Воспоминания жены советского разведчика - Галина Александровна Курьянова

не сарай… Оказывается там долго была коммунальная квартира для дворников, сантехников, слесарей, которым потом предоставили отдельную жилплощадь, а такую, за выездом, не отремонтированную, нам и всучили. Офицер, подумаешь! Из ГРУ? Тем более подумаешь! Сам приведет в порядок! Но заниматься ею пришлось не офицеру, а его жене, уже заграничной даме, которая, к счастью, не растеряла за легким зарубежным житьем своих навыков боевой гарнизонной подруги. Подруга рьяно принялась за дело: тогда довольно ответственно работала фирма «Заря», где можно было заказать «нужных работников столяров и плотников». И все равно попадались ханыги из этих же самых работников, которых нужно было все время проверять, подгонять, заставлять переделывать полную «мастырку» и каждый день ездить в другой конец Москвы.

Многое я в их «работе» не доглядела, но через месяц мы уже могли въехать в новую отремонтированную квартиру и распределиться более свободно уже в 3-х комнатах. Наконец, у нас и в Москве была отдельная спальня, комната для дочек, общая комната. Как мы радовались! Дети пошли в школу, я – на работу (а как же! такие подвижки накапливания стажа у меня были постоянно) ст. экономистом в Клинику для старых большевиков на полставки. Все стаж для пенсии! Опять пришлось осваивать новую профессию, но работа была почти рядом и взяли меня на полставки, слава Богу. Это тогда не приветствовалось, но мне надо было быть дома во второй половине суток, чтобы быть с детьми и встречать мужа с работы, он становился все более требовательным к обслуживанию себя. Нервная и ответственная работа и его делала все более нервным и возбудимым.

Я постепенно устраняла небольшие неполадки, оставшиеся после мастеров «Зари», вызывая по очереди то слесаря, то электрика, то сантехника теперь уже из ЖЭКа.

И вот тут-то ох! как пригодилось наличие бразильского «Alcool». Моя небрежная невостребованность в этой жидкости быстро исчезла-испарилась в реальных житейских условиях в Москве. Первое время обыкновение мыть питьевым спиртом кухонные стены осталась, о чём я впоследствии пожалела, когда от небольшого запаса осталась последняя литровочка. Я и кафель им протирала, сантехнику, раздаривала, ну, просто разбазаривала, безалаберная женщина, дорогую жидкость. Мне такая привычка в первое время по приезде в советскую действительность казалась такой же обыкновенной, как и употребление стирального порошка «ОMО», мыла «Camay», что сейчас через 40 с лишним лет выдается нашей рекламой за последние изобретения химико-парфюмерной промышленности. Через 4 года командировки при отъезде из Рио мы положили в контейнер и энное количество бутылочек спирта вместе с остальными вещами. Вес нас не смущал, даже свободного места оказалось много, напихивали уже и чужие вещи. Собственно, ничто нас не удерживало: контейнер-ящик шел морем до Одессы, потом на центральный вокзальный склад в Москве, потом просто сообщалось владельцу: берите, мол, чего там!

И вот приходит очередной водопроводчик прочистить слив в кухонной раковине, согнулся под ней в три погибели и гремит железяками. А я, вот, понимаете ли, заграничная штучка, решила в это время протереть кухонный кафель и, конечно же, по укоренившейся барской привычке, питьевым спиртом. Легко напевая себе что-то под нос, начинаю чистить плитки и вдруг слышу, что громыхание под раковиной резко прекратилось, наступила подозрительная тишина. Потом из-под мойки высовывается голова, усиленно тянет носом воздух и недоуменно-недоверчиво спрашивает: «Что это вы делаете?». Я, продолжая водить губкой по стене, безмятежно отвечаю: «Кафель протираю…» «Чем???!», – полустон-полувздох-полувопрос из-под мойки. «Спиртом», – говорю все так же безмятежно. Наступает довольно длительная пауза, а потом, видимо, вовсе не находя слов для моего вопиющего поведения, сантехник возмущенно и порицательно-раздраженно произносит: «Ну-у-у, Вы ващще!» Если бы можно было перевести это высказывание в слова, которыми он квалифицировал мое поведение на данный момент, мне бы мало не показалось. Но я утихомирила бурю негодования в его душе, налив в плоскую стеклянную фляжку 250 гр спирта. Слесарь удалился довольный-предовольный. Даже фляжечка была оригинальным подарком, т.к. он обрадовано повертел ее, любовно огладил и сказал, что ее очень удобно носить в заднем кармане брюк или вообще возле сердца. В дальнейшем он стал моим «лепшим сябром» – лучшим другом. Молодым приехал в Москву из моей любимой Белоруссии учиться, не поступил, да так и остался в столице. Имея золотые руки, пристроился в ЖЭК ведомственных домов Министерства Обороны, пил умеренно, получил квартиру из этого же ведомства, а потом через определенное количество лет уволился и открыл уже свою частную контору по обслуживанию домов. Умный и трудолюбивый человек найдет, где заработать. Тогда же Паша являлся по моему первому свистку и даже без него. Встречаясь возле домов, уже просто по-родственному спрашивал, все ли в порядке, не надо ли чего посмотреть по линии канализации или водопровода. Прямо как персонаж из «Аристократки» Зощенко, только что в театр по контрамарке не приглашал!

Хорошо, что в доме не было рояля, а то я слышала очень забавный анекдот: к пианистке привезли рояль. Лифт, естественно, не работал. Когда грузчики подняли инструмент на верхотуру и, потирая руки, были в предвкушении ожидания «горючего», она вышла к ним, стеснительно извинилась и сказала: «Ой, ребята! У меня ничего выпить нет. Хотите я вам сыграю Баха?».

Я же совершенно не умею музицировать и хорошо, что у меня тогда «всё с собой было».

В Москве Люка, ещё на старой квартире на Шоссейной улице, стала героиней в глазах местных мальчишек. Одетая в очень милое платьице из «Александерса», кокетливо выглядывающими из-под него пышно-кружевными трусиками, с бантами на пышных кудрях, в вышитых носочках, в изящных лакированных туфельках с бантиками и с автоматом в руках наперевес продиралась сквозь густые колючие кусты у дома и, изображая партизанскую вылазку, оглушительно палила из американского оружия. За ней, очарованные автоматом и его владелицей, через эти чересчур загущенные посадки, ломился хвост кавалеров такого же возраста. Иногда она по очереди милостиво разрешала им погрохотать из американского автомата.

На следующий год Люке предстояло пойти в первый класс…