Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия - Сергей Мохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1934 году Дионисий Горбацевич, уехавший в США, совершает ностальгическую поездку в СССР, и в своих дневниках описывает увиденное: «Если вы, читатель, думаете, что в СССР, "единственной социалистической стране в мире" всех одинаково хоронят, то вы глубоко ошибаетесь. Вот вам три примера похоронных церемоний, которые я видел. В Ленинграде туристов везли на автобусах из Европейской гостиницы на фабрику, где устроена образцовая столовая. Недалеко от большой фабрики имени Ленина, на которой работает сверх трех тысяч человек, мы заметили медленно двигавшуюся худую белую лошадь с катафалком, покрытым черным покрывалом. Впереди сидел обросший волосами еврей, а сзади шло десять евреев, одетых в лохмотья. Хотя наш автобус быстро мчался, минуя похоронную процессию, но туристы-евреи, ехавшие в нем, просто пришли в ужас, увидев совершенно нищенскую процессию своих собратьев по национальности. Не было ни музыки, ни цветов. Не видно было слез у бедных и из мученных людей, хоронивших своего родственника. Быть может, шедшие за гробом были даже довольны, что ужасная смерть освободила покойного от кошмарной советской жизни. В первый день нашего приезда в Москву группу туристов посадили на большой автобус и повезли по городу, чтобы показать достопримечательности города. Нас везли, конечно, в лучшие места, останавливался автобус порою на несколько минут возле того или другого здания или фабрики. Девушка-гид в красной шапочке объясняла нам их историю и значение. Проезжая по узкой и глухой улице, мы заметили похоронную процессию из 16 душ. Худая и тощая лошадка везла медленно гроб с умершим. Только по кресту на покрывале и по публике, шедшей за гробом, можно было узнать, что хоронят православного и по православному обряду. Люди шли тихо, спокойно, без музыки и слез, понурив головы. Шли исхудалые, измученные в отрепьях. Кажется, легче было бы самому лечь в гроб, чем смотреть на эту обнищавшую и униженную толпу, шедшую за гробом. На третий день пребывания в Москве я вышел из Новомосковской гостиницы в 2 часа 30 минут дня и пошел к Кремлю по Москворецкому мосту. Я заметил стоявшую большую толпу по сторонам улицы. На другой стороне впереди стояли стройно в два ряда милиционеры, державшие за руки один другого, как держатся в школе дети, собирающиеся танцевать. Все они были одеты в белые куртки и шляпы, синие широкие брюки и в сапоги. Такой цепью были окружены десятки кварталов, прилегающих к Красной площади. За исключением имевших специальные пропуска из прохожих никого не пропускали к Красной площади. Вскоре прибыл конный отряд полиции и очистил сначала улицы от публики, а потом и тротуары, говоря: "Граждане, давайте, давайте, давайте!" Вначале я думал, что милиция, говоря "давайте", требует чего-то от публики. Но это — советский язык, означающий: не стойте, проходите. Нужно было прохожим обходить несколько кварталов, чтобы попасть на службу или домой. Скоро прибыл отряд кавалерии в 1 000 человек и стройно направился к Красной площади. На Красную площадь пропускали только по билетам, выданным в ГПУ. Передавали, что туристам выдавали пропуски днем раньше, чтобы они видели торжественные похороны Довгалевского (бывшего советского посла во Франции). О "торжественных" похоронах советского сановника пришлось узнать на второй день из газет, сообщавших, сколько публики участвовало в похоронах, сколько было возложено цветов и произнесено речей на могиле Довгалевского, урна с пеплом Довгалевского, умершего в Париже, была привезена на аэроплане и после речей на Красной площади, положена в окошечко кремлевской стены, под стеклом, рядом сурнами Свердлова, Цеткиной, Катаямы, Менжинского. Так хоронят в стране "социализма". Одним отдается почесть и уважение, другим — ничего. В деревне мне не пришлось видеть, как хоронят умерших. Но мне передавали крестьяне, что часто похороны совершаются без священников и религиозной церемонии. Все кладбища в деревнях и селах запущены, заборы осунулись, деревянные кресты сгнили, каменные памятники одни стоят, другие лежат. Зато памятник Ленину в Москве, стоящий на Красной площади и называемый Мавзолеем, содержится прекрасно и охраняется день и ночь парными часовыми. На постройку Мавзолея, коммунистического «святого» бога, и на охрану его нашлись и деньги, и люди. На деревянные же заборы городских и деревенских кладбищ нет ни дереза, ни средств на уход за ними. Ухаживать за кладбищами — считается буржуазным предрассудком» (Минский мужик 2018).
Попытки навести порядок в похоронном деле предпринимались, но не увенчались успехом. Например, в январе 1938 года на заседание президиума городского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Новосибирска выносится для обсуждения следующая тема: «О состоянии похоронного дела в городе». В первом же абзаце постановления сформулированы удручающие выводы: «Похоронное дело находится в преступно запущенном состоянии: охрана кладбищ, контроль за захоронением почти отсутствуют; кладбища не огорожены, не благоустроены, а имеющиеся на центральном кладбище мастерские по обслуживанию нужд захоронения не отвечают элементарным требованиям, содержатся в антисанитарном состоянии. Катафалк, линейки, лошади, сбруя и одежда служителей при похоронных процессиях по своему состоянию совершенно не удовлетворяют требований. На кладбищах нет правил о захоронении и содержании кладбищ». В начале 1942 года специально разрабатывается положение о ведении похоронного дела в городе, которое утверждается решением исполкома горсовета. По этому положению похоронное бюро передавалось в ведение отдела коммунального хозяйства Заельцовского районного Совета депутатов трудящихся, становилось юридическим лицом и самостоятельной хозяйственной единицей, действующей на началах хозяйственного расчета и имеющей своей целью обеспечивать погребальные услуги. Но уже в ноябре 1942 года отмечается, что похоронное бюро Новосибирска приходит в упадок, обслуживание трудящихся остается неудовлетворительным. Похоронное бюро выводится из ведения Заельцовского райкомхоза, не справившегося с работой, и снова передается как самостоятельная хозрасчетная единица в подчинение «Горземлетресту» (История 2005).
Такое положение дел в ритуальной сфере было характерно для всех городов Советского Союза. Игорь Орлов отмечает, что в 1939 году «кладбища, в культурном содержании которых заинтересованы миллионы населения, во многих городах, не говоря уже о селах и деревнях… загажены, не благоустроены, чем вызывают справедливое недовольство трудящихся» (Орлов 2015). Архивные свидетельства позволяют сделать вывод, что причинами подобной бесхозяйственности является все то же отсутствие ресурсов для поддержания затратной инфраструктуры. «Даниловский вестник» публикует жалобу Бориса Занина: «На Даниловском кладбище с весны этого года хулиганы стали разрушать памятники, ограды, скамейки. Устные заявления коменданту кладбища ни к чему не привели. На написанную мной жалобу я получил изумительный ответ Треста похоронного обслуживания. Заведующий отделом эксплуатации кладбищ т. Манцов подтверждает изложенные мной
