Геенна огненная - Жорис-Карл Гюисманс

Задохнувшись, почувствовав подступившую дурноту, Дюрталь решил спастись бегством. Он поискал глазами Гиацинту, но ее не было рядом. В конце концов он приметил ее рядом с каноником. Перешагивая через тела, он пробрался к ней. Ее ноздри раздувались, она жадно вдыхала испарения, исходившие от тел.

— Пахнет шабашем! — сквозь зубы едва слышно проговорила она.

— Так вы идете или нет?

Она очнулась и после некоторого колебания молча последовала за ним.

Ему пришлось поработать локтями, расшвыривая ощерившихся женщин. Он вытолкнул мадам Шантелув за дверь, они пересекли двор, еще один коридор, прихожую; закуток консьержки был пуст. Дюрталь дернул за веревку и очутился на улице.

Он глотал воздух, заполняя им легкие. Гиацинта застыла поодаль, прислонившись к стене.

Он взглянул на нее.

— Признайтесь, вам хочется вернуться туда? — В его голосе проскользнуло презрение.

— Нет, — с усилием выговорила она. — Я чувствую себя разбитой. Я словно в дурмане. Мне нужен глоток воды, чтобы прийти в себя.

Она двинулась вверх по улице, опираясь на Дюрталя, направляясь к лавке торговца вином.

Это было весьма сомнительное заведение. В крохотном помещении стояли деревянные столы и скамьи, рядом с цинковым прилавком оборудовано место для игры в кости, в глубине расставлены фиолетовые жбаны и кувшины. У самого потолка мигал газовый рожок. Землекопы играли в карты, заслышав шаги, они обернулись, странно ухмыляясь. Хозяин лавки вынул изо рта трубку и сплюнул на землю. Казалось, его нисколько не удивляет появление элегантной дамы в его логове. Дюрталь готов был поклясться, что заметил, как тот перемигнулся с мадам Шантелув.

Хозяин лавки зажег свечу и шепнул на ухо Дюрталю:

— Месье, вам не стоит оставаться здесь, с этими людьми. Я провожу вас в комнату, где никто вас не потревожит.

— Ну вот, — проворчал Дюрталь, поднимаясь по лестнице, — столько суеты ради стакана воды.

Но она уже переступила порог комнаты, заваленной разорванной, покрывшейся плесенью бумагой; к стенам были прикреплены шпильками вырезанные из иллюстрированных журналов картинки, неплотно прилегавшие выщербленные плитки покрывали пол. Меблировка состояла из прогнутой кровати без полога, стола и двух стульев. Картину дополняли таз и кувшин с отбитым горлышком.

Хозяин принес графин с водкой, два стакана, сахар. Затем он спустился вниз. В ее глазах вспыхнуло безумие, она обвила руками Дюрталя.

— А! Нет, — прорычал он, поняв, что попал в западню, — с меня хватит! И потом, уже поздно, вас ждет муж, вам пора домой!

Она не слушала его.

— Я хочу тебя, — сказала она, не обращая внимания на его протесты.

Она поспешно разделась, бросила свое платье на пол, сорвала покрывало с устрашающего ложа, задрала рубашку и, упав на спину, потерлась о грубую шершавую простыню, млея от удовольствия.

Он понял, что значит попасть в плен. Она притянула его к себе. Ему и в голову не приходило, что она способна выделывать в постели такие мерзости, сдабривая их припадками вампиризма. Вырвавшись из ее рук, он заметил на простыне куски облаток и застонал.

— О, это ужасно! Ну же, одевайтесь, нам пора!

Она послушно взялась за одежду, рассеянно глядя перед собой. Дюрталь опустился на стул, его затошнило от этой зловонной комнаты. Он не верил в пресуществление, в то, что Спаситель воплотился в хлебе, над которым учинено кощунство, но, несмотря на это, ему было не по себе, и мысль о том, что он помимо своей воли все-таки участвовал в надругательстве, повергла его в уныние. «А что, если этот мерзкий священник и Гиацинта правы, и чудо действительно свершилось? Нет, я сыт помоями по горло! Хватит, кажется, все происшедшее — прекрасный повод, чтобы порвать с этой особой, которую я, по правде говоря, с самой первой встречи терпел с большим трудом. Решено!»

Они спустились вниз, и он почувствовал на себе липкие, нахальные взгляды рабочих, расплывшихся в двусмысленных усмешках. Он расплатился и, не дожидаясь сдачи, торопливо вышел. Они добрались до улицы Вожирар, и он остановил экипаж. Они избегали смотреть друг на друга, и каждый думал о своем.

— До встречи, — робко проговорила мадам Шантелув, когда он подвел ее к двери ее дома.

