Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия - Сергей Мохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идейный вдохновитель кремации Каплун не сдавался, и уже в 1920 году он нашел новое место для крематория. Для «огненного храма» подобрали место бывших бань на Васильевском острове, архитектором снова стал Джорогов. 14 декабря 1920 года состоялась первая в РСФСР кремация: было сожжено тело девятнадцатилетнего красноармейца Малышева. Процесс кремирования задокументировали поминутно: «Тело задвинуто в печь в 0 час. 30 мин., причем температура печи в этот момент равнялась в среднем 800 °C при действии левого регенератора. Гроб вспыхнул в момент задвигания его в камеру сожжения и развалился через 4 минуты после введения его туда. В 0 час. 52 мин. ткани конечностей обгорели и обнажился костяк головы и конечностей. В 0 час. 59 минут гроб совершенно сгорел, ткани еще горят; в 1 час. 04 мин. швы черепа разошлись, костяки конечностей отпали, замечается исчезновение реберных хрящей и обнажение внутренностей грудной и брюшной полости с признаками их обугливания. В 1 час. 28 мин. мозг сгорел, виден костяк в раскаленном состоянии. Внутренности продолжают гореть; в 1 час. 38 мин. голова отделилась от туловища, часть костей черепа продолжает сохранять свою форму. Видна не потерявшая форму правая лопатка, внутренности продолжают гореть, причем, видимо, оканчивается сгорание внутренностей грудной полости. Мышечная масса больше уже не видна. В 1 час. 45 мин. никакого пламени не наблюдается; в 1 час. 59 мин. идет исключительно догорание внутренностей при продолжающемся прокаливании остатка костей без пламени. В 2 часа 25 мин. полного распада костей еще не наблюдается. В 2 часа 48 мин. процесс сожжения окончился. В 2 часа 55 мин. открыт зольник и вынута тележка с прахом сожженного. Оказалось: зольная масса, состоящая из золы, мелкого древесного угля, мелких частиц костей с попаданием некоторого количества более крупных кусков пережженных костей, что может быть объяснено преждевременным проваливанием через кольца пода камеры сжигания» (Попов 2012: 44).
Кремация быстро стала развлечением петроградской богемы. 3 января 1921 года в своем дневнике Корней Чуковский так описывал посещение крематория: «В самом деле: что за церемонии! У меня все время было чувство, что церемоний вообще никаких не осталось, все начистоту, откровенно. Кому какое дело, как зовут ту ненужную падаль, которую сейчас сунут в печь. Сгорела бы поскорее — вот и все. Но падаль, как назло, не горела. Печь была советская, инженеры были советские, покойники были советские — все в разладе, кое-как, еле-еле. Печь была холодная, комиссар торопился уехать. "Скоро ли? Поскорее, пожалуйста". "Еще 20 минут!" — повторял каждый час комиссар. Печь остыла совсем. Но для развлечения гроб приволокли раньше времени. В гробу лежал коричневый, как индус, хорошенький юноша-красноармеец, с обнаженными зубами, как будто смеющийся, с распоротым животом, по фамилии Грачев. (Перед этим мы смотрели на какую-то умершую старушку, прикрытую кисеей, — синюю, как синие чернила.) Наконец молодой строитель печи крикнул — накладывай! — похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихлящийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки. Смеющийся Грачев очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб — медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя. Пустили газу — и дело пошло еще веселее. Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх — "рука! рука! смотрите, рука!" — потом сжигаемый весь почернел, из индуса сделался негром, и из его глаз поднялись хорошенькие голубые огоньки. "Горит мозг!" — сказал архитектор. Рабочие толпились вокруг. Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: "раскололся череп", "загорелись легкие", — вежливо уступая дамам первое место. Гуляя по окрестным комнатам, я со Спесивцевой незадолго до того нашел в углу… свалку человеческих костей. Такими костями набито несколько запасных гробов, но гробов недостаточно, и кости валяются вокруг… кругом говорили о том, что урн еще нету, а есть ящики, сделанные из листового железа ("из старых вывесок"), — и что жаль закапывать эти урны. "Все равно весь прах не помещается". "Летом мы устроим удобрение!" — потирал инженер руки. Инженер рассказывал, что его дети играют в крематорий. Стул — это печь, девочка — покойник. А мальчик подлетит к печи и бубубу! Это — Каплун, который мчится на автомобиле» (Там же: 45).
Проработал опытный крематорий чуть больше двух месяцев. Из-за постоянных поломок отечественной печи «Металлург» и значительного расхода топлива его пришлось закрыть — на одно сожжение уходило до 300 килограммов дров. Бережливые советские бюрократы одно время использовали даже мусор вместо дров. По воспоминаниям современников, по всей округе расползалось жуткое зловоние от сжигаемых тел и мусора. За время работы в крематории было произведено 379 сжиганий, причем большинство кремированных скончались именно от инфекционных болезней. И лишь 16 человек были сожжены согласно их завещаниям. К идее возведения новых крематориев возвращались в 1930‑е и 1940‑е года, однако каждый раз для строительства не находилось средств.
Кремация пропагандировалась не только в Петрограде. В апреле 1919 года управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич направил в отдел организации производства Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) письмо с просьбой «разработать проекты моргов, крематориев, мусоросжигателей и другие меры борьбы с возможными летом эпидемиями». Кремация становится делом государственной важности — многие советские города принялись разрабатывать проекты крематориев, которые, по замыслу творцов, должны были решить проблему с кладбищами, похоронами и эпидемиями[146].
В 1920 году начинается строительство крематория в Москве, который, несмотря на пропаганду «огненного погребения», долгое время будет оставаться единственным. Будущий крематорий решено было разместить в недостроенной церкви на Новом Донском кладбище. Проект был разработан архитектором-конструктивистом Д. Осиповым. На церковную общественность это произвело сильное впечатление: в здании храма тело опускалось в подвал и погружалось в огненную печь, как в преисподнюю.
Из разрушенной лютеранской церкви Св. Михаила был демонтирован орган производства Вильгельма Зауэра и перевезен в здание будущего крематория. Помня неудачный опыт использования отечественных печей в петербургском крематории, для Донского крематория печь заказали в Германии у фирмы «Топф». В бывшем верхнем храме преп. Серафима Саровского был устроен ритуальный зал; в нижнем храме, выстроенном когда-то в честь благоверной княгини Анны, на солее и частично в алтаре установили немецкие кремационные печи.
