Индийская страсть - Хавьер Моро

Ни раджа, ни Анита даже подумать не могли, что Бринда страдала от любовных мук и ее приезд в Капурталу с целью заключения брака с сыном раджи находится под вопросом. Мысль о том, чтобы вернуться в Индию и выйти замуж за молодого человека, которого она не знала и не понимала, казалась Бринде невыносимой. Девушка, как сказали бы злые языки, «набралась тлетворного духа Запада». Она без памяти была влюблена в одного офицера французской армии, высокого и светловолосого мужчину по имени Ги де Пра-комталь, с которым у нее был тайный и страстный роман. Встреча с будущим свекром и Анитой заставила Бринду осознать, что момент посадки на корабль для самого далекого путешествия в ее жизни неумолимо приближается, и это испугало влюбленную до безумия индианку. Она страдала, поскольку не чувствовала себя достаточно европейкой, чтобы пожертвовать всем ради любви, как и не ощущала себя традиционной индианкой, чтобы принять предначертанную ей судьбу. Бринда серьезно подумывала о том, чтобы бежать и скрыться в объятиях своего любимого. Хватит ли у нее смелости сделать это?

Между посещениями модных ювелиров, которым раджа заказывал новые украшения с камнями, привезенными из Индии, ужинами в лучших ресторанах и прогулками верхом по Булонскому лесу, где располагался конный клуб с конюшней, принадлежащей радже, Анита с трудом выкраивала время, чтобы побыть с родителями и сестрой. Несмотря на то удовольствие, которое доставляла ей езда на Лунаресе, она думала, как максимально использовать свое ограниченное время. Новости, пришедшие из Испании, были очень трогательными. Завсегдатаи, собиравшиеся теперь в кафе «При свечах», настаивали на получении награды от Его Высочества, особенно Валле-Инклан, который не хотел умирать, не побывав в Капуртале. Великий автор сарсуэл Фелипе Перес Гонсалес посвятил знаменитой чете поэму, которая вышла в Мадриде в январе 1908 года:

Раджа из Индии, что нас здесь посетил,Некую танцовщицу встретил.Девушка из МалагиБыла красивей и милей любой хури…

Анита смеялась от души, слушая вести из Мадрида, по улицам которого ей до смерти хотелось пройтись. Между тем она старалась ответить на все вопросы, которые задавали ей мать и отец. Намереваясь рассказать о своей жизни принцессы, она вдруг поняла, как трудно объяснить им, какова Индия на самом деле. Как описать преклонение жителей Капурталы, когда она въехала в город верхом на слоне после свадебной церемонии? Или жару перед муссонами, крещение сына в Амритсаре, garden parties, праздники в Патиале, закаты в поле, нищету и роскошь Индии? Это слишком далекий и не похожий на их родину мир, чтобы они могли представить его себе. Кроме того, Анита не хотела вдаваться в подробности, чтобы не волновать родителей. Она не собиралась рассказывать о том, как с ней обходились англичане, как враждебно настроены к ней другие жены раджи.

— Но ребенок крещен или нет?

Донья Канделярия, озабоченная духовным здоровьем своего внука, никак не могла выкинуть из головы эту идею фикс.

— Я же тебе сказала, что да. Он крещен в вере своего отца.

— В своей жизни я уже слышала о сикхской религии. Но мне хотелось бы знать, мальчик действительно крещен или нет.

— Что ты имеешь в виду? Крестил ли его кюре в церкви? Ну нет же, мама… Там нет ни кюре, ни церквей, а если и есть, то они для англичан.

— Я думаю, это очень плохо, Анита. Ребенка следует крестить по-настоящему. Если Аджит останется язычником и с ним что-нибудь произойдет, то он будет обречен на вечное горение в аду. Нужно спасти его.

Однажды утром, воспользовавшись тем, что Анита с раджей отправились в Биарриц и оставили ребенка на ее попечение, донья Канделярия взяла его на руки и, не говоря ни слова ни Далиме, ни дону Анхелю, отправилась с ним погулять. Не тратя времени зря, она зашла в собор Парижской Богоматери. «В два счета, — как писала Анита в своем дневнике, — без вступлений и молитв, она окрестила своего внука в той емкости со святой водой, что стояла у входа».

Когда они вернулись из Биаррица, донья Канделярия сказала дочери, что та теперь может спать спокойно, поскольку Аджит спасен как христианин. Выслушав подробности того, что сделала мать, Анита испугалась.

— Мама… Ради Бога! Что будет, если узнает раджа!

— Я не сделала ничего плохого.

— Если Джагатджит узнает, он сильно рассердится.

— Ну что ты, я не думаю, что немного святой воды может причинить вред сикху.

— Ты должна пообещать мне, что рта не раскроешь… Не говори ни папе, ни Виктории.

— А почему кто-то должен узнать, дочка? Я тебе обещаю.