— Нам не стоит больше встречаться, — ответил он. — Вряд ли мы поймем друг друга. У вас слишком большие претензии, которые я не смогу удовлетворить. Лучше расстаться сейчас, иначе наши отношения увязнут в затверженных назубок повторах, набивающих оскомину. И к тому же после всего того, что было в этот вечер… О, нет, поймите меня, нет!

И он нырнул в фиакр и назвал свой адрес.

XX

— Он не скучает, этот каноник, — заметил де Герми, когда Дюрталь во всех подробностях живописал ему Черную Мессу. — Он сколотил настоящий гарем из истеричек и гомосексуалистов. Но все-таки он не развернулся как следует. Конечно, что касается богохульства, кощунства, рагу из чувственности, — тут он на высоте, можно сказать, настоящий виртуоз. Но утерян дух крови и инцеста, свойственный шабашам былых времен. Докр во многом уступает Жилю де Рэ, его поведение не так своеобразно, в нем есть что-то безвольное, какая-то недоделанность, если можно так выразиться.

— Тебе хорошо говорить! Не так-то просто раздобыть детей, которых можно было бы безнаказанно зарезать, не опасаясь хныканья родителей и любопытства полиции.

— Наверное, именно по этой причине он смиряется с тем, что ему приходится служить весьма скромные мессы. Но вернемся к тем женщинам, о которых ты говорил. Ты описывал, как они спешат надышаться парами горящей смолы и растений; точно так же те, кто хочет вызвать ритуальную каталепсию, почти ложатся лицом на жаровню. Что ж до других симптомов, о которых ты упоминал, то они известны, и их можно наблюдать в больницах. Интересно лишь то, что их появление связано с контактом с Сатаной. Теперь вот что. Ни слова об этом в присутствии Карекса. Если он узнает, что ты участвовал в величании дьявола, он запросто выставит тебя за дверь.

Они вышли из дома, где жил Дюрталь, и пешком отправились на площадь Сен-Сюльпис.

— Я не позаботился о провизии, так как ты все взял на себя, — сказал Дюрталь. — Но утром я отправил мадам Карекс кое-что к десерту, вино, голландские пряники, а кроме того, изумительные ликеры — настоящие эликсиры жизни. Мы отведаем их перед обедом вместо аперитива. Ну и еще баночку протертого сельдерея. Я обнаружил сии восхитительные напитки у одного весьма почтенного человека в винокурне.

— О!

— Да, весьма почтенного и честного. Он соблюдает в точности старинные рецепты, использует алоэ, кардамон, шафран, ароматическую смолу и еще кучу разных приправ. Горечь невероятная, но в целом вкус отменный!

— Прекрасно, хотя бы так отпразднуем выздоровление Гевэнгея.

— Давно ты его видел?

— Сразу после его возвращения. Он замечательно выглядит. Хотелось бы услышать подробный рассказ о его исцелении.

— А на какие средства он вообще-то живет?

— Ну, его кормит астрология.

— Неужели находятся богатые люди, готовые оплатить составление гороскопа?

— Наверное. По правде говоря, мне кажется, что дела Гевэнгея не так уж хороши. Во времена Империи он был придворным астрологом. Императрица была очень суеверна, она, как и Наполеон, с большим вниманием относилась к предсказаниям. Но после падения Империи все изменилось для него. Тем не менее считается, что во Франции он один владеет секретами Корнелия Агриппы и Кремона, Руджери и де Горик, Синибальда Дерзкого и Тритема.

Так, за беседой, они добрались до церкви, поднялись по лестнице и оказались у двери, ведущей в жилище звонаря.

Астролог опередил их. Все сели за стол, и Дюрталь наполнил рюмки ликером. Пригубив черной жидкости, друзья не удержались от легкой гримасы.

Мадам Карекс принесла суп. Она радовалась тому, что все снова в сборе. Разлив суп по тарелкам, она подала блюдо с овощами. Дюрталь нацелился на стрелку лука.

— Берегись, — засмеялся де Герми, — Порта, живший в конце XVI века, предупреждает, что лук-порей, на протяжении долгого времени служивший символом мужской силы, нарушает покой самых целомудренных душ.

— Не слушайте его, — махнула рукой жена звонаря. — А вы, месье Гевэнгей? Может быть, морковку?

Дюрталь посмотрел на астролога. Его голова по-прежнему походила на сахарную глыбу, темные волосы, смазанные целебными жидкостями, выглядели сальными, в его птичьих глазах застыло обычное выражение, на толстых пальцах сверкали кольца и перстни, он был верен своей манере держаться, величественно и вместе с тем заискивающе, говорил уверенным, безапелляционным тоном, но его лицо заметно посвежело, кожа разгладилась, глаза посветлели, утратили глянцевитость.

Дюрталь поздравил его с возвращением из Лиона в добром здравии.