Жизнь взаймы - Василий Кононюк

После непродолжительного раздумывания, остался один непротиворечивый вариант, удовлетворяющий всем условиям. Поскольку Любка могла платить только своим здоровьем, жизнью, называй это, как хочешь, а Мотря утверждала, что ей это не нужно, получалось, что Любка платит не ей, а мне. Больше некому. И получается, что это я из нее жизнь сосу, когда в ее сны влезаю. Именно этого не хотела говорить мне Мотря, когда спросила, мало ли мне печали. И, к сожалению, десятки мелких фактов, из моих прошлых переживаний хорошо вписались в эту теорию, подтверждая сделанные выводы.

Богдан дернул меня на поверхность, передав мне мыслеформу которую можно было понять так. Он все рассказал, Мотря хочет со мной пообщаться и чтоб я не ругался с хорошей тетей Мотрей, которая нас вылечила. Хорошая тетя Мотря весело хохотала, вытирая выступившие слезы,

— Ой, уморил, ой уморил, ты только это больше никому не рассказывай, Богдан, нельзя такое рассказывать, так и от смеху помереть можно. Зови, давай, своего братика, поспрошать его хочу.

— Так вот он я, только и мне тебя поспрошать надо, Мотря

— Да что тебе все неймется-то! Что ты уперся как баран? Ты что думаешь мне тебе сказать жалко? Не могу я тебе то рассказать. Это как слепому рассказывать, что на небе радуга. Слепой пока не потрогает, не поймет. Так и ты. Ты одно должен знать, не снится тебе жена твоя, значит так и надо. И не лезь, куда не просят. Когда надо будет, тогда приснится. Больше ты от меня ничего не услышишь, а начнешь спрашивать, на улицу прогоню. Теперь рассказывай, кого ты нашел?

— Нашел ученицу тебе, а может и двух, то тебе решать. Если в дороге ничего не случилось, то уже к Киеву подъезжать должны. Если успеют, меньше чем за две недели в Черкассах будут, встречу их там, и к тебе привезу. С ними детей четверо, двое братьев ее младших и у тетки ее двое детей, но уже большие все, старшему десять, самой младшей шесть. Так что думай пока, как их размещать будешь.

— Поместимся, в тесноте да не в обиде. Теплее зимой в хате будет.

Она подробно выпытывала меня, как я узнал, что эта девка ей подходит, что я чувствовал, когда они мне в глаза смотрели, пока не довела меня до ручки.

— Все, Мотря! Спрашивай о чем хочешь, о девках этих больше ни слова не скажу. Привезу к тебе их, если Бог даст, в следующее воскресенье, как стемнеет. Не придутся ко двору, заберу в село, не пропадут.

— Так я тебе их и отдам. Если ты не сильно набрехал, будет с них толк. Тетка ее уже старая, много не научится, но помощницей будет и мне, и племяннице своей. Ты не спрашивал, они крещеные?

— Имена поганские у обеих, в хате икона стояла, но они на нее не крестятся. Крестов на теле тоже не носят. Думаю, что обе не крещеные.

— Не беда. Я с ними потолкую, окрестим, чтоб люди в глаза не лезли. И как это ты разглядел, что на теле крестов нет? — В глазах у Мотри замелькали лукавые искорки.

— Так я старше тебя, Мотря, насмотрелся на людей, слава Богу. Гляну, и сразу вижу, есть на теле крест, аль нет. Ты мне вот что скажи, к тебе колядовать придут?

— Богдан мне все рассказал, как ты за крестами на теле глядел, чуть со смеху не упала. Так что можешь про свои глаза зоркие, кому другому брехать. А колядовать прибегут. Как стемнеет, так и прибегут, у кого ж им колядовать на хуторе, как не у меня.

— Стели мне тогда на лавке, я ж всем сказал, что занемог, вот на лавке и полежу, пока ты их угощать будешь.

— Да кто ж поверит, что ты занедужил с такой-то харей, — смеялась Мотря, но постелила на лавке.

— Ничего, как придут, у меня харя другая станет, — ответил, быстро раздеваясь и складывая в углу свои вещи. Нырнув под покрывало, с удовольствием растянул на твердой лавке свою побитую спину. Мотря с иронией наблюдала за моей ползучей оккупацией своей территории.

— Что думаешь, ты больно хитрый, раз на лавку улегся, то уже с хаты не выгоню? Разозлишь меня, так и голого на мороз прогоню. Стемнело уже, садись к столу, вечерять будем, как, никак, праздник сегодня, древний праздник, праздновали его еще пращуры наши, когда про Христа никто здесь и не слыхал.

Настроение было не праздничное, да и у Мотри радость из глаз через край не била, но традиции нужно чтить.

Сев за стол при неярком свете лучины, вдруг впервые за эти месяцы, отчетливо и до конца понял простую и очевидную вещь. Моя прежняя жизнь ушла, ушла безвозвратно, и даже прикоснуться к ней уже не смогу по своей воле. А если попытаюсь обмануть судьбу, и буду переть буром, то заплатят за это самые близкие люди, и так заплатят, что второй раз даже мысль, ломать действительность под себя, покажется мне кощунственной.

Все что у меня есть в этой моей новой жизни, оно не мое и ничего не стоит, а единственный человек с которым могу открыто поговорить и которому от меня ничего не нужно — эта немолодая женщина сидящая напротив, с которой мы во многом похожи. Ведь она практически моя ровесница, моложе лет на пять, одинокая, как и я, а люди… Люди всегда в раздумьях, с одной стороны лечит, пользу приносит, а с другой, ведьма, может ее лучше прогнать от греха подальше. Так и со мной…

Да и кто я есть, на самом то деле, мне до сих пор неясно. Ведь если разобраться беспристрастно, то меня можно классифицировать как одну из форм нежити, присосавшуюся к чужому телу, и тут уже такого навыдумывать можно, что волосы на голове дыбом станут. Может эти все трупы, которых я тут успел набросать, это из той же оперы, желание нежити чужую жизненную силу отведать, только всю и сразу, одним большим глотком.

Еще парочка гипотез таких про себя, любимого и впору будет дров наносить, костер поджечь. Только попросить кого-то привязать покрепче, а то у самого не получится, духу не хватит…

— … и перестань ты свою жену мучить, Владимир. Хочешь вспоминать, вспоминай что-то хорошее, не загоняй ее в гроб тоской своей. Если ты ее любишь, так радостно о ней думай, иначе загонишь в гроб до срока, я такое не раз видала. Ты ж и себе, и ей жизни не даешь, она твою тоску лучше тебя чует. Тебе что, девок вокруг мало? И ей оглядеться надо, может найдет кого, бабе одной жить тоже тяжко, а ты из нее душу мотаешь.

— Хватит, Мотря! Давай хоть ты мне душу не мотай, сам с этим справлюсь! Я с ней жизнь прожил, за месяц такое не забывают. Даже если надо забыть. Давай, наливай еще. Эх, надо было больше меда купить, ничто, на сегодня хватит, а поеду в Черкассы девок твоих встречать, попрошу купца из Киева мне бочонок привезти.

Мы пили ликер, а я рассматривал Мотрю, больше смотреть было не на что. Если снять с нее эти бесформенные халамыды, в которые она одевается, так просто красавица, а формы, как у жреческих богинь плодородия. Формы так и просятся в руки. В руки скульптора.