После некоторого молчания Анита пристально посмотрела на мать, как будто хотела что-то спросить у нее и не решалась.

— Послушай… а как ты его назвала? — распираемая любопытством, произнесла она после паузы.

— Анхель, как и его деда. На всякий случай, чтобы ты знала.

Для Аниты Биарриц стал сценой еще одного неприятного инцидента с англичанами. Из-за кем-то допущенной протокольной ошибки гостиничные номера, в которых они расположились в Hotel de Palais, находились рядом с апартаментами короля Англии, Эдварда VII. Похоже, монарх был не очень щепетилен в данном вопросе и не сделал никакого замечания по этому поводу, но его адъютанты стали энергично протестовать, явившись к администрации отеля. Какой скандал — соседствовать с раджей, который сожительствует с испанской танцовщицей!

Анекдотичная ситуация превратилась в комедию для знатных дам и членов свиты. Но с другой стороны, люди, которые буквально изливали яд, немели от восхищения перед этой четой, вызывавшей неизменное любопытство везде, где она появлялась. Он — с брошью из трех тысяч бриллиантов и жемчужинами на складках тюрбана, и она — великолепная в своем роскошном сари с изумрудным полумесяцем на лбу. Оба настолько свободно вели себя в обществе, что казалось, будто они рождены для этого. Анита, с легкостью общавшаяся с незнакомыми людьми, поражала всех; кроме того, она обладала таинственным талантом быть понятой на любом языке, с кем угодно и где угодно. Никто уже не удивлялся тому, что фотографы и репортеры, словно охотничьи собаки, были начеку и следили за каждым ее движением.

Прежде чем отправиться в Лондон, чтобы затем отплыть обратно в Бомбей, Анита передала своей матери большой тяжелый пакет, завернутый в подарочную бумагу.

— Мама, я хочу, чтобы ты отвезла это в Малагу. Это обещание, которое я дала Деве Марии Победоносной, которая спасла меня во время родов.

Когда донья Канделярия развернула его, она не удержалась и восторженно ахнула: накидка Богородицы, расшитая драгоценными камнями, была настоящим произведением искусства.

— Работникам мастерских на улице Мира в Париже потребовалось больше года, чтобы создать это. Мама, объясни епископу, что это приношение я делаю моим землякам и Богородице. Во время своего праздника она должна быть самой нарядной в Испании.

Прощание, как всегда, было грустным. Анита не знала, сможет ли она приехать в Европу в следующем году. Она забрала с собой книги — «Историю Испании» и «Дон Кихота», которые родители по ее просьбе привезли из Мадрида. Анита не скрывала, что очень тоскует по Мадриду, Малаге и своим друзьям, а также по запахам, цветам и звукам Испании. По своим корням. Чувствуя, что в этот момент переживает ее дочь, донья Канделярия сказала:

— Да, конечно. — И поспешила перевести разговор на другую тему, спросив: — Ты знаешь, что Ансельмо Ньето женился?

Эта новость слегка кольнула Аниту в сердце. Ансельмо, художник с внешностью тореадора, вечный воздыхатель, устал ждать ее. Что ж, его поступок вполне объясним, но Аните хотелось бы думать, что кто-то вдалеке умирал от любви к ней. Женское тщеславие не давало ей выбросить эти мысли из головы, хотя она и называла себя эгоисткой.

— Его жену зовут Кармен, — продолжала донья Канделярия, — и у них недавно родилась дочь. Он вернулся из Парижа вскоре после того, как ты уехала в Индию. У него неплохо идут дела, он участвует во многих выставках с группой молодых людей, которые называют себя «независимыми».

— Я рада, что у него все хорошо, — ответила Анита с ноткой грусти в голосе, свидетельствующей скорее об ущемленном честолюбии, чем о боли от потери человека, который для нее был всего лишь иллюзией. Никому не нравится терять претендента.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Колесо кармы вертится для всех

29

Пристрастие раджи к роскоши становилось все сильнее, как будто он хотел компенсировать незначительную площадь своего государства все большей и большей помпезностью. К голубому тюрбану, в котором красовались его гвардейцы, облаченные в темно-синие мундиры с серебристыми отворотами, он приказал добавить красный помпон в честь французских моряков. С помпоном, болтавшимся на тюрбанах, достойные сикхские гвардейцы эскортировали экипаж, который вез только что вернувшуюся из Европы чету по улицам Капурталы. Толпа восторженно приветствовала их, а в центре города скопление людей, борющихся за право выразить свое почтение принцу и его супруге, было таким большим, что процессия вынуждена была несколько раз останавливаться. Раджа учредил некий ритуал: каждый раз, возвращаясь из поездки, он проезжал по основным храмам сикхов, индусов и мусульман, чтобы поблагодарить богов за счастье вернуться на родину и восстановить связь со своим народом.