Неизвестный Сталин - Рой Медведев

Эту же картину подтверждает и другой свидетель, Анатолий Семенович Осипов из Калининской области: «13 мая 1946 года нашу воинскую часть (346 ОПАБ) расформировали, а нас, молодых, 1925–1926 годов рождения, отправили эшелоном на Урал на станцию Кыштым… Там сформировали роты и батальоны из многих эшелонов. Все воинские части были зашифрованы. Наш полк получил наименование В/часть 05/08… Мы, воины-строители, были первыми, кто начал рыть огромный котлован под „объект № 1“, под здание неизвестного тогда сооружения. А потом это здание и начинку внутри его строили заключенные… Солдат-фронтовиков, но бывших в плену, сразу рассортировали по признаку: кем, какими войсками был освобожден. Было 4 категории: освобожденные американцами, англичанами, советскими войсками и не бывшие в оккупации. Самыми неблагонадежными считались американцы, потом англичане, потом русские и, наконец, „чистые“. Соответственно, и условия в казармах, и питание, и одежда»[154].

Свидетельства заключенных, которые работали на объекте в этот же период, рисуют сходную картину. Цитирую свидетельство И. П. Самохвалова из Коми АССР: «Жил и учился я в г. Челябинске. Из 8-го класса меня арестовали, мне не было еще 16 лет. Судили по ст. 58, п. 10, и дали 5 лет, так наказали за антисоветизм.

Вначале привезли в „колонию смерти“ в г. Карабаш. В конце 1946-го нас привезли в зону Кыштыма… Я попал в лагучасток № 9 на рабочей зоне, где строились объекты А, Б и Ц… Строили корпуса, а в них ставили огромные круглые емкости… Там я и освободился, ну а в сентябре 1949 года нас начали, освободившихся, увольнять, семейных и холостяков в телячие вагоны, оборудованные прожекторами и конвоем, и стали отправлять на этапы… Привезли в порт Находка, там посадили весь эшелон на пароход „Советская Латвия“ и через Охотское в Магадан… Нас распределили по приискам. Я попал км 600 от Сусумана на прииск „Желанный“…»[155]

Другие лагеря атомного ГУЛАГа также формировались в основном в 1946 году. При КБ-11, занявшем территорию вокруг поселка и монастыря в Сарове (местное население было выселено еще во время войны, когда здесь был завод по производству ракетных снарядов для «Катюш»), первый лагерь заключенных был создан в мае 1946 года. Заключенных отбирали из близрасположенных мордовских лагерей. Здесь строился атомград, известный впоследствии как Арзамас-16, наиболее засекреченный. К концу 1947 года число заключенных в этом лагере превысило 10 тысяч человек[156].

Верх-Нейвинский атомград (Свердловск-44), строившийся с 1946 года, начал промышленное разделение изотопов урана-235 и 238 лишь после успешного испытания первой советской атомной бомбы в августе 1949 года. К этому времени здесь был создан лагерь на 10 тысяч заключенных. В период активной работы предприятий этого центра в 1950–1951 годах число заключенных превысило 18 тысяч человек[157].

Жертвоприношения

Любой реактор имеет высокую вытяжную трубу для удаления в атмосферу газообразных продуктов ядерного деления. Некоторые из них, такие, как йод-131, удается частично задерживать фильтрами. Но инертные радиоактивные газы криптон-85 и ксенон-133 невозможно фиксировать никакими адсорбентами и до настоящего времени именно потому, что они инертные. Через высокие вентиляционные трубы они просто рассеиваются на большие расстояния и благодаря коротким периодам полураспада не накапливаются в атмосфере.

В Челябинске-40 самую высокую вытяжную трубу, высотой в 151 метр, построили для вентиляции радиохимического завода — через нее в атмосферу выбрасывались аэрозоли и пыль множества других, долгоживущих радионуклидов, включая уран и плутоний. Из этой трубы почти всегда шел желтый от азотной кислоты дым, в которой на первой стадии процесса растворялись выгружаемые из реактора выгоревшие урановые блоки. От этого желтого дыма гибли деревья на много километров вокруг промышленной зоны. На строительстве этой самой высокой тогда в СССР трубы, имевшей диаметр у основания 11 метров и 6 метров наверху, использовали только труд заключенных. Уже цитировавшийся выше участник строительства А. С. Осипов объясняет почему: «Туда посылали только „смертников“, у кого сроки были по десять-пятнадцать лет. Почему „смертники“? Никакой страховки. Амплитуда качания трубы 2–3 метра, и случались срывы оттуда, разбивавшиеся насмерть были каждый день»[158].

Но главные опасности на всех объектах Челябинска-40 были связаны с радиацией. Вредное воздействие радиации в то время сильно недооценивалось, о ее генетическом и канцерогенном действии почти ничего не знали. Долгосрочный эффект радиации также не был известен. Не были известны и симптомы так называемой лучевой болезни. В первые месяцы работы промышленного реактора и радиохимического завода дозиметрический контроль работ практически отсутствовал. «…Никто не знал, какое облучение приняли рабочие и инженеры…»[159] В последующие годы стали применять фотопленочные дозиметры — доза облучения фиксировалась по степени почернения фотопленки. Точность таких дозиметров была невысока, и определение дозы проводилось постфактум, в конце рабочего дня или даже раз в неделю. Фиксировалось только жесткое внешнее гамма-облучение. Респираторы-«лепестки» для защиты легких от радиоактивной пыли появились лишь в 1952 году. Специальное Положение о контроле состояния здоровья работников комбината было введено лишь в 1949 году, после нескольких случаев летального исхода. Еще в 1951 году средние дозы работников радиохимического завода находились на уровне 113 бэр в год (бэр — это биологический эквивалент рентгена). Это в 30 раз выше современных предельно допустимых доз[160].

Переоблучениям подвергались все: и заключенные, и штатные работники, и крупные начальники. По свидетельству одного из первых врачей комбината, А. К. Гуськовой, в музее Челябинска-40 хранится фотопленочная кассета И. В. Курчатова «с дозой одноразового облучения 42 р»[161]. Доза в 100 рентген уже может послужить причиной лучевой болезни.

Загрязненность всей территории вокруг радиохимического комбината была столь высока, что все, даже земляные работы в этой зоне были опасными. По свидетельству Гуськовой, «в 1951 году нам вместе с Г. Д. Байсоголовым довелось лечить в лагерном бараке 13 облучившихся заключенных, в том числе трех с тяжелыми проявлениями острой лучевой болезни, у одного завершившейся смертельным исходом. Эти люди пострадали при прокладке траншеи возле здания радиохимического завода. Основным действующим фактором было внешнее гамма-бета-излучение от загрязненной нуклидами почвы»[162].

В период пуска и первых недель работы реактора было множество небольших аварий и проблем, устранение которых заведомо означало получение смертельных доз облучения[163]. Очень большое число случаев переоблучения персонала происходило и на радиохимическом заводе по выделению плутония. По официальным данным, «за период становления производства плутония на комбинате профессиональное лучевое заболевание диагностировано у 2 089 работников»[164]. Немалое число случаев переоблучения работников этого комбината конкретизируется по их причинам в недавней статье Владислава Ларина[165]. Однако какая-либо статистика относительно радиационных проблем не у штатного персонала, а у заключенных и военных строителей отсутствует. Заключенные не получали индивидуальных дозиметров, и нормативного контроля за суммарными дозами облучения в этом случае просто не было. Также не было дозиметрического контроля среди жителей деревень вдоль реки Теча, в которую сбрасывались жидкие отходы радиохимического производства. Население за пределами огороженной промышленной зоны Челябинска-40 не имело представления о характере его деятельности. Лишь после начала массовых заболеваний лучевой болезнью жителей близлежащих деревень эта проблема обратила на себя внимание. Как констатируют недавние официальные отчеты, «из-за загрязнения реки Теча и прибрежной территории радиационному воздействию подверглись 124 тысячи человек, проживающих в пойме реки на территории Челябинской и Курганской областей. Большие дозы облучения (до 170 бэр) получили 28 тысяч человек. Зарегистрировано 935 случаев заболеваний лучевой болезнью. Отселено около 8 тысяч жителей из 21 населенного пункта»[166].

Это отселение производилось, однако, только в 1955 году. Сверхсекретность объекта, считавшаяся приоритетом в 1948–1953 годах, вела к тому, что все эти десятки тысяч жителей деревень в пойме реки Теча продолжали использовать речную воду для бытовых целей: питья, скота, полива огородов и т. п. Здоровье местного населения приносилось в жертву секретности.