Единоборец - Сергей Герасимов

Один из полицаев подходит к гиромобилю и останавливается. Я открываю окно.

– Права? – спрашивает он.

Я протягиваю запястье, чтобы он сосканировал данные о моих правах. Но этого ему мало.

– Документы на машину?

Я включаю режим просмотра документации, и его микрокомпьютер быстро считывает все, что нужно. С документами у меня все в порядке, мы же не в двадцатом веке живем. Сейчас любые бумажки оформляются автоматически за считанные секунды, и люди не имеют к этому никакого отношения. На языке документов один компьютер разговаривает с другим. Для виртуальных документов не нужно никаких подписей, печатей или фотографий. Фотографию, при случае, заменят мои папиллярные линии, а что касается остального, то система столь громоздка и сложна, что понятна лишь компьютеру. Каждое наше действие, даже самое малое, обслуживается целым морем виртуальных документов.

– Вы летели со скоростью двести пятнадцать километров в час, – говорит инспектор.

Я летел со скоростью сто восемьдесят, но предпочитаю не уточнять.

– Предельная скорость на этой магистрали сто шестьдесят. Но это не самое главное.

Неужели может быть что-то хуже?

– Мой компьютер не смог определить номер вашего личного чипа.

А вот это и есть тот самый лом.

– Я не обязан иметь личный чип, – отвечаю я.

Я и на самом деле не обязан, нет такого закона. Каждый новорожденный получает личный чип, избавиться от которого невозможно. Если вы попадаете в аварию, после которой от вас останется лишь груда мокрого мяса, если бомба террориста размажет вас по площади в два гектара, личный чип все равно останется цел и позволит считать всю информацию. Человек без чипа – это нонсенс. И инспектор это прекрасно понимает. Он отходит от машины и общается с кем-то по вшитому телефону, такие телефоны часто вставляют прямо во внутреннее ухо.

– Да, задержал «гирю», – говорит он, – а в ней мужик без чипа. – Это не твое дело, сколько я могу выпить! Побольше, чем ты!

Теперь они меня не отпустят. На самом деле работа полиции, если это можно назвать работой, не ограничена ничем. Не существует таких приятных мелочей прошлого, как презумпция невиновности или возможность воспользоваться услугами адвоката. Исчезла сама идея прав человека или их защиты. Фемида прекрасно разбирается со всем без нас и за нас. Как только Фемида подключается к делу, от нас уже ничего не зависит. Но подключается она не сразу, а иногда не подключается вовсе. Пока Фемида спит, с нами разбирается полиция. Или милиция, если дело касается военных.

Они надевают мне наручники и пересаживают меня в патрульную машину. За углом у них стояла еще одна, в которой грелся сонный полицай. Автоматчики остаются на месте, видимо, они кого-то ждут. Со мной едут двое. Один садится за руль, другой со мной на заднее сиденье. Он сразу же закрывает глаза и начинает дремать. По всему видно, что меня не приминают всерьез. Уж точно не боятся. По приезде в участок меня старательно изобьют, а потом бросят в холодной камере до утра. И лишь через несколько дней они начнут выяснять, почему отсутствует мой чип. Но, если до сих пор Фемида не знала моего точного расположения, теперь она получила эту информацию из полицейского рапорта. Поэтому я очень сомневаюсь, что мы доберемся до участка. Сейчас что-то произойдет.

Я незаметно протаскиваю кисти сквозь кольца наручников. К счастью, у меня не отобрали «рогатку». Скорее всего, полицейские решили, что это пистолет. Они видели лишь кобуру и не обратили на нее внимания. В наше время убить человека из пистолета почти невозможно. Самое больше, на что способна пуля – причинить боль. Две или три умело выпущенные пули – совсем другое дело. Здесь уже возможны повреждения, опасные для жизни. Но Фемида хранит наши жизни и предотвращает намеренное или случайное убийство человека человеком. Поэтому пистолет в кармане или в кобуре – такая же нормальная личная вещь, как зажигалка или расческа. Я разминаю пальцы и расстегиваю кобуру.

Сейчас машина идет по той части города, которая мне смутно знакома. Смутно – потому что прошло двадцать лет, все детали стерты и размыты – не только из-за этого провала времени, но также из-за того, что я стал смотреть на вещи совершенно по-другому. Вот эту стелу я определенно узнаю: памятник месторождению железной руды, которое когда-то было крупнейшим в Европе. Огромный неровный кусок металла, поставленный на тончайшем, почти невидимом нейтронном столбике. Включается рация.

– Что? – спрашивает полицай. – Не может быть! У меня задержанный. Да, парень без чипа, я ведь сообщал. Да нет же, они без нас разберутся!

Он бросает рацию.

– Что такое? – спрашивает напарник.

– Едем на угол Шахтерской и Индустриальной. Там авария. Столкнулись два рудовоза.

– Пустые?

– Полные.

– А что с этим делать?

– Пусть пока посидит с нами.

– Мне направо, – говорю я. – Вон там повернете направо, козлы.

Машина притормаживает.

– Колян, врежь этому уроду за меня, – говорит полицай на переднем сиденье.

Колян пытается это сделать, но я ломаю ему запястье. Каждый полицейский, насколько я знаю, имеет, как минимум, две батареи, причем очень большие. Так что запястье срастется через пять минут. Передний полицай пытается ткнуть меня в лоб болевым шокером, эта какая штука, которая временно блокирует внутренний контроль над болью. Я уворачиваюсь и бью его в висок. Порядок, этот работничек вышел из игры. Вышвырнув обоих, я перепрыгиваю на переднее сиденье. Максимальная скорость этого драндулета – около двухсот семидесяти, в режиме ручного управления. При управлении со спутника – триста пятьдесят. Я выжимаю из машины все, что можно. Бросаю ее на проспект Горняка, потом наискосок через площадь Нефтедобычи, несусь через парк Президентов, где до сих пор сохранилась знакомая мне с детства стена с рельефными портретами всех пятидесяти трех президентов России. Где-то здесь была школа, в которой я отучился целых три класса. Я вылетаю на улицу Труда и проношусь по ней три квартала, прямо по рельсам, которые проложены посредине. Машину жутко трясет, не спасает даже гравиподвеска. Приходится притормозить: стоит попасть в резонанс со шпалами, и машина вообще развалится. Но я уже на месте. Бросаю машину и ныряю в старую арку. Двор пуст, как никогда не был пуст раньше. Многое изменилось со времени моего детства.

Тогда я жил в доме триста втором. Эта серая семиэтажная коробка еще до сих пор заселена людьми. Придется быть осторожным, чтобы никто не пострадал. Я пробираюсь через дворы, потом захожу в одну из пустых квартир в доме напротив, чтобы сориентироваться. Сквозь выбитое окно прекрасно видна улица и нужный дом. У подъезда две машины. Ждут.

И вдруг я слышу шорох.

Я оборачиваюсь и вижу, что рисунок на стене изменился. Только что это были разляпистые цветы самых невероятных пород, а сейчас вся стена испещрена мелкими блестящими точками. Значит, началось. Я бросаюсь к двери и пытаюсь открыть ее, но она не поддается. От моего удара она даже не шевельнулась. Ничего страшного, всегда можно уйти через окно. Но как только эта спасительная мысль приходит мне в голову, на окно падают металлические ставни. Включается автоматическое освещение, довольно яркое для такой маленькой комнаты. Блестящие точки уже покрывают все четыре стены и начинают проклевываться на полу. Это быстрорастущие металлические грибы, каждый из которых пока напоминает канцелярскую кнопку с выпуклой шляпкой. Напоминает до поры, до времени. Мне известны такие штуки. Как только грибы подрастут, и их шляпки сомкнутся, они образуют единый мощный организм – в желудке которого я автоматически окажусь. Затем выброс сильной кислоты, электроразряд в тысячи ватт, механическое сдавливание и растирание с размалыванием – да все, что угодно.

Я включаю плазменный резак и аккуратно счищаю стальные грибы по периметру двери. Стена довольно прочная, но шанс у меня остается. Затем делаю десяток прицельных выстрелов в те места, где должны быть петли. Кусочки кремнеорганики разлетаются в стороны. Мне удается полностью обнажить металлический штырь, на котором держится верхняя петля. Нужно спешить. Шляпки грибов за моей спиной уже слились в шуршащую металлическую чешую. Они трутся друг о друга и искрят. Вещество, из которого сделаны стены, на самом деле представляет отличную питательную среду для этих металлических тварей. Кремнеорганика имеет очень сложную структуру и содержит в себе много связанной энергии. Я стреляю в самую гущу движения, но никакого впечатления мои выстрелы не производят. Стальная коробка двери уже шатается, но нижняя петля пока держится. Скорее всего, выворотить ее мне не удастся. Просто не хватит времени. Меня учили сражаться с машинами, мне приходилось встречаться с ними на ринге. Если хочешь победить – то не думай, не анализируй, не делай выводов. Они умеют делать это в миллион раз лучше тебя. Фантазируй – и ты победишь, потому что этого они не умнеют и не понимают. Стань ребенком, который видит мир в первый раз. Смотри на мир глазами ребенка. Ломай их – как ребенок ломает свои игрушки. Без зла, и с увлечением.