со множеством причиндалов: щетки разных размеров, разноцветные ваксы, шнурки, бархотки, стельки и т.д. Среди них были просто виртуозы чистки: какая щетка, крем, бархотка подойдет именно для ваших туфель – все знали… Айсор в будке, клиент – снаружи. «Чистим-блистим!» Считалось престижным и солидным чистить обувь именно у них.

Да. Что-то получилось длинное отступление от новогоднего праздника у мамы на работе…

Так вот…Тогда елочные утренники не были просто зрелищным и хорошо отрепетированным мероприятием с приглашенными артистами. Было много импровизации и места для участия в утреннике самих детей. Праздновались «Ёлки» – их опять признали как народный праздник – обычно на предприятиях, где работали родители. Деда Мороза и Снегурочку на общественных началах воспитывали в собственном коллективе, сценарий был свободный и создавался скромными усилиями молодых активных пап-мам. Подарки зависели от солидности предприятия (ну, например, мясокомбинат или табачная фабрика, тот же Ростсельмаш могли себе позволить более щедрые подарки), от финансовых возможностей профсоюза. Профсоюзные же работники, как правило, не скупились и выделяли достаточно денежек для сластей и игрушек, а не тратили их на свой отдых или престижные командировки. Сам утренник я помню смутно, но, во-первых, я почему-то испугалась Деда Мороза, который звал бурю-пургу и, нагибаясь под круглый амфитеатр скамеек, дул под эти самые скамейки самым утробным воем: «Бу-у-у-ря-я-я-а-а-а! Пурга-а-а!» Во-вторых, слава Богу, это быстро прекратилось, потому что детишки ударились в панику, некоторые и в откровенный рёв – вот вам и издержки самодеятельных сценариев! Началось непосредственно само веселье: призывы Снегурочки вместе с детьми: «Ёлочка, зажгись!», «Приходи к нам веселиться и ворона и лисица!», хороводы, песни, пляски и, наконец, кульминация праздника – раздача подарков и игрушек. Дед Мороз предлагал желающим детям спеть песенку, станцевать, прочитать стишок и за это получить игрушечку из стоявших под елкой. Дети были активны и от желающих отбою не было. Я присмотрела себе под ёлкой очень симпатичное ведерочко. Но как я ни тянула ручонку и даже выкрикивала: «Я! Я! Я хочу!», противный Дед не замечал моих усилий. А игрушечек-то под елочкой становилось все меньше и меньше и вот, наконец, осталось, как ни странно, то самое деревянненькое ведерочко с таким же деревянненьким очаровательным совочком, сиротливо стоящее под ёлкой. А на скамеечку уже влезает какой-то отвратительный мальчишка в беленькой рубашечке и штанишках на помочах с явным намерением читать, петь и забрать себе моё! Моё! Ведёрочко!!! Я быстро выдираюсь из маминых рук, стремглав, подбегаю к мальчишечке, стаскиваю его за столь удобные для такого дела помочи, взбираюсь на стульчик и громко, отчетливо отбарабаниваю нужное к моменту «Однажды в студеную зимнюю пору…». Бедный мальчик даже не вернулся на свое место, а снизу ошеломленно глядел на нахалку, явно не понимая, что же произошло. Получив, вернее схватив, вожделенные совочек и ведерочко, я под смех и аплодисменты участников мероприятия победоносно и гордо вернулась на свое место, принимая эти смех и аплодисменты зрителей как поощрение и заслугу своих артистических способностей. Мне был неинтересен даже кулечек с нехитрыми сластями, а вот ведёрочко! Да! Ведёрочко я заработала сама